Многое вспыхнуло в тот миг в памяти Фолко: и Пригорье, и Аннуминас, и корчма, и старый хронист, — и он понял или догадался, что перед ним — Олмер, золотоискатель из Дэйла?!
Он замер в растерянности, не зная, что предпринять — бежать ли, орать “караул!” или хвататься все же за меч?!
Олмер, похоже, понял это. Шагнув вперед, он дружелюбно улыбнулся хоббиту, повернулся к Санделло и, покачав головой, сказал с легкой укоризной в голосе:
— Нет, Санделло, нет. Не превращай ремесло в привычку…
— Повинуюсь! — прохрипел горбун, склоняясь еще больше и не сводя с Олмера завороженного взора.
В нем были такая преданность и доверие, что Фолко невольно подумал о том, что старый хронист ошибался. Такое не купишь ни за какие деньги…
— Не надо давать волю страху, почтенный хоббит, — продолжал тем временем Олмер, поворачиваясь к хоббиту. — Не каждый встречный даже в наше время — грабитель, ты, я вижу, совсем перестал доверять даже самому себе. Иди сюда, не бойся, мы не причиним тебе зла, клянусь Великой Лестницей!
И Фолко подчинился. Он действительно не боялся больше; он как-то сразу поверил Олмеру, хотя внутри еще не до конца рассосался липкий комок недавнего испуга. Настороженно и медленно шагая, хоббит стал приближаться к неподвижно застывшим Олмеру и Санделло.
Идя к ним, хоббит имел несколько мгновений, чтобы лучше рассмотреть называвшегося золотоискателем. Глядя снизу вверх, он видел над завязками плаща мощную шею с пересекавшими ее заметными морщинами, выдававшими немалые прожитые Олмером годы — большие, чем можно было бы дать, глядя на его загорелое лицо. Олмер тоже шагнул вперед, и хоббит увидел его высокие кожаные сапоги с дугами потертостей от стремян на подъемах. Санделло ни на шаг не отставал от своего господина.
— Я рад, что встретил тебя, половинчик, — приветливо улыбнувшись, сказал тот, — хоть и не знаю твоего имени. Меня зовут Олмер. Я рад видеть тебя идущим по дороге мужчин и хочу вернуть тебе старый долг. Да, не удивляйся, в Пригорье с тобой поступили несправедливо, и тот, кто первым обидел тебя, понес наказание. Да и ты, любезный Санделло, был не прав, вступившись за насмешника, затеявшего ссору!
Горбун вздрогнул и нагнул голову.
— Ну а ты, почтенный хоббит, совершил ошибку, пойдя с мечом против бросившего сталь. Ты очень молод, и я не виню тебя, но впредь против палки бери пивную кружку. — Он вновь едва заметно улыбнулся. — Санделло! Тебе повезло, что он обнажил меч, а так, кто знает, чем бы все кончилось?! Но, — он перебил сам себя, — все это в прошлом, а теперь я хочу, чтобы между нами не лежало это давнее недоразумение.
Фолко стоял молча, смущенно глядя вбок — посмотреть в глаза Олмеру не было сил. Никто никогда не говорил с ним так уважительно и так открыто — на равных — никто, даже Торин, даже Малыш. Обладателю голоса было приятно внимать: хоббиту не льстили — просто сильный признавал и его силу, пусть не во всем, и сожалел об ошибке, и Фолко почувствовал себя почти удовлетворенным за то давнее поражение. Исчезли последние остатки страха; он не боялся даже Санделло, смотревшего на него теперь чуть удивленно и заинтересованно: Фолко не находил слов и лишь смущенно мялся с ноги на ногу, однако глубоко в сознании родилась и беспокойная мысль: а зачем все это Олмеру?!
Наступило молчание. Олмер выжидательно смотрел на хоббита, и тот понял, что ему нужно хотя бы представиться в ответ на учтивую речь. С трудом, преодолевая еще оставшееся оцепенение, он выговорил свое имя. Олмер дружелюбно слегка наклонил голову и кинул быстрый взгляд на Санделло. Тот шагнул вперед и спокойно протянул хоббиту руку.
— Не держи на меня зла, сын Хэмфаста, — медленно проговорил он, касаясь вздрогнувшей ладони Фолко своими гибкими, холодными, но неимоверно сильными пальцами, — я признаю, что был тогда не прав…
Слова давались ему с трудом, но Олмер не сводил с горбуна внимательного взгляда, и Санделло продолжал говорить. Фолко глядел ему прямо в глаза (на что ему едва хватало духу) и вновь, как еще в Пригорье, увидел в них оттенок понимания и затаенной горечи.
“Горбун говорит искренно, — вдруг подумалось хоббиту, — хотя ему и мешает гордыня”.
— Ты крепко держался, — продолжал Санделло. — Сказать по правде, второй раз я едва-едва увернулся. Впрочем, теперь это уже не важно. Прошу, постарайся забыть.
— Я… я не знаю, — промямлил хоббит, теряясь под ставшим вдруг напряженно-испытующим взором горбуна, — такое так просто не забывается.
Санделло все еще не отпускал его правую руку, и от этого Фолко вновь стало слегка не по себе. Горбун вздохнул.
— Что же мне сделать, чтобы загладить свою вину перед тобой?! — сказал он.
— Кажется, я могу помочь тебе в этом, почтенный Санделло, — вдруг вмешался Олмер. — Спору нет, ты виновен, а потому принеси-ка сюда наш гундабадский трофей!
— Наш?! — удивленно поднял глаза горбун.
— Да, наш, — ответил Олмер, — ибо благодаря твоему искусству мой противник сражался пешим. Принеси его, быть может, он придется по сердцу почтенному хоббиту.
Санделло кивнул головой, повернулся и быстро исчез в зарослях. Спустя мгновение он появился вновь, держа в руках небольшую кожаную сумочку, и протянул ее Олмеру. Тот распустил завязки, сунул в нее руку и извлек оттуда недлинный кинжал в простых черных ножнах, по краям окованных узкой полоской вороненой стали. К ножнам было прикреплено несколько ремешков, зачем — Фолко сразу не понял. Олмер держал оружие плашмя, пальцы его правой руки скрывали рукоять, но хоббит неожиданно ощутил странное чувство. В этом неброском на вид кинжале была какая-то завораживающая соразмерность — его нельзя было ни удлинить, ни укоротить, ни уширить, ни заузить. Гладкая черная кожа, покрывающая ножны, должна быть необычайно приятна на ощупь — вдруг мелькнуло у него в голове. Как спокоен и уверен в себе будет он, едва его ладонь коснется их чуть шершавой поверхности, хранящей тепло его тела! Ему вдруг очень захотелось поскорее взять и подержать в ладонях эту вещь, он невольно подался вперед, забывая об осторожности.
— Я вижу, он уже манит тебя. Бери! — продолжал Олмер. — Пусть он верно служит тебе!! — Олмер замолк на мгновение, а потом, протягивая хоббиту кинжал, добавил: — Мужчинам достойно делать друг другу именно такие подарки, ибо Что лучше их служит нашим сокровенным желаниям?!
Его пальцы разжались, и кинжал приняли ладони Фолко. В ту же секунду и лес, и Санделло, и Олмер перестали существовать для него — он смотрел на подарок.
Ножны имели длину одиннадцать пальцев; к их нижнему концу было прикреплено кольцо, через которое был пропущен узкий кожаный ремешок. Такое же кольцо было и сверху, с таким же ремнем. Прежде чем Фолко успел удивиться этому, его взгляд упал на рукоятку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});