Читать интересную книгу Падение Римской империи - Питер Хизер

Приск также знакомит нас с самим Аттилой. Его рассказ о появлении гуннов не сохранился в своем оригинальном виде среди фрагментов, собранных Константином VII Порфирогенетом, однако дошел до нас благодаря посреднику — историку VI в. Иордану, который сослался на предшественника{338}:

«Походка [Аттилы] была горделивой, он метал взоры туда и сюда, так что степень его надменности проявлялась во всех его телодвижениях. Любя войну, сам он не отличался склонностью к насилию. Он отличался немалым здравомыслием, доступен просящим и милостив к тем, кому однажды доверился. Его отличали низкий рост, широкая грудь, большая голова и маленькие глаза, редкая бородка с проседью, плоский нос и смуглое лицо».

Неясно, то ли это прямой перевод того, что написал Приск (он писал на греческом, Иордан — на латыни), то ли пересказ; тем не менее благодаря этому тексту возникает в некотором роде неожиданный портрет великого завоевателя. Можно было предполагать, что Аттила не из тех, кто избегает войн, но разве могли мы ожидать, что кто-нибудь назовет его «здравомыслящим» и «милостивым»? Противоречивость характера Аттилы неоднократно проявляется в повествовании Приска. С одной стороны, мы узнаем, что он построил свой личный культ на убеждении, будто боги предначертали ему стать завоевателем; между тем в других отношениях он был весьма непритязательным человеком. Приск рассказывает историю о пастухе, который направился по кровавому следу, оставленному раненой телкой, и нашел припрятанный меч, на который она наступила:

«Он его выкопал и тут же принес Аттиле. Тот обрадовался подарку и, будучи человеком высокомерным, возомнил, что поставлен властителем всего мира и что через Марсов меч ему дарована непобедимость в войнах».

Я не сомневаюсь в том, что обретение меча, если только это правда, стало всего лишь довеском к той завоевательной идеологии, которую вынашивал Аттила. В то же время его привычки и поведение были вовсе не таковы, как можно было бы ожидать. Приск сообщает о пиршестве у Аттилы:

«В то время как другим варварам и нам подавались на серебряных блюдах великолепно приготовленные кушанья, Аттиле было подано только мясо на деревянной тарелке… На пиру гостям вручались золотые и серебряные кубки, тогда как его кубок был из дерева. Одеяние его было самым простым и ничем не отличалось от остальных, кроме как своей опрятностью. Ни меч, висевший у него на боку, ни застежки на его варварской обуви, ни уздечка его коня не были украшены, как у других скифов, золотом или драгоценными камнями». Археологические находки, как мы увидим ниже в этой главе, свидетельствуют о том, что Приск отнюдь не преувеличил богатство отделки предметов быта, которыми пользовалась элита гуннской державы. Однако возвеличенный богами завоеватель любил простоту.

Что из этого всего относится к «настоящему» Аттиле, вопрос спорный. Все, что мы имеем, — это, так сказать, взгляд со стороны, и ничего о его внутреннем мире. Но даже этого достаточно, чтобы понять, что мы имеем дело с незаурядной и, в известном смысле, непростой личностью, весьма заботившейся о своем «публичном имидже». Абсолютно уверенный в своем предназначении, он не нуждался во внешнем оформлении своей власти. Отказ от богатых одеяний и роскошной снеди показывал, что подобные предметы вожделений простых смертных недостойны того, кто предназначен богами к великому жребию. Это был один из секретов могущества Аттилы Гунна; «История» Приска, дополненная одним или двумя источниками, позволяет нам открыть для себя еще один или два других. Как мы могли бы ожидать, он был беспощаден, когда расправлялся с потенциальными врагами. Приск так и не поведал нам о том, что произошло с пятерыми гуннскими перебежчиками, которых послы забрали с собой в Наиссе; однако те двое, что были выданы Аттиле прежде, Мама и Атакам, охарактеризованные им как «дети королевского двора», были посажены на кол (fr. 2, р. 227). Казнь на колу, по-видимому, являлась у гуннов основным способом решения большей части проблем. Позднее Приск стал свидетелем казни на колу пойманного лазутчика и повещения двух рабов, которые убили своих господ-гуннов во время сражения (fr. 14, р. 293). И хотя наши источники не сообщают никаких подробностей, они единодушны в том, что Аттила был так или иначе повинен в смерти своего брата Бледы.

