из этой добычи? Мы их до сего времени не видели... Разве ты их не спрашиваешь?!" А канта ответил: "Я их потребовал... Денди-фари мне сказал, [что] если я еще буду спрашивать долю, то провозглашу себя мятежником. Но один я не провозглашу себя мятежником — если вы себя объявите мятежниками вместе со мною, я спрошу [о добыче]..." Они сказали: "Мы все объявим себя мятежниками вместе с тобой!" Канта ответил: "Благослови вас Аллах: это то, чего я хотел!"
Он возвратился [снова] к денди-фари, но тот отказал. Те возмутились. Дошло до большой битвы между ними. Мятежники устояли и вышли из повиновения повелителю аскии ал-Хадж Мухаммеду — до конца державы Сонгай. И канта сам правил. В [девятьсот] двадцать третьем году [24.I.1517— 12.I.1518] аския ходил на них; но сонгаи от них не добились ничего.
В [девятьсот] двадцать четвертом [году] [13.I.1518—2.I.1519] аския отрядил брата своего курмина-фари Омара против Кама-Фатийи, и Омар того убил. Пятнадцатого рамадана [девятьсот] двадцать пятого года [10.IX.1519] аския высадился в Кабаре. В [девятьсот] двадцать шестом третьего раби ал-аввала [20.II.1520] умер его брат Омар Комдьяго; и святой Аллаха Всевышнего Мори Салих Дьявара скрывался от людей. Потом он вышел и, когда сидел в медресе, сказал своим талибам: "В этот день оставил /79/ владыка, господь мой, Омара и простил ему!" Омар любил этого сейида, оказывал ему услуги и исключительное почтение.
В тот день повелитель находился в Сонкийе — поселении позади Кукийи, в стороне Денди. И поставил он курмина-фари брата своего Йахью. Тот пробыл в этой должности девять лет и скончался при мятеже фари-мундио Мусы, когда последний незаконно выступил против родителя своего, повелителя аскии ал-Хадж Мухаммеда.
В [девятьсот] двадцать восьмом [году] [1.XII.1521— 19.XI.1522] умер Омар ибн Абу Бекр, султан Томбукту. В девятьсот тридцать первом [29.X.1524—17.X.1525] аския Мухаммед послал своего брата фарана Йахью в Кодьяру: там умер бенга-фарма Али-Йомро. Когда Йахья вернулся, аския послал Али Фолена в Бенгу, чтобы забрать то, что осталось после погибшего Али-Йомро. Али Фолен просил повелителя, чтобы тот назначил своего сына Баллу бенга-фармой (в то время Балла был адики-фарма), и аския дал ему соизволение на [это]. Балла был известен меж своих братьев отвагою и доблестью — а был он из младших сыновей. Когда о назначении прослышали старшие братья Баллы, они пришли в гнев и поклялись, [что], когда Балла прибудет в Гао, они проткнут его барабан: то управление в их государстве занимало высокое место, и занимавший эту должность был в числе обладателей барабана [как знака своего сана]. Братья Баллы беспрестанно произносили о его деле завистливые речи — кроме одного [только] фари-мундио Мусы, а он был из них старшим.
Балла прослышал обо всех их словах. И он поклялся, что проткнет он зад матери того, кто пожелает проткнуть его барабан. Он приехал в Гао, а барабан был перед ним, и в него били, пока не достиг Балла известного места близ города — это была граница прекращения барабанного боя для всех барабанов, кроме барабана одного [только] аскии. Но Балла приказал своему барабанщику, чтобы тот не прекращал свое дело до ворот дворца повелителя[538].
Начальники войска выехали верхами — те, что по обычаю их должны выезжать верхом для встречи подобных Балле [чинов]. В их числе были его братья, которые обещали проткнуть его барабан. И когда Балла приблизился к ним, каждый, кто по обычаю своему должен сойти с коня перед подобными ему [чином], сошел с лошади, дабы его приветствовать, — кроме фари-мундио Мусы. А он приветствовал Баллу, сидя на коне, и, наклонив слегка голову, сказал ему: "Я не говорил ничего; ты ведь знаешь — если бы я говорил, то обязательно бы сдержал свое слово!" Но ни один из братьев не мог предпринять против Баллы злое: /80/ вражда между ним и ими возникла из-за этого возвышения и из-за того, что Балла намного их превосходил храбростью в борьбе и на поле боя.
А положение уже сложилось так, [что] Муса отклонился от [верного] пути в отношении родителя своего, гневаясь на него и на его слугу бескорыстного Али Фолена за взаимные помощь и согласие, что между ними были. Он утверждал, что повелитель ничего не делает, иначе как по совету Али Фолена.
В конце своего правления аския Мухаммед ослеп, но никто об этом не догадывался из-за близости к аскии Али Фолена и его привязанности к нему[539]. Но Муса принялся запугивать Али Фолена и угрожать ему убиением; тот испугался его и в [девятьсот] тридцать четвертом [году] [27.IX.1527—14.IX.1528] бежал в Тендирму к курмина-фари Йахье.
А в девятьсот тридцать пятом [15.IX.1528—4.IX.1529] фари-мундио Муса восстал против аскии и уехал с некоторыми из братьев своих в Кукийю. Повелитель послал к брату своему фарану Иахье[540] в Тендирму [сказать], чтобы тот прибыл и выпрямил кривизну этих юнцов. Йахья приехал, и аския повелел ему отправиться к ним в Кукийю, но подтвердил ему, чтобы он не был слишком крут с теми. Йахья прибыл к царевичам туда, а они встретили его боем, так, что он был ранен, и они его схватили. Йахья был брошен наземь ничком, обнаженный, и начал им говорить о том, что будет с ними из грядущего. В этом состоянии в головах у него стояли Дауд, сын повелителя, со своим братом Исмаилом и Мухаммедом Бенкан-Корей ибн Омаром Комдьяго. И Мухаммед говорил двум своим товарищам о "клевете" и лжи раненого. В таких-то обстоятельствах и сказал Йахья: "Моро-Бенкан-Корей (это слово в их языке — уничижительное), ты, который приписываешь мне ложь! А разве потом, после, ты ее не услышишь никогда, разрушитель уз родства?!" Исмаил прикрыл его одеждой, и Йахья сказал, находясь в таком состоянии: "Я знал, о Исмаил, что сделаешь это лишь ты, ибо ты — укрепитель родственных уз!" Затем Йахья скончался, и повелитель назначил курмина-фари своего сына Усмана-Йубабо и послал его в Тендирму.
Потом Муса и его братья возвратились в Гао. И в конце этого года он отстранил повелителя, отца своего, /81/ в воскресенье, в день праздника жертвы [15.VIII.1529], перед молитвой. Повелитель был в месте моления, но Муса поклялся, что никто не будет молиться, пока он, [Муса], не возьмет власть, и его родитель передал ему [ее], и Муса стал в тот же момент повелителем, и люди совершили праздничную молитву.
Муса остался в своем доме, а аския-отец — во дворце; он не выходил из него [больше] в своей жизни, и пробыл у