экономика и ответственность интеллигенции
Россия не раз помогала Европе избежать опасностей и найти себя. Так случилось во времена монгольского нашествия, когда растоптанная Россия не дала прорваться на Запад ордам Чингисхана. Подобное произошло и во времена Наполеона и Гитлера. А 1917 год был грозным предупреждением всем народам мира, а не только Европы. И в этом контексте он сыграл свою положительную роль для цивилизации в целом.
У Октябрьской революции нет и не может быть однозначной интерпретации. Марксисты видят в ней кульминацию классовой борьбы, когда победившие пролетарии устанавливают на огромной территории новый порядок жизни. В результате возникает непримиримое идеологическое противостояние народов, сделавших свой «социалистический выбор», и государств, развивающихся по капиталистическому пути. Возникает антагонизм, не допускающий компромиссов. Отсюда неизбежность утверждения приоритета внешней опасности, необходимость жесткой централизованной власти, единства мировоззрения и т. д. Они отодвигают все остальные интересы на второй план. Идеологическое противостояние и нагнетание внешней опасности было необходимо государству «рабочих и крестьян» как своеобразное оправдание тоталитаризма и того «пути к рабству», о котором так блестяще писал Хайек.
Но закономерна и другая интерпретация истории XX века.
Начальная эра капитализма – условимся называть ее эрой Клондайка или дикого рынка – апофеоз свободы неограниченной инициативы, того самого принципа «laisser faire», который был провозглашен Французской революцией. Бесчисленные мерзости начальной эры капитализма описаны Диккенсом, Бальзаком и другими великими писателями прошлого. Ее системный анализ проведен Марксом и его последователями. Эпоха дикого рынка – это крайнее, гипертрофированное проявление ничем не ограниченной энергии и самодеятельности личности. Если угодно – предельное проявление антисоциальной сущности биосоциальных законов. И люди видели уродливость порядка эры Клондайка и искали альтернативы. Марксизм предложил лишь одну из них.
Но были и другие провидцы. Одним из них стал, может быть, лучший из учеников Маркса, Эдуард Бернштейн, которого поносил не только Ленин, но даже и «ренегат» Карл Каутский. Видя всю нерациональность родившегося «порядка XIX века», Бернштейн не предлагал его уничтожить насильственным революционным путем. Он был уверен в его неизбежной трансформации, в постепенном возрастании в нем самом социалистических начал. Теперь я бы сказал несколько по-иному: в общество свободного предпринимательства самой жизнью должны были постепенно вноситься элементы социальной ориентированности. И в его экономику, и в общественные отношения. И не только это. Рузвельт однажды сказал, что еще никто толком не знает, что представляет собой общество свободного предпринимательства.
О таких вопросах думали не только Рузвельт и Бернштейн. О том же самом размышлял и Кейнс, и другие интеллектуалы, понимая, что в процессы общественного развития должны быть внесены «элементы очеловечивания» и направляющие начала Разума. Эта необходимость диктуется развитием производительных сил, непрерывным усложнением техники, технологий, требующих все более и более квалифицированного персонала. В этом направлении идет развитие общества, оно диктуется множеством причин, а не только перечисленными. И роль гражданского общества, его важнейшего института – государства должна расти по мере роста могущества цивилизации. А вместе с ней должна утверждаться и свобода, не в духе раннего протестантского капитализма, а в соответствии с формулой Фомы Аквинского – как свобода в освобождения от зла.
Вот с такой позиции русская революция смотрится совершенно иначе. Вместо поисков компромисса между двумя началами, что является естественным путем развития, был декларирован, а затем и насильственно реализован в нашей стране крайний вариант порядка, диаметрально противоположный порядку эры Клондайка. Я бы сказал – порядок термитника. Он и мог возникнуть только как антитеза мерзостям эпохи дикого рынка. Но на примере России Природа как бы продемонстрировала бесперспективность и этого крайнего варианта разрешения извечного противоречия. Мир ужаснулся происходящему в нашей стране, и никто не рискнул повторить наш опыт. Разве что Китай. Но мировое сообщество не отказалось, как теперь мы видим, и от нашего положительного опыта – от понимания того, что без государственного вмешательства, особенно в трудные периоды истории, экономика страны обойтись не может. Россия еще раз оказалась испытательным полигоном и еще раз уберегла Европу от возможных ошибок, дав бесценный опыт цивилизации. Вряд ли современные формы либеральной экономики смогли бы утвердиться в Европе без опыта СССР.
А теперь у нас снова революция, и Россия снова выступает в своем извечном качестве «экспериментальной установки». Я – непримиримый оппортунист и глубоко убежден, что никогда никакая революция не приносила и не могла принести людям счастье, любое реформаторство должно учитывать возможность срыва в настоящую революцию, отбрасывающую общество назад. В 1986 году еще могли быть пути для реформ сверху, для постепенной либерализации экономики и деидеологизации страны. Еще какие-то шансы были в период новоогаревского процесса, когда мне казалось, что появился свет в конце туннеля. Но все эти возможности рухнули после опереточного путча, организованного группой политических импотентов, и последующим распадом великого государства. Перестройка окончилась, началась революция с ее непредсказуемым исходом. Начался самый страшный период в истории России – дележ имущества, когда нравственность, благополучие Родины, патриотизм отходят на второй план, и звериный оскал биосоциальных законов начинает диктовать свои условия. Я думаю, что такое происходит в любое «смутное время».
Однако в эти «минуты роковые», когда происходит смена жизненной парадигмы, или, по-научному, в условиях бифуркации, даже ничтожные обстоятельства могут круто изменить весь ход истории. Троцкий справедливо писал, что, не окажись он и Ленин в Питере летом семнадцатого, и не было бы у нас Октября. Война окончилась бы в январе восемнадцатого, и вся история покатилась бы по другим рельсам. Черчилль сказал об этом немного иначе: «Русский дредноут затонул при входе в гавань». Вот в такие времена особенно велика ответственность интеллигенции.
В нынешнее время интеллигенция, точнее слой людей, занимающихся интеллектуальной деятельностью, имеет всевозрастающее значение в жизни общества. И если бы у этого слоя людей возникло некое общее понимание ситуации, сформировалось бы общее представление о желаемом будущем, о системе приоритетов, это могло бы оказать серьезное влияние на судьбу страны и помогло бы сформировать ту систему взглядов, которую иногда называют национальными целями. Для народа трагично, когда идеология пронизывает все формы общественной жизни. Однако и без представления о национальных целях, без определенного видения перспектив любому народу выжить очень трудно, а сохранить культуру невозможно. Общество, народ становятся беззащитными. Это мировоззрение (нельзя не согласиться с Руссо) не может быть навязано, оно вызревает в народе, но ускорить его созревание, уберечь от диких крайностей можно и необходимо. За это в ответе интеллект нации.
А для этого необходимо не только просветительство, но и собственный пример. Когда же люди, претендующие на то, чтобы называться интеллигенцией, совестью народа, добившись определенного уровня власти, рвутся к куску общественного пирога и не способны внятно объяснить, во имя чего происходит полная реорганизация