В то же время жестокость смягчалась, когда это было возможно. Хотя сам Бледа был убит, одна из его жен сохранила собственное селение; как мы помним, она весьма радушно приняла у себя Максимина и Приска, когда тех застиг ливень с ураганом. Тот факт, что вместе с братом Аттилы не была уничтожена вся его семья, в выгодную сторону отличается, к примеру, от той участи, которая ожидала жен Стилихона и Феликса после постигшего их мужей политического краха, как мы видели в главе V. Почему такое было возможно, становится понятным, если принять во внимание матримониальную политику Аттилы. Он взял себе много жен, причем некоторых из них, вне всяких сомнений, по политическим мотивам, используя брачные союзы, чтобы снискать себе поддержку со стороны влиятельных лиц «второго плана» из числа гуннов. По-видимому, Бледа поступил аналогичным образом, так что, похоже, королевские жены обладали могущественными родственниками, с которыми, даже если один из королей погибал, разумнее было не враждовать. Из рассказа Приска также видно, что Аттила не забывал воздавать почести своим главным сторонникам. Церемониальное провозглашение здравиц, с которого он начинал свои обычные трапезы, не только устанавливало иерархию, но и воздавало каждому по заслугам. Приск стал свидетелем характерной сцены, когда он во время исполнения посольской миссии явился во дворец. Жена Онегесия, главного помощника Аттилы, вышла тому навстречу, «неся еду и… вино (это очень высокая честь у скифов), поприветствовала его и предложила отведать того, что она принесла как знак дружбы. Желая доставить удовольствие жене своего близкого друга, Аттила ел, сидя на коне». Хорошие отношения с главными сторонниками, несомненно, требовали немало подобных тонкостей в поведении. (Аттила также мог вести себя с очевидным безрассудством, однако зачастую это случалось тогда, когда он хотел любым путем найти повод для ссоры.) Если смотреть на дело с материальной точки зрения, высокое родство также обеспечивало регулярное получение доли в военной добыче{339}.

Все вышеизложенное едва ли глубоко раскрывает перед нами внутренний мир Аттилы, зато позволяет хотя бы отчасти проникнуть в тайну его успеха: это абсолютная уверенность в себе и та харизма, которая зачастую ею обусловлена; беспощадность, когда она была необходима, и вместе с тем способность к милосердию, соединенная с расчетливостью; наконец, подчеркнуто милостивое отношение к тем из своих подданных, в чьей преданности он особенно нуждался. Характер власти, которой обладал Аттила над своим ближайшим окружением, прекрасно прослеживается по результатам посольства Приска. С одной стороны, миссия закончилась полным провалом. Историк предлагает нашему вниманию изумительный портрет Аттилы, кочующего по Среднедунайской равнине, немало очерков, посвященных функционированию управленческого аппарата его империи, и рассказ о той «битве», которую пришлось выдержать ради того, чтобы только попасть к гуннскому двору. Затем закон драматического жанра требует словесного поединка, в ходе которого Максимину и Приску каким-то образом удается расположить к себе Аттилу и вернуться домой героями. Действительность была более прозаичной. Добившись с таким огромным трудом личной аудиенции, в дальнейшем Максимин и Приск были вынуждены скучать в ожидании, пока Аттила даст ответ на письма императора, и единственным их достижением оказалось освобождение за 500 солидов одной знатной римской женщины, Силлы, вместе с ее детьми, которых освободили в качестве жеста доброй воли. Затем послы были выдворены в сопровождении еще одного представителя ближайшего окружения Аттилы, Бериха, который поначалу был настроен достаточно дружелюбно, однако в дороге, опять же по непонятной причине, выказал послам свою враждебность, забрав обратно коня, которого сам им дал, и отказавшись ехать рядом, а также вкушать пищу вместе с ними. Таким образом, это посольство не привело ни к миру, ни к войне, и какой-никакой вклад, который Приск и Максимин могли внести в развитие отношений между римлянами и гуннами, оказался пустым звуком.

Впрочем, эта миссия получила другую, более драматичную развязку, хотя она и не коснулась непосредственно Приска. Пока Максимин и Приск с трудом тащились в компании ворчливого гунна через Балканы, по дороге их нагнал переводчик Вигила, спешивший в обратном направлении, на север, будто бы с целью передать ответ императора по вопросу о перебежчиках. Но как только Вигила достиг резиденции гуннского властителя, на него набросились люди Аттилы, которые обнаружили в его багаже огромную сумму в 50 фунтов золота. Вигила начал возмущаться, утверждая, что эти деньги были предназначены для выкупа пленников, а также для приобретения свежих вьючных животных, однако, как мы помним, Аттила распорядился, чтобы римские послы не покупали ничего, кроме провизии, пока не будут окончательно согласованы условия мирного договора, тогда как на 50 фунтов золота можно было купить столько хлеба, что его хватило бы для содержания небольшой армии. Когда же Аттила пригрозил казнить сына Вигилы, который сопровождал в поездке своего отца, переводчик сдался. Дело объяснилось следующим образом. Еще раньше в Константинополе, когда посольство Максимина и Приска только готовилось, тогдашний «серый кардинал», евнух Хрисафий, договорился с послом Эдеконом об устранении Аттилы, и деньги предназначались Эдекону в качестве награды. Подлинная задача Приска и Максимина, хотя они об этом не знали, заключалась в обеспечении дипломатического прикрытия, за которым мастера грязных дел намеревались осуществить свой план.