class="p1">– Можем!
– Поднажали!
– Не идёт! Эй, ещё двое к нам!
– Не зевай!
– Задумался детина в ненастную годину?
– Извините, бывает.
– Ещё поднажали! Гото-о-о-ов!
– А где корни?
– В голове у тебя.
– А на голове листья, что ли, а не волосы?
– Выходит так, паря.
– Значит, скоро зацвету и заблагоухаю.
– Зауха́ешь, заухаешь! Но потом станешь семечком и угодишь в землю.
– Печально. А я думал, одни радости меня ждут.
– Вырастешь деревом – чем не радость?
– Уже и второго хлопца подкопали – шустро верёвки сюда!
– Тянем-потянем!
– Пош-ш-шё-о-ол!
– Отлично: кажись, подладились вместе работа́ть!
– Ничё, живы будем – не помрём.
Глава 75
Уже в потёмках, освещаемые всполохами нараставшего пожарища, откопали и вытянули остальных. Всех четверых перетянули верёвками на волокушах к дороге; с часу на час быть обещанному дирекцией леспромхоза грузовику. Лежали каменные богатыри плечом к плечу, и казалось людям, что посматривали на загоравшиеся в небе звёздочки.
– Верно, наглядеться не могут – столько годов в земле да под листвяком за обшивкой. Всё одно что в плену или тюрьме.
– Такая у них судьбинушка.
– И вскоре снова держать им на своих головах избу и людей.
– Для того, может статья, Бог и создал их. И сказано в древности: каждому – своё.
– Одно слово, го́ловы!
Сами люди поужинали заботливо принесённой новинцами снедью, выпили настойки на кедровых орешках. Сидели кружком на чурбаках возле трепетавшего костерка перед пустым и развороченным местом, на котором совсем недавно стояла изба, а теперь только печь; отдыхали, беседовали, поджидая погрузку.
– Любуюсь, ребята, беляночкой печью. Не печь – чисто церковь, и даже похлеще.
– Что ж, перекрестись.
– Жаль, некрещёный, а иначе бы – за милую душу.
Ходят кони над рекою,
Ищут кони водопоя…
А к речке не идут —
Больно берег крут.
Запел кто-то под боком, однако представилось соработникам, что откуда-то с небес этих родных, хотя и захваченных тьмой, но, зачастую думалось, исконно и неизменно высоких, безмерных над Единкой, долетел голос сей. Молчали и слушали, – то ли небо, вспыхивавшее новыми и всё более яркими звёздочками, то ли душу свою растревоженную, но отчего-то полегчавшую за нынешний вихревой и непростой день, готовую, возможно, вспорхнуть к высям, если своим порывом поспособствует ветер.
Но он утих, наконец, утих.
Или, скорее всего, отхлынул от ещё прохладных маями сибирских вечеров и ночей в свои приютные юга.
Ни ложбиночки пологой,
Ни тропиночки убогой.
А как же коням быть?
Кони хочут пить.
– Чуешь, народ, что черёмухи вытворяют? Духовиты и пышны, ровно невестушки на свадьбе.
– Чуешь, чуешь! Голова просто кру́гом от духа.
– Никогда паберега в серёдке мая столь сильно и щедро не пахла и не цвела.
– То Единка с Ангарой и берегами напутствуют нас на добрую жизнь.
– Дай-то бог.
– Чтоб не просто жизнь у нас была, Тихоныч, а сказка?
– Будет тебе, Миха, если захочешь, и присказка, и сказка.
– И конец её.
– Что ж, не без того.
Вот и прыгнул конь буланой
С этой кручи окаянной.
А синяя река
Больно глубока.
– Тихо! Кажись, зилок подкатывает с большака.
– Точно, тарахтит вдали!
– Неужто дождались?
– Кто научился ждать – обязательно дождётся.
– Свистать всех наверх!
– Нанюхаемся благовоний и напоёмся песен после!
– Раз-два, взяли!
– Перехватили – подня-а-а-ли!
– Тяжелюга-каменюка!
– Чего ж ты, Петро, хошь – он и она в одном валуне.
– Держим, держим!
– Заходим левее по борту, теперь – чуточку правее.
– Стоп! Перевели дух, вдохнули-выдохнули.
«И там дух, и тут дух – похоже, повсюду и во всём сопутствует нам дух. Возможно, в нём и заключена стержневая сила жизни и судьбы».
– Михусь, отойди, без тебя справимся!
– А без тебя если?
– Расчирикался, вижу, а недавно загибался, на. Ладно, вместе, так вместе.
– Потом, мужики, побалаболите досыта, – держим, держим!
– Обоих? Богатыря и богатыршу? Или по отдельности?
– По отдельности и за разные места. Я, чур, – за богатыршины.
– Хва языком чесать и ёрничать. Работа́ть, так работа́ть.
– Ничё, живы будем – не помрём, глядишь.
– На-а-а – ход, братья!