Читать интересную книгу Полное собрание сочинений Св. Иоанна Златоуста в двенадцати томах. Том первый, книга первая.С предисловием А. П. Лопухина. - Иоанн Св.

Слово к жившим вместе с девственницами

Нижеследующия два Слова или разсуждения, не соединенныя общим заглавием, связаны между собою одинаковым содержанием, направленным в первом Слове против мужчин, имевших своими сожительницами девственниц, а во втором против девственниц, живших вместе с мужчинами, так что сам автор в одном месте второго Слова (отд. 4) ссылается на содержание своего перваго Слова. Посему можно полагать, что эти два произведения написаны св. Иоанном Златоустом одновременно, непосредственно одно за другим; но в какое время его жизни, во время ли его диаконства в Антиохии, как свидетельствует церковный историк Сократ (кн. VI, гл. 3), или во время его епископства в Константинополе, как свидетельствует жизнеописатель его епископ Палладий (Разгов. отд. 5), это достоверно неизвестно. Во всяком случае оба Слова представляются плодами истинно-пастырской ревности святителя о нравственной чистоте лиц, посвятивших себя преимущественно на служение Богу, но позволявших себе сожительство с посторонними лицами другого пола, которое было запрещено 1-м вселенским Никейским собором (прав. 3) и осуждено св. Василием Великим (посл. к Григорию пресвитеру).

У предков наших были две причины, по которым женщины жили вместе с мужчинами; одна заключается в браке, - причина и древняя, и справедливая, и основательная, как происшедшая от законодателя Бога: сего ради, говорит он, оставит человек отца своего и матерь и прилепится к жене своей, и будета два в плоть едину (Быт. II, 22); а другая заключается в прелюбодеянии, - причина и новейшая в сравнении с той, и несправедливая, и беззаконная, как происшедшая от лукавых демонов. А в наш век выдумав еще некоторый третий образ жизни, новый и странный, и приводящий в великое затруднение желающих найти ему причину. Есть такие люди, которые принимают к себе безбрачных отроковиц, не вступая в брак и не сочетаваясь с ними, оставляют их навсегда в своем доме и держат их при себе до глубокой старости, не для рождения детей, - ибо не сочетаются с ними, как они говорят, - и не из распутства, ибо сохраняют их невинными, как они утверждают; а если кто-нибудь спросит о причине, то хотя они представляют и измышляют много причин, но основательной и уважительной, по моему мнению, не имеют ни одной. Впрочем, о тех или других предлогах и мы пока говорить не будем, а укажем ту причину, какую мы сами особенно подозреваем. Какая же эта причина? Во всяком случае, если я уклонюсь от цели, желающие из вас могут удержать меня. Итак какая эта причина? Мне кажется, что для них есть некоторое удовольствие жить вместе с женщинами не только по закону брака, но и без брака и сочетания. Если же я думаю неправильно, то не имею ничего и против этого; я высказываю вам пока собственное мое мнение, и, может быть, не только мое, но и их самих, а что и им так же кажется, видно из следующаго. Они, конечно, не оставляли бы без внимания столь великой молвы и столь великих соблазнов, если бы удовольствие от этого сожительства не действовало на них сильно и властно. Если же кто-нибудь был бы не доволен такими нашими словами, то я попрошу простить нас и не гневаться; ибо добровольно и необдуманно я ни решился бы навлечь на себя негодование. Я не так жалок и несчастен, чтобы желать напрасно оскорблять всех; но я весьма жалею и скорблю, видя, как и слава Божия унижается и спасение многих мало по малу погибает из-за этого удовольствия. Что такое сожительство приятно для них и сопровождается сильнейшею любовию, нежели сожительство по закону брака, слыша об этом теперь, вы может быть смущаетесь, но после доказательства и сами согласитесь. С законною женою совокупление, как безпрепятственное, ослабляет страсть, и часто производит в муже пресыщение и укрощает неумеренную похоть. Кроме того болезни чревоношения и рождения, рождение и воспитание детей, и следующия за ними частыя болезни, изнуряющия тело и измождающия цвет юности, ослабляют действие удовольствия. А с девственницами не бывает ничего подобнаго; нет ни совокупления, которое может укротить и подавить естественную похоть, ни болезни рождения и воспитание детей не изнуряют плоти, но долго сохраняют оне себя цветущими, оставаясь непричастными ничему подобному. У брачных после родов и воспитания детей тела делаются более слабыми; а те и до сороковаго года остаются сходными с юными девами; посему у живущих вместе с ними возбуждается похоть вдвойне, и оттого, что не дозволяется подавлять страсть совокуплением, и от того, что причина возбуждающая страсть, долго остается очень сильною. Такой я подозреваю предлог к этому сожительству. Впрочем, не будем негодовать на них и гневаться; потому что никто, желая возстановить больного, не делает этого с гневом и истязанием, но подает лекарство с заботливостию и увещанием. Если бы нам предлежало наказывать и мы занимали бы положение судей, то должно было бы и выражать негодование; но если, оставив это, мы принимаем положение врачей и попечителей, то следует увещевать и просить и, когда нужно, касаться самых колен (больного), чтобы достигнуть желаемаго. Посему, как врачи, желая отклонить больных от вредных, хотя и доставляющих удовольствие, или явств, или питий, прежде всего убеждают их, что эти предметы производят вместе с вредом и великую неприятность; так и мы поступим, внушая им, что это приятнейшее для них сожительство причиняет великую гибель и нисколько не лучше ядовитых веществ. И хотя, повидимому, оно доставляет некоторую сладость, но вливает в услаждающуюся душу великую прикровенную неприятность и горечь; и такое убеждение посодействует удалению от этого. Кто разлучается с любимою женщиною по страху и необходимости, тот делается еще более страстным любителем и, может быть, опять возвратится к тому же; а кто узнает предмет и удалится от него, как от вреднаго и горькаго, тот не возвратится к нему опять, так как приговор собственнаго его мнения подействует на него сильнее всякой необходимости. Как же мы убедим их, что это дело не только вредное, но и горькое? Как же иначе, если не свойством самых предметов? Итак спросим их: если бы кто-нибудь, приготовив роскошную трапезу, наполненную множеством приятнейших явств, с великою угрозою запретил касаться чего-либо из предложеннаго, то неужели решился бы кто-нибудь сидеть подле такой трапезы и мучиться? Я не думаю; ибо не столько удовольствия он получил бы от созерцания, сколько неприятности потерпел бы от запрещения. И что, если бы кто-нибудь, показав жаждущему и мучимому жаром чистый и светлый источник, не позволил не только вкусить от него, но и коснуться концами пальцев, могло ли бы что-нибудь быть неприятнее такого наказания?

