— Но зачем ей Анна? — спросила герцогиня чуточку жалобно, чуточку растерянно.
Уловив в ее голосе эти нотки, д'Артаньян еще более возликовал — он еще более продвинулся к цели.
— А вы не знали? — усмехнулся он. — В самом деле, не знали? Анна была женой старшего брата Винтера. Наследниками состояния, титулов, имений и денег остаются она и ее сын. Винтер отравил брата — как теперь совершенно ясно, при помощи Констанции-Камиллы, — но далее не продвинулся. И Констанция взялась ему помочь довести дело до конца. За схожую услугу Винтер предлагал мне в Англии сто пятьдесят тысяч пистолей. Вряд ли Констанции он заплатит столько же — но в любом случае достаточно, чтобы она забыла о вас и ваших поручениях… Меня пытались отравить еще и из-за того, что я стал одним из немногих, посвященных в эту историю. Теперь вы ее тоже знаете. — Он безжалостно улыбнулся, скорее, оскалился. — Вы не рискнете меня убить здесь, Мари. У вас в особняке, могу спорить, нет опытных головорезов, одни недотепы-слуги, умеющие лишь пыжиться и чваниться. А я неплохо вооружен, и возле вашей двери меня дожидаются два гвардейца — не говоря уж о том, что в Пале-Кардиналь прекрасно знают куда я направился… Знаете, как я поступлю, Мари? Что я постараюсь довести до сведения Винтера, уйдя отсюда?
Вот теперь он увидел в глазах очаровательной Мари настоящий страх.
— Шарль, вы не можете… — прошептала она. — Это подло…
— Быть может, — кивнул он. — Но сейчас я способен на любую подлость — благо свершить ее предстоит с людьми, которых никак нельзя отнести к моим настоящим друзьям. Вот именно… Выйдя отсюда, я постараюсь, чтобы до Винтера как можно быстрее дошли слухи, что вы все знаете об этой истории. И тогда ваша жизнь станет невероятно увлекательной — смерть может таиться в каждом куске, в каждом глотке… Я чудом вырвался из рук Винтера и знаю, на что он способен. Вряд ли он и с вами будет церемониться. Что его остановит? То, что вы — любимица французской королевы? Какой вздор, право! Я уверен, он и своему королю вкупе с Бекингэмом подсыпал бы яд, если это помогло бы ему вырвать у Анны права на наследство… Всего наилучшего, Мари. Я и так потерял с вами много времени. Вы не хотите помочь мне? Ваше право. Но и меня никто не обязывает помогать вам сохранить вашу драгоценную жизнь… Всего наилучшего!
Он взял свою шляпу и решительно повернулся. Сделал два точно рассчитанных шага — не слишком быстрых, но и не слишком медленных. Это был решающий момент. Оставалось верить, что ум герцогини де Шеврез, ее подозрительность и жажда жизни возьмут верх над нерасчетливыми обидами…
— Подождите! — раздался за спиной вскрик. Д'Артаньян медленно обернулся:
— Да?
— Быть может, я и могу указать вам след… По крайней мере, это похоже на след…
— Только не врите, Мари, — сказал он резко, отрывисто. — Вашу ложь удастся проверить очень быстро, и тогда берегитесь…
— Да подите вы! Я не собираюсь врать. Не стоит врать в момент, когда подтверждаются мои наихудшие подозрения…
— Что вы знаете, Мари? — спросил он нетерпеливо.
— Вы говорите, ее похитили? — герцогиня наморщила лоб. — Наверняка с тем, чтобы передать Винтеру…
— Наверняка. Вы знаете какое-то место?
— Трудно назвать то, что я знаю, каким-то конкретным словом… — произнесла герцогиня задумчиво. — Понимаете, Шарль, к ней довольно часто приезжала какая-то монахиня… Не простая монахиня, а занимающая какой-то пост — быть может, настоятельница, аббатиса… Не такая уж старая, определенно из хорошей семьи, резко настроенная против Ришелье… Я с ней пару раз сталкивалась, но не знаю ее имени. Она обитает где-то к северу от Парижа, не особенно далеко, но и не близко… Вот и все, что может вам помочь…
— Что за монахиня? Какого монашеского ордена или братства?
— Понятия не имею, — ответила герцогиня с детской беспомощностью. — я совершенно не разбираюсь в монашеских одеяниях, и в церкви-то не была не упомню с какого времени… единственные, кого я уверенно могу отличить по одежде — доминиканцы. У меня был любовник, юный аббат из доминиканцев…
— У доминиканцев, кажется, нет женских монастырей, — сказал д'Артаньян. — В любом случае, они носят только черное и белое… Как она была одета, эта монахиня?
— Дайте припомнить… Она была одета ужасно. Этот их монашеский балахон, при виде которого всякая нормальная женщина придет в ужас. Покрой совершенно…
— Мари, мне не это нужно! Цвет?
— На ней был коричневый балахон, а на голове еще более ужасный черно-белый платок…
— Апостольник? [29] — спросил д'Артаньян, с грехом пополам разбиравшийся в этом вопросе благодаря дальней родственнице-бенедиктинке [30].
— Ну откуда я знаю, как он называется? Коричневый балахон и черно-белый платок… судя по виду лошадей, запряженных в ее карету, им приходилось совершать переход в несколько часов…
— И это все?
— Уж не взыщите…
— Постараюсь вам поверить, — сказал д'Артаньян. — А если вы меня обманули — тоже не взыщите…
— Противный! — воскликнула герцогиня, уже немного оправившись от пережитого страха. — я искренне хочу вам помочь. Питаю надежду, что и вы впоследствии, когда справитесь с ней…
— Быть может, — сказал д'Артаньян. — Простите, Мари, но я и в самом деле обязан спешить…
Глава четырнадцатая Коричневый и черно-белый
Войдя в комнату, он сразу увидел по угрюмому лицу Рошфора, что за время его отсутствия никаких успехов так и не случилось. Безнадежно вздохнув, присел к столу и спросил:
— Граф, вы не помните, какие монахини носят коричневые одеяния и черно-белые платкиапостольники?
— Честное слово, нет, — сказал Рошфор после долгого и старательного раздумья. — Боюсь, я в этом предмете никогда не был особенно силен. Нужно позвать кого-то из духовных…
— Коричневую одежду и черно-белые апостольники носят сестры-маританки, — раздался уверенный женский голос, и оба дворянина прямо-таки подскочили от неожиданности.
— Как вы сюда попали, госпожа де Кавуа? — оторопело спросил Рошфор.
— Довольно глупый вопрос, граф, — сказала Мирей де Кавуа, проходя в глубь комнаты с тем же решительным видом. — Меня не только беспрепятственно пропускают в Пале-Кардиналь, но и к монсеньёру мне пройти легче, чем многим другим… — Она внимательно оглядела обоих. — А при чем тут сестры-маританки? У вас что, тоже появилась ниточка?
— Не знаю, ниточка это или ложный путь… — сказал д'Артаньян — и только потом осознал смысл ею сказанного. — Госпожа де Кавуа, что означает «тоже»? У кого еще есть ниточка?!