казнь своего отца, не принимают его в свою семью. Он чужой им…»
В коридоре кто-то идет к водопроводу, слышен плеск воды, льющейся в большое жестяное ведро. У Клабанов открылась дверь. «Божена!» — сердито кричит в коридоре Чинчварова. «…Божена? Ах, это та рыжая девочка, у которой была история со столярами во дворе…» Звуки разбиваются о стеклянный колпак, покрывающий комнату Анны.
Ярда встает, подходит к полке с книгами Тоника, берет «Государство и революцию» Ленина, садится и пытается читать.
— Когда захотите спать, скажите мне, Яроуш. Я буду ждать Тоника, — говорит Анна.
Студент кивает. Он пробует читать, но это ему не удается. Однако спокойно сидеть с книгой и делать вид, что читаешь, все-таки менее мучительно, чем выдавливать из себя надуманные фразы. Но если притворяешься, что читаешь, надо время от времени переворачивать страницы, а это делает притворство унизительным. «Зачем, собственно, я здесь, — думает Ярда. — Легче ли мне оттого, что рядом сидит Анна, оттого, что я смотрю на ее розовые пальцы, в которых мелькает игла? Иногда эта игла вдруг блеснет так, словно в ней жар Анниного сердца. Да, мне легче, когда я вижу ее».
В комнату входит Тоник, — он вернулся много раньше, чем они ожидали.
— Тоник! — восклицает Анна, зардевшись от радости.
У Ярды замирает сердце, и он не сводит глаз с лица товарища.
— Честь труду! — говорит Тоник.
— Честь труду! — тихо отзывается Ярда, и в его глазах отчаянный вопрос.
— Он не пришел, — говорит Тоник.
— Не пришел! — Ярда весь под впечатлением этих слов. Сердце у него колотится, но уже не так, как минуту назад. Он взволнован, но чувствует облегчение: казнь отца отсрочена на несколько часов.
— Дашь мне поужинать, Анна? — спрашивает Тоник.
— Там есть кофе.
— А хлеба нет?
Анна жалобно смотрит на мужа. Нет, хлеба нету. Рано утром, еще до ухода Тоника на работу, к ним заходил безработный товарищ Стрнад, и Тоник отдал ему последнюю четверть каравая и кусок шпика. Денег тоже нет. Вчера вечером Тоник взял у Анны последнюю десятку, потому что был сбор средств на левую газету. То, что у него осталось от этих денег, он сегодня вечером истратил на телефон-автомат. Получка только завтра. Кофе тоже осталось немного, большую кружку Анна дала Ярде. Ему очень не хотелось пить этот скверный кофе, о еде он не мог и думать, но не рискнул обидеть Анну.
Тоник сел пить кофе.
— Что было на митинге? — робко осведомился Ярда.
— Шмераль выступал с докладом о политической обстановке. Борьба обостряется.
— Ты говорил с ним, знает он уже об отце?
Тоник кивнул.
— Что он сказал?
— Ничего особенного. Расспросил обо всем и пожал плечами. Тебе привет.
Они стали ложиться спать. Тоник с Анной — на кровати, Ярда — на тюфяке на полу.
Этой ночью родился молодой пролетарий, которому суждено стать не бойцом, как его отец, а строителем будущего.
Ярда уснул на рассвете, но вскоре его разбудил шум и свет лампы. Тоник быстро одевался, Анна лежала на кровати, ее голубые глаза были устремлены в потолок, губы закушены. Она тяжело дышала и тихо стонала.
— Побудь с ней минутку, — сказал Тоник студенту и торопливо ушел.
Ярда поспешно оделся и босиком, на цыпочках подошел к кровати, двигаясь тихо, потому что каждый неосторожный шаг был бы сейчас святотатством. Он стал в ногах постели. У Анны начались схватки. Глаза ее были закрыты, губы закушены. Она вцепилась пальцами в складки одеяла и с трудом сдерживала стоны.
Чувствует ли Анна, что он здесь, около нее? Хорошо, если нет. И что ему делать? Нельзя же бездеятельно смотреть в ее страдающее, лицо, переживать ее боль и мучения, оставаясь беспомощным и подавленным, и ничем не помочь ей, Анне!.. «Ах, все это фальшь и пустые слова, — твердит себе студент. — Разве ее боль — это моя боль? Кому нужно мое сострадание? Что делал бы Тоник на моем месте?» Ярда пытается представить себе это. Да, правда, они совсем разные люди.
Анна, не открывая глаз, жалобно просит:
— Яроушек, уйдите, пожалуйста, мне стыдно.
Ярда густо краснеет и уходит на кухню. Там он стоит в темном углу у плиты и думает: «Зачем я здесь? На что я годен и кому нужен?» Его охватывает острое желание упасть в чьи-нибудь объятья, склонить голову на чье-нибудь плечо. Но на свете нет такого близкого ему человека. Сжав голову руками, Ярда прижимается лбом к кафельным плиткам. Из комнаты доносятся громкие стоны Анны.
Возвращается Тоник с акушеркой. В квартире начинается возня. Тоник зажигает в кухне свечку, растапливает печь, приносит из коридора в ведрах воду, ставит ее на плиту, моет корыто. Все это он делает быстро и ловко, не произнося ни слова. Его длинная тень колеблется на стенах и потолке. На Анну он почти не смотрит. «Вот какова она, простая, настоящая любовь», — мелькает у студента Ярды.
Акушерка делает свое дело. Разбуженная шумом, прибежала Чинчварова в нижней юбке, прикрыв плечи цветастым платком.
— Ничего, ничего, матушка, — говорит она, подойдя к Анне. — Этого не миновать, все мы это испытали. Только не хнычь! Перину уберите прочь! А если уж очень больно, покричи как следует, это помогает… Позвольте-ка, тетка… Ого, какая роскошь — свивальнички! У меня бывала просто холстинка.
Стоны роженицы все усиливались, переходя в крики.
— Так, так, — приговаривала Чинчварова. — Не жалей голоса. Пусть-ка там, за стеной, Клабаниха уймет свои нервы. Может спеть себе свое любимое танго «Жиголо».
«Вот, — терзался Яроуш, — насколько даже это грубоватое дружелюбие полезнее, чем вся моя никчемная любовь!»
Тоник продолжал хлопотать. Он варил кофе для акушерки, ибо ей полагалось дать кофе. Тоник всегда знал, что и в каком порядке нужно делать.
— Тоничек! — раздался из комнаты испуганный крик Анны. Тоник пошел туда. Ярда остался в кухне. Он стоял там в углу, босой и полуодетый, никому не нужный, чужой, лишний. Чинчварова заметила его, проходя через кухню.
— А вы тут зачем, молодой человек? — спросила она, смерив его взглядом. — Уходите-ка отсюда, вам тут сейчас не место. Идите куда-нибудь в кафе.
Ярда проскользнул в комнату за своими вещами. Там, словно в тумане, он увидел Анну, обнаженную, с широко раскрытыми глазами, любимую Анну, охваченную страшной, стихийной болью. Ее белокурые волосы разметались вокруг головы. У постели стоял Тоник, Анна вцепилась в его руку. На этот раз она не заметила студента.
Отчаяние овладело юношей.
Крадучись, выбрался он из комнаты с охапкой своей одежды в руках. Никто не обратил на него внимания. Ярда одевался на темной площадке лестницы, одевался долго, прижимаясь лбом к холодной стене