— Вы целы?
Йена вытащили. Помогли выбраться и мне.
— Целы.
Только ноги затекли так, что стоять могу, лишь упершись обеими руками в стену, покачиваюсь, словно пьяная. И стараюсь не смотреть на тени в углу.
Все-таки засада была, и скоро этих людей хватятся.
— Надо уходить. — Магнус подает руку. — Спасибо.
За что? И тут до меня доходит. За то, что Йена не бросила? Он и вправду думал, что я на это способна? Избавиться от ребенка чужими руками? Не убийство, но… случись вдруг с Йеном что-нибудь, разве это не было бы мне выгодно? Нет ребенка — нет проблемы. А с совестью мы как-нибудь уживемся.
Совесть здесь в принципе не аргумент.
Проклятье! Я сама себе противна становлюсь от подобных мыслей.
Мы уходим. Темными переулками. Подвалами. Катакомбами. Забытыми переходами, в которых стоит характерный смрад канализации, а стены поросли розоватыми грибами. В очередном убежище сухо и тесно из-за ящиков. Из них сооружают подобие кровати.
Они же идут на костер.
Здесь мало воздуха и огонь горит плохо, но хватает, чтобы подогреть остатки все той же пшенки. Жаль, сахар закончился.
— Йена надо отослать. — Он теперь не отходит от меня ни на шаг, то и дело цепляется за юбку, словно боится, что я сбегу. — Здесь слишком опасно.
Почему я должна говорить настолько очевидные вещи? Почему возвращения не потребовал Ллойд? И Магнус молчал? Он-то видит, что творится в городе. Или опять мое спокойствие важнее подобных мелочей? И кем у нас Йен на этой шахматной доске? Не король, но и не пешка… фигура без номинала.
— Послезавтра казнь. — Магнус подбрасывает в огонь желтоватые отсыревшие доски, и дым расползается по пещере.
Я знаю, что казни на площади Возмездия проводятся часто. Они — почти жертвоприношение, пусть бы и храм закрыт именем Республики. В ней нет богов. И нет правителей.
Только народные избранники, которые все-таки решились.
— Только Кайя?
Повторяю себе, что его не получится убить, но… не верю. Он устал бороться. И готов уйти.
— И Кайя тоже.
— Хорошо. — Я протягиваю к огню руки, удивляясь тому, что пламя не греет. — Выйти придется рано. Мы должны оказаться как можно ближе к эшафоту.
Магнус не спорит, а Урфин пытается убедить, что в этом нет смысла: слишком опасно. Урфин будет среди конвоя. Он попытается подобраться ближе. Передать записку.
Не уверена, что Кайя способен читать.
— Лучше это. — Я развязала шнурок и сняла кольцо. — Отдай ему.
— И ты останешься здесь?
— Конечно, нет.
…Кайя, когда я до тебя доберусь, то… не знаю, что с тобой сделаю.
На отдых — два часа. Ящики. Плащ вместо простыни, и он же за одеяло. Костер почти погас. Тишина, в которой слышно, как где-то далеко, в лабиринте ходов, разбиваются капли о гранитную гладь: города тоже умеют плакать. И когда Йен забирается на импровизированное ложе, у меня не хватает сил прогнать его. Йен же, устраиваясь под боком, протягивает осколок старой тарелки.
— Спасибо, дорогой.
Остатки узора. Острые края… получится ли у меня когда-нибудь склеить собственную жизнь?
Не знаю. Я постараюсь.
…говорят, завтра уже лето. Летом нельзя умирать, Кайя. Умирать вообще не стоит, разве что и вправду время пришло. А тебе — рано. У тебя дети, между прочим. Двое. Я знаю, что тебе про Настю не сказали, извращенное милосердие, но про Йена ты не можешь не знать. Он — твоя копия. И да, я все еще ревную, но это же не повод, чтобы вот так… с головой расставаться. Очнись, пожалуйста. Ты нам нужен.
Молчание.
Казнили на площади. Кайя сказали, что площадь называется площадью Возмездия. Это тоже было неправильно. У нее было другое имя…
…мост. Возвращение.
Встреча.
Кто-то очень важный… и по первому снегу. Снег шел, определенно. А вот сейчас растаял. И солнце вовсю припекает. Охране жарко, на них слишком много железа. Идут, сомкнув щиты, плотным строем, железной коробкой: удачное построение для пехоты, но не в условиях города. В уличных войнах другие правила.
А пахнет кровью. Разной. Кайя ловит нюансы ароматов. Старая, засохшая, въевшаяся в камни. И та, что посвежее, разлагается под солнцем, привлекая рои мух. Молодая, горячая, алого цвета.
Лужи и лужицы.
Дождь вчера шел, и кровь смешалась с грязью. Нельзя же по крови ходить. Она ведь чья-то.
Людей собралось сколько. Женщины. Мужчины. Серые лица и пустые глаза, в них — то самое алое марево, которое вызывает мигрень. Кайя трясет головой, и цепи звенят. Зачем их столько?
Они боятся, что Кайя сбежит.
Ему некуда.
Он поднимается на эшафот. Оттуда лучше видно. Он и раньше приходил смотреть на казнь, не из любопытства, но потому, что так было принято. Кайя помнит этот дом и длинный балкон, способный вместить многих. Для Кайя ставили кресло. Сейчас же все сидят на лавках. Судьи не расстались с мантиями и сливаются в одно сплошное алое пятно.
Ветерок шевелит полотнища.
У самого помоста, за оцеплением, сидят женщины. Кайя понимает, что они пришли сюда очень рано, возможно, в полночь или еще вчера, чтобы занять лучшие места. Женщины принесли корзины, а в них — пледы, бутыли с водой или чаем, сухие лепешки и рукоделие.
Вяжут. Тонкие спицы мелькают в руках, женщины разные, но ритм один, и кажется, что они цепляют спицами алое марево, вывязывая одну огромную шаль, которой вот-вот накроет город.
Женщины сосредоточены. Они осознают всю важность своей работы. И отвлекаются лишь на новых участников действа. Эти люди знакомы Кайя.
Старик в черном камзоле держится прямо, гордо, взирая на толпу свысока.
Ему свистят. Бросают камни, но те разбиваются о щиты стражи.
Две женщины. Похожи друг на друга, но первая вызывает отвращение явной нечеловечностью своей природы — Кайя видит ее изнутри, а вторая пуста, выгорела. Она идет, опираясь на руку первой. Ступает медленно, осторожно, словно боится упасть. Обе в одинаковых черных платьях. И обе лишены лиц. Вместо них маски из пудры и румян. Та, которая еще человек, смотрит перед собой, но почему-то складывается ощущение, что она слепа.
Ее убивают первой.
Все довольно просто: несколько ступеней — помост над помостом. И плаха, которую застилают алой тканью. Щелкают спицы — стальные жвалы жуков-вязальщиц.
— Останови. — Старик остановился рядом с Кайя. — Ты можешь. Останови.
Зачем?
— Она все равно умирает…
Да, Кайя видит. Женщина внутри пуста и больна. Она плохо понимает, куда ее ведут. И та, вторая, заботливо поддерживает под руку, но стоит палачу коснуться топора, как кидается с воем…
Ее бьют по лицу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});