Вот так, не больше и не меньше.
Давно замечено, что Суздальская летопись при князе Андрее Боголюбском вся выстроена «как цепь чудес Богоматери»{280}. В той же летописной статье — в параллель к «новому чуду» Владимирской иконы — рассказывается о событиях в Южной Руси в первые месяцы княжения в Киеве Глеба Юрьевича и ещё об одном Богородичном чуде — на этот раз не владимирском, а киевском:
«В то же лето чудо створи Бог и Святая Богородица церкве Десятиньныя в Киеве, юже бе создал Володимер, иже бе хрестил землю Русьскую и дал бе десятину к церкви той по всей Русьстей земли: створи же… Мати Божия чюдо паче нашея надежа…»{281}
Случилось же вот что. Как всегда бывало при смене князей в Киеве, к русским границам подступили половцы, намеревавшиеся заключить договор с новым киевским князем и получить от него богатые подарки. На этот раз явились сразу две половецкие орды: одна вступила в пределы Переяславского княжества, а другая двигалась по противоположной, правой стороне Днепра, к Киеву, и остановилась у Корсуня, города на реке Роси, правом притоке Днепра. Послы от обеих орд прибыли к Глебу, требуя его, по обычаю, к себе на «снем»: «Хощем с тобою поряд положите о всём и утвердитися межи собою, и внидем в роту (клятву. — А. К.), а ты — к нам: да ни вы начнёте боятися нас, ни мы вас». Глеб обещал приехать и к тем, и к другим. Но надо было решить, к кому первым. Посоветовавшись с дружиной, Глеб двинулся сперва к Переяславлю, «блюдя Переяславля, — объясняет летописец, — князь бо переяславльский Глебович Володимер в то время бяшеть мал, яко 12 лет». К «корсунским» же половцам князь отправил посла, обещая приехать позже. Но не тут-то было. Пока Глеб мирился с левобережными половцами, правобережные бросились грабить киевские сёла. Половцы захватили Полоный, «град Святей Богородицы Десятинной» (переданный клиру Десятинной церкви, вероятно, ещё Владимиром Святым), и другой город — Семыч, «и взяша сёла без утеча (то есть захватили всех жителей, поголовно. — А. К.), с людми, с мужи и жёнами, кони, и скоты, и овце», и погнали весь полон к себе, в Поле. Глеб узнал о случившемся, возвращаясь от Переяславля. Он хотел броситься в погоню за половцами, но берендеи, бывшие в составе его войска, остановили князя. Летописец приводит их слова, показательные для правильного понимания сущности княжеской власти в то время:
— Княже, не езди! Тобе лепо ездити в велице полку, еда совокупишися с братьею. А ныне пошли брата, которого любо, и берендеев неколико.
Глеб послал против половцев брата Михалка, а также своего воеводу Володислава[132]. Вместе с ними были посланы сто переяславцев, храбрых воев, и полторы тысячи берендеев. Берендеи перехватили половецкую «сторожу», 300 человек, и перебили её всю, опасаясь оставлять в живых хотя бы одного человека. Затем у встречных половцев был отбит русский полон, но, как оказалось, дальше на пути у воинов Михалка находился «великий полк», с которым предстояло сразиться. Укрепившись «Божьею помощью и Святою Богородицею» и уповая на «крест честной», наше войско (в котором, между прочим, «поганых» насчитывалось много больше, чем христиан) двинулось против половцев. Утех было 900 «копий» (небольших отрядов в три-четыре человека), а у наших — всего 90, рассказывает летописец, возможно и приукрашивая соотношение сил. Михалко с переяславцами хотел было броситься вперёд, но один из берендеев удержал его за повод коня. Берендеи, имевшие давние счёты с половцами — своими кровными врагами, и решили исход битвы. Сеча была «зла»; князя Михалка ранили двумя копьями в бедро, а третьим — в руку, «но Бог отца его молитвою избавил его от смерти» (вновь отметим указание на особую защитительную силу «отчей» молитвы для князя). Половцы бежали, а наши погнались за ними, одних избивая, а других беря в плен. Всего было захвачено полторы тысячи половцев, а многих ещё перебили. Так была одержана славная победа — помощью честного креста и Пресвятой Богородицы Десятинной, отомстившей за разграбление своего города, заключает летописец. Михалко с переяславцами и берендеями возвратился к Киеву, люди, освобождённые из плена, разошлись по своим домам, «а прочие все христиане прославили Бога и Святую Богородицу, скорую помощницу роду христианскому».
В предшествующем повествовании Суздальской летописи подобных ярких рассказов, посвященных прославлению Десятинной иконы Божией Матери и вообще киевских святынь, мы не встречали. Более того, стоит напомнить, что всего несколькими неделями раньше Десятинная церковь, в которой и находилась чудотворная икона, столь же почитаемая в Киеве, как Владимирская во Владимире, была подвергнута осквернению и жесточайшему разграблению ратью одиннадцати князей. Но теперь, когда Киев перешёл в руки князя Андрея, когда здесь сел на княжение его младший брат, киевские святыни стали и его, Андрея, святынями. И владимирский летописец чутко уловил это и поспешил прославить «Богородицу Десятинную» точно так же, как раньше он прославлял Владимирскую икону.
Новгородская война
Поход князя Мстислава Андреевича «за Волок» зимой 1166/67 года, то есть ещё при жизни Ростислава Киевского, привёл к очередному обострению суздальско-новгородских отношений. Пушными богатствами Севера прежде почти монопольно распоряжались новгородские купцы. А ведь меха на протяжении многих веков были главным предметом русского экспорта и главным источником богатства и для князей, и для их приближённых, и для предприимчивых купцов. Русские бобры и куницы исключительно высоко ценились и в Византии, и на Арабском Востоке, и в Западной Европе. Что уж говорить о соболях, горностаях и полярных песцах! Ещё отец Андрея князь Юрий Владимирович пытался заполучить в свои руки «заволоцкую» дань и в 1149 году посылал против новгородских «данщиков» своего подручника — князя Ивана Берладника. Но то была единичная, по сути пиратская акция. Андрей и здесь продолжил политику отца, но придал ей гораздо больший масштаб. Именно после похода 1166/67 года ему, по-видимому, удалось распространить свою власть на отдельные территории на Северной Двине, о чём мы достоверно знаем из новгородских источников. «Двиняне» «дашася» князю Андрею Суздальскому, то есть стали платить ему дань, сообщается в «Слове о Знамении Пресвятой Богородицы» — памятнике хотя и относительно позднем, первой половины — середины XIV века, но дающем исключительно важные сведения по нашей теме{282}. Примерно тогда же под власть Андрея перешли земли вокруг озера Лача, или Лаче, на реке Онеге (на юго-западе нынешней Архангельской области). Сюда кем-то из владимирских князей — а может быть, даже самим Андреем — был сослан знаменитый Даниил Заточник, автор «Слова», или «Моления», который, сетуя на свою горькую участь, прямо противопоставлял Лаче-озеро княжескому Боголюбову:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});