Читать интересную книгу Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 2) - Уильям Теккерей

В нем оказались вещи, которые Клайв никак не мог признать необходимыми для его жены и ребенка. Там были футляры с украшениями и любимые безделушки, цепочки, кольца, жемчужные ожерелья, диадема, в которой бедняжка Рози представлялась ко двору, перья и платье с длинным шлейфом — весь ее туалет в тот достопамятный день. В другом ящике, как это ни прискорбно, обнаружилось столовое серебро (дворецкий здраво рассудил, что кредиторам подойдут и роскошного вида мельхиоровые приборы) — словом, здесь были свалены серебряные вилки, ложки, половники, а среди них находилась и наша бедная старая знакомая — кокосовая пальма, которую эти грабительницы надумали увезти с собой.

При виде кокосовой пальмы мистер Клайв Ньюком разразился безудержным хохотом; он хохотал так громко, что разбудил малютку, и тогда теща обозвала его грубым животным, а кормилица кинулась на свой манер успокаивать плачущего ребенка. Из глаз Рози тоже закапали слезы, и она бы, наверное, расплакалась еще громче своего чада, если бы муж вновь не прикрикнул на нее и не поклялся в раздражении, что, коли она и дальше будет его обманывать, то, ей-богу, уедет из дому в чем есть! Даже полковая дама не посмела ему противиться; и начавшийся бунт хозяек и служанок был подавлен непреклонною волей мистера Ньюкома. Горничная миссис Клайв, особа не очень-то привязчивая, забрала свое жалование и покинула дом; но кормилица не нашла в себе силы так вот сразу оставить своего питомца и последовала за домочадцами Клайпа в их добровольное изгнание. Кое-какие вещи были из дому все же похищены; они обнаружились позднее, по приезде семьи за границу, правда, лишь в сундуках миссис Маккензи, а не у ее дочери; то была серебряная корзиночка филигранной работы, несколько чайных ложечек, золотой обруч, об который малыш чесал десны, и переплетенные в алый бархат тексты богослужений, собранные достопочтенной мисс Гримстоун, — все эти предметы миссис Маккензи впоследствии объявила своей собственностью.

Итак, когда вещи были уложены, кликнули кеб и погрузили в него скудный багаж наших беглецов; затем приказали домашнему кучеру вторично подать к крыльцу лошадей, и бедная Рози Ньюком в последний раз уселась в собственный экипаж; полковник со своей старомодной галантностью проводил ее до самой дверцы, поцеловал внучека, опять безмятежно спавшего на груди у кормилицы, и церемонно распрощался с полковой дамой.

Затем Клайв и его родитель сели в наемную карету, куда перед тем погрузили багаж, и поехали на пристань близ Тауэра, где стоял пароход, коему надлежало отвезти их в Европу; а пока они ехали, они, верно, толковали о переменах в своей судьбе, и полковник, без сомнения, с нежностью благословил отъезжающего сына и поручил господней воле его самого и его семейство; когда же они расстались, Томас Ньюком продолжал с бесконечной любовью думать о сыне, а воротившись в свой опустевший дом, стал размышлять о постигшей его беде, прося всевышнего даровать ему силу с честью вынести это испытание и не оставить милостью его близких, для которых он втуне принес столько жертв.

Глава LXXII

Велизарий

На распродаже имущества полковника Ньюкома некий друг этого семейства купил за несколько шиллингов две сабли, что, как помнит читатель, висели в комнате нашего доброго старика: ни один старьевщик не позарился на них. Портрет полковника кисти его сына, всегда висевший в мастерской молодого хозяина, а заодно и все его эскизы маслом, мольберты и рисовальные принадлежности приобрел верный Джей Джей, который хранил их до возвращения друга и вообще проявил к нему необычайную заботливость. Джей Джей был в тот год избран в члены Королевской Академии, а Клайв, очевидно, усердно трудился на избранном им поприще, ибо вскоре он прислал на выставку три картины; и, право же, я никогда не видел, чтобы кто-нибудь огорчался больше, чем преданный Джей Джей, когда две из этих злополучных работ были отвергнуты отборочной комиссией. Лишь маленькая трогательная вещица под названием "Разбитый челн" удостоилась чести красоваться на стенах выставочного зала и, уж можете не сомневаться, стяжала себе громкие похвалы некого критика из газеты "Пэл-Мэл". Картина была продана в первый же день за двадцать пять фунтов стерлингов, каковую цену назначил за нее автор; а когда добрый Джей Джей известил Клайва об этой удаче, не забыв при сем сообщить о полученной сумме, тот ответил ему благодарственным письмом и попросил немедля отослать эти деньги в Ньюком, миссис Саре Мейсон, от имени преданного ей старого друга Томаса Ньюкома. Джей Джей только о том не уведомил друга, что картину купил он сам, и лишь много времени спустя Клайв узнал это, обнаружив ее на стене в мастерской Ридли.

Никто из нас, как я уже сообщал, не догадывался тогда о действительном состоянии финансов Томаса Ньюкома, и мы тешили себя надеждой, что, расплатившись со своими кредиторами за счет проданного имущества, он все же сможет вести приличествующий ему образ жизни на оставшуюся ему пенсию и офицерское содержание. Но однажды, находясь по делам в Сити, я повстречал там мистера Шеррика. Джентльмен этот переживал материальные трудности: по его словам, его просто разорило банкротство лорда Вдолгберри, с которым он вел крупные денежные дела.