2. Здесь, я думаю, никто не станет противоречить мне. Это зло столь велико, что и из внешних (язычников) те, которые особенно искусны были разсуждать об этом, т.е., о свойствах удовольствия и печали, пожелав представить кого-либо сильно наказываемым, представляли не иначе, как следующим образом: составив басню, они выводили в этой басне человека[48], которому следовало подвергнуться крайнему наказанию, и, не делая с ним ничего другого, предлагали ему всякия явства и показывали мимотекущую воду, не позволяя однако пользоваться ничем из этого: как только он протягивал руку, все видимое им удалялось; и это происходило постоянно. Таков был способ наказания по басне язычников. И один из философов[49], увидев, как некто из живших вместе с ним поцеловал красиваго мальчика, с удивлением сказал: этот и в огонь легко бросился бы, решившись воспламенить в самом себе поцелуем такую пещь. Впрочем, я не могу утверждать, что те люди целуют или обнимают своих сожительниц; если же некоторые стали бы обвинять их в этом, то я постараюсь показать, что, если они доходят и до этого, то навлекают на себя мучение еще тягчайшее вышесказаннаго. Если одно только созерцание производит такую скорбь, то когда вместе с тем бывает и прикосновение, т.е., наслаждение гораздо более ощутительное, чем производимое зрением, то оно поднимает больший пламень, производит тягчайшее томление и сильнее разъяряет (внутренняго) зверя. Ибо, чем более мы усиливаем похоть и чем больше доставляем ей пищи, тем более усиливается в нас и томление. Как сидящий подле трапезы и источника мучится не столько при созерцании их, сколько тогда, когда, имея позволение и касаться их рукою, не имеет возможности вкушать их; так точно и те, имея возможность касаться тел девственниц, мучатся от этого прикосновения более, нежели от созерцания, испытывая неприятнейшее томление от несочетания с ними. Но нужно ли доказывать это внешними примерами? Есть определение Божие, которое сильнее всех их доказывает, что это действительно так. Бог, желая наказать Адама, поселил его не далеко от рая, но близ него самаго, чтобы он имел постоянным наказанием - созерцание вожделеннаго места, непрестанно взирая на него, но не имея дозволения пользоваться им. Может быть, кто-нибудь скажет: если это дело по свойству своему столь неприятно, то почему же многие с таким рвением предаются ему? На это я мог бы сказать, что это самое и служит величайшим доказательством крайней их болезни. Обыкновенно больные позволяют себе какое либо пустое и кратковременное удовольствие и чрез это навлекают на себя продолжительное страдание. Это можно видеть на больных горячкою, которые, не желая потерпеть немного, при кратковременном облегчении вкушают запрещенныя пития и яства и делают болезнь свою долговременною и жесточайшею. А здоровым должно не от больных заимствовать мнения о вещах; ибо, если мы будем следовать им, то будем осуждены и врачебной наукой и философией. И не только в горячке и в отношении к женщинам испытывают это, но и в отношении к деньгам и ко всему прочему бывают такие больные. Так, привязанные к деньгам, хотя знают, что уделяющие здесь эти маловажные предметы нуждающимся получат там безчисленныя блага, однако удерживают их и зарывают, и предпочитают лучше лишиться всех благ за свое пустое и кратковременное удовольствие, нежели избавиться от вечнаго мучения и приобрести безсмертную жизнь за временное их презрение. Точно в такой же болезни находятся и те: не решаясь немного воздержаться от малой похоти очей, они навлекают на себя нестерпимый огонь; и чем более думают получать удовольствия, тем более запутываются в зле, по коварству диавола, производящаго это для продолжения и усиления пламени, так что пламенея они и услаждаются и мучатся, производя какое-то странное смешение чувств в душах своих.