а она была начинена ядом.
Прошлое встало у него перед глазами. Как профессионально она завлекала его, с того самого дня, как сказала ему: «А разве вы не хотите?..» Господь Всемогущий, каким же он был слепцом. Глупцом! Наброситься на него, а потом вильнуть в сторону!.. А как она позволила ему завлечь ее в постель и даже цену назначила — строчка из его записной книжки! А потом заставила его умолять ее выйти за него замуж. Да кто она такая, чтобы брать ее в жены? Но как мастерски это было сделано! Такое невинное сопротивление…
Перед тем как заснуть, сеньор Вальдес решил, что расстанется с ней как можно скорее. Утром он скажет, что все кончено, — и не будет сюсюкать, как раньше, с другими женщинами, брать вину за все на себя! Долой старые уловки: «Солнышко, ты здесь ни при чем — это все я…» Нет уж, хватит!
С ней он будет предельно краток, жестко объяснит, что во всем виновата она сама. Он докажет на пальцах, как дважды два, что видит ее насквозь. Он скажет ей, что той сценой в парке она сожгла свои корабли и назад дороги нет. Как она посмела упрекнуть его в такой низости! Простить такое оскорбление невозможно, да еще когда оно исходит из уст девчонки! Нет, как права была все-таки мама, ведь ее первыми словами были: «Ей нужны только твои деньги». О, мама, мама! Ну почему он никогда не слушает ее мудрых советов? А он-то защищал ее перед всеми. Глупец! Выставил себя на посмешище.
Да, утром он с ней разберется. Да зачем ждать утра? Надо разобраться прямо сейчас. Он сел на постели и повернулся к ней, но постель была пуста, а спальня залита ярким светом.
* * *
Когда сеньор Вальдес вошел в гостиную, Катерина сидела за его столом, прислонив саблю к голому бедру, как аллегория богини войны.
Наверное, оба они выглядели странно — абсолютно голые, едва поднявшиеся с постели. Сеньор Вальдес был небрит и во рту ощущал неприятный кислый привкус, а Катерина сидела в его кресле, самую капельку растекшись упругими ягодицами по сиденью, забрав пышные волосы в хвост и скрепив их резинкой, которую нашла на столе, и упираясь каленом в абордажную саблю. Она выглядела бы вполне естественно отлитой в бронзе и выставленной на портике академии «Маратимо» как олицетворение прелестей военно-морского образования. Несмотря на отсутствие выходов к морю, академия все еще принимала курсантов.
Она не слышала, как он вошел. Она думала, что он спит.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он.
Катерина слегка дернула рукой, и он увидел, как напряглись ее плечи.
— Чиано, ты испугал меня! — Она повернулась к нему с искусственной улыбкой.
— Что ты здесь делаешь?
— Ничего. — Глупый, ребяческий ответ, и он еще больше рассердил Чиано, подтвердив его подозрения.
— Катерина, я, кажется, спросил тебя: чем ты здесь занимаешься?
— Ты иногда бываешь очень груб со мной, Чиано.
— В чем же я груб? Я спрашиваю тебя вежливо и спокойно, но по какой-то причине ты не желаешь отвечать. Мне кажется, это ты ведешь себя грубо. Ты и сейчас грубишь, как вчера, когда обвинила меня, что я украл твой рассказ.
— Я ведь уже извинилась за вчерашнее, разве нет? Чиано, прекрати читать мне мораль. Запомни, я не твоя студентка! Хочешь, чтобы я извинилась опять? Пожалуйста, с удовольствием буду начинать день с извинений, лишь бы ты был доволен. Все, что мне нужно, — чтобы ты был доволен.
Сеньор Вальдес твердо решил, что такого удовольствия он ей не доставит. Не будут они начинать каждый день и так далее. Только не с ней! И все же он ничего не сказал. Не бросил жестокие слова в лицо, несмотря на ледяное удовольствие, которое это доставило бы ему.
Вместо этого он пробормотал:
— Не стоит. Скажи лучше, что ты делала за моим столом. — Он подошел к столу, и опять она шевельнула рукой, но в этот раз, чтобы показать ему, что на самом деле показывать нечего.
— Доволен? Ничего я не делала. Читала свою книгу.
— А разве до этого ты ее не читала?
— Читала. А ты?
Он ничего не сказал. Конечно, он прочитал ее от корки до корки и влюбился в нее, и поэтому он так ненавидел Катерину, но сейчас не время было все это объяснять. Кончиком пальца сеньор Вальдес подтолкнул лежащую на столе серую папку.
— Наверное, мне лучше одеться, — сказала Катерина. — Поцелуешь меня?
Он быстро, подозрительно быстро поцеловал ее, и, когда Катерина поняла, что большего от него не дождешься, встала и пошла одеваться.
Сеньор Вальдес не пошел за Катериной. Почему-то сейчас ему показалось, что акт совместного одевания даже более интимен, чем раздевания, а он знал, что время интима у них с Катериной закончилось.
Он небрежно подвинул на столе папку Катерины, и вдруг страх пронизал его до костей, так сильно, как вчера, когда он сидел рядом с команданте. Под пухлой серой папкой он заметил краешек его собственной записной книжки и понял, что именно она скрывала.
Резким щелчком он раскрыл книжку, и прочитал: «Тощая рыжая кошка перешла дорогу и незаметно прокралась в бордель в надежде, что прекрасная Анжела почешет ей животик». И сразу же вспомнил патетические, напыщенные речи, которые произносил Катерине пару ночей назад: как его посетило вдохновение, как слова вырвались наружу, будто прорвало невидимую плотину, и как поэтому он в ту ночь он не мог прикоснуться к ней. И вот она, причина, по которой он оставил ее одну — восемнадцать жалких слов.
Он купил ее за обещание рассказать о приключениях «тощей рыжей кошки», а теперь, после стольких недель, к первым трем добавилось еще пятнадцать слов. Тыкая пальцем в страницу, сеньор Вальдес пересчитал слова, и внезапно его палец наткнулся на блестящий длинный волос. Не его волос. Значит, она видела. И теперь она все знает.
— Мне пора, — входя в комнату, сказала Катерина.
Одетая, она подошла к нему сзади и тут увидела раскрытую на столе записную книжку.
Сеньор Вальдес сказал, не оборачиваясь:
— Да, я читал твою книгу. Она мне очень понравилась. А как тебе понравилась моя?
Катерина импульсивно положила руку ему на плечо.
— Ты ведь ее прочитала? — спросил он.
Она испугалась, сильно испугалась. Давно, очень давно Эрика сказала ей, что ночь с Л. Э. Вальдесом можно сравнить с походом в замок Синей Бороды. Впрочем, не в замке дело — у Синей Бороды, как известно, была комната, наполненная кровью. Когда Катерина прочитала