— Нет, второго такого, как старина Ньюком не сыскать! — сказал со вздохом мистер Шеррик. — Ведь до чего порядочен, до чего честен — я прямо таких не видел — и никакой тебе задней мысли, а в делах разбирается, как младенец! Не пожелал меня слушать старикан, а то жил бы себе припеваючи. Ну зачем он продал свою офицерскую пенсию, мистер Пенденнис? Я ему это дело и устроил — никто бы другой не взялся: обеспечения-то никакого, окромя его честности. Ну да я знаю, что он — честняга, что скорее помрет с голоду, кости будет глодать, а не отступится от своего слова — такой уж он молодец! Является он ко мне раз, месяца за два до всей этой катастрофы, — я-то ее предвидел, сэр, понимал, что к тому идет. Так вот, является это он и просит достать ему три тысячи фунтов, чтобы расплатиться за эти треклятые выборы, комиссионерам там, стряпчим, вознаграждение какое-то, страховку, — сами ведь знаете эту механику, мистер П. Верите, я чуть ли не на коленях его умолял, когда он пришел в кофейню "Северная и Южная Америка" повидаться кое с кем по поводу этой сделки. "Полковник, — говорю ему, — бросьте вы эту затею! Все равно вам банкротства не миновать, так пусть уж все разом…" Так нет ведь, не пожелал, сэр. Разъярился, как старый бенгальский тигр — ну прямо зарычал: мол, честь его тут замешана. И заплатил все до последнего шиллинга чертовски много было счетов! — и теперь, по-моему, у него на жизнь не осталось и пятидесяти фунтов в год. Я б с него и комиссионных не взял, ей-богу, да только времена нынче плохие и еще этот подлец Вдолгберри лихо меня подсек. И так-то мне не хотелось у старика деньги брать — да уж что там: нет их у меня больше! Да кабы только их! И часовня леди Уиттлси от меня уплыла, мистер П.! А все этот Вдолгберри, чтоб ему ни дна ни покрышки!

Стиснув на прощание мою руку, Шеррик ринулся через улицу догонять какого-то капиталиста, как раз входившего в здание Диддлсекского страхового общества, и я остался один, огорченный и подавленный тем, что мои худшие тревоги относительно Томаса Ньюкома оправдались. Может быть, обратиться к богатой родне полковника и поведать им о его бедственном положении? Знает ли об этом его брат Хобсон? Что до сэра Барнса, то его распря с дядей приняла столь ожесточенный характер, что на помощь с этой стороны нечего было и рассчитывать. Состоявшиеся выборы обошлись Барнсу в крупную сумму, но едва Томас Ньюком отказался от депутатского места, как его племянник тут же опять выставил свою кандидатуру и опять потерпел поражение от кандидата либералов, своего бывшего приятеля, мистера Хигга, который в открытую выступил против сэра Барнса и навсегда лишил его представительства от Ньюкома. Так что от этого господина друзьям полковника не приходилось ждать содействия.

Как же ему помочь? Он был горд, работать уже не мог: ему было под семьдесят.

— Ну за что эти бездушные академики отвергли картины Клайва?! негодует Лора. — Несносные существа! Если бы картины были выставлены, одна добрая душа непременно купила бы их — ну да что теперь говорить! Впрочем, он, верно бы, догадался и вернул деньги. Ах, Пен, ну почему он тогда не приехал, когда я вызывала его из Брюсселя?!

От людей, столь мало обеспеченных, как мы с женой, они бы согласились принять лишь небольшую временную ссуду. Мы слишком хорошо знали наших друзей, чтобы сомневаться в их несговорчивости. И вот мы с Лорой решили, что мне следует, по крайней мере, съездить повидать Клайва. В сущности говоря, наши друзья находились не очень-то далеко от нас и, хотя покинули родину, в ясный день могли видеть из своих окон ее берега. Они поселились в Булони — в этом прибежище многих моих бедствующих соотечественников; сюда, в эту гостеприимную гавань я и поспешил, заручившись адресом полковника Ньюкома. Жили они в старой части города, на тихой заросшей травой улочке. Когда я позвонил у дверей, все семейство было в отсутствии. Не оказалось и слуги, который вышел бы на призыв колокольчика, — только добродушная француженка, служанка соседей, сообщила мне, что молодой мосье каждый день ходит рисовать, а вот старого господина я, возможно, застану на крепостном валу, куда он пристрастился ходить ежедневно. Я брел по живописным аллеям под тенистыми сводами раскидистых деревьев, мимо бастионов и старинных серых домов с островерхими крышами, откуда открывается вид на веселые новые кварталы и оживленную гавань, на молы и пристани, убегающие в блестящую гладь моря, усеянную множеством белых парусов и дымящих черных пароходов и отгороженную вдали приветными очертаниями меловых берегов Альбиона. Трудно сыскать панораму живописнее той, какая предстает перед вами с высоты этих древних галльских бастионов, и уголок уютнее мирных садов близ крепостного вала, где резвится детвора и старики в полудреме думают свои думы.