Читать интересную книгу Америkа (reload game) - Кирилл Еськов

Более перспективными, как известно, оказались торпеды с пневмодвигателем, работающем от резервуара со сжатым до 25 атмосфер воздухом, однако поначалу с ними вполне успешно конкурировали торпеды с инерционным двигателем; в калифорнийском Нэйви их обозначали – в довольно точном соответствии с «особенностями поведения» – как «меч-рыбы» и «прилипалы». Инерционный двигатель представлял собой насаженный на вал внутри торпеды шестидесятикилограммовый маховик, которому за минуту примерно до пуска передавался от паровой машины мощный импульс, обеспечивавший разгон до десяти тысяч оборотов в минуту; постоянную скорость торпеды поддерживал специальный регулятор, увеличивавший шаг гребных винтов. Вращение маховика создавало гироскопический эффект, позволявший торпеде четко выдерживать заданный курс: на знаменитых соревнованиях между «меч-рыбами» Дома Вандервельде и жихаревскими «прилипалами» (сотня пусков по равномерно движущейся цели со стандартной дистанции) соотношение попаданий составило 37:92. К тому же «прилипалы» стоили почти вдвое дешевле «меч-рыб» и не оставляли за собой демаскирующего следа из воздушных пузырьков.

Все эти преимущества инерционных «прилипал», однако, сводились на нет их тихоходностью и малым запасом хода (даже через много лет, после всех усовершенствований – не более пятнадцати узлов на пятистах метрах). Дополнительным (и решающим для тогдашних обстоятельств) осложнением была необходимость разгонять маховик торпеды непосредственно перед запуском – и, соответственно, резко тормозить в этот момент ход торпедоносца.

–...И тем не менее, компаньерос, уж сыграть в лейтенанта Орельяно, как вы изволили выразиться, мы точно сумеем. Ну, если не струсим, конечно...

– Приказывайте, компаньеро командующий! – выражение, застывшее на непроницаемых индейских лицах коммандос, ясно говорило, что последнюю шуточку они, мягко говоря, не оценили.

– Смотрите. Через полчаса эскадра закончит перестроение в кильватерную колонну – курсом на север, вглубь Залива. При этом замыкающий фрегат окажется почти точно на траверзе нашего Шестого причала. Мы атакуем его всеми тремя «шершнями» одновременно и строго с кормы – три катера против одной кормовой пулеметной установки. Один они успеют расстрелять точно, второй – скорее всего, но вот третий за это время доберется до них почти наверняка. Что скажете, компаньерос?

– Да, это может сработать, – кивнул за всех троих Таанта, – а выбирать особо не из чего... Командовать парадом буду я?

– Нет. Я сам.

Повисло молчание.

– Эх... Да вам-то зачем, компаньеро мичман? Обойдемся.

А и вправду – зачем?.. Но пускаться в объяснения Радченко сейчас хотелось еще меньше, чем лезть в кабину обреченного «шершня».

– Ну, – лучезарно улыбнулся он закатному солнышку, – как говорится: «Во-первых, это красиво!..»

– Против этого трудно возразить, компаньеро. Божественный Ворон Йэл – одобряет!

...В точности как и предвидел Радченко, пулеметчики с замыкающего фрегата «Резольюшен» успели расстрелять два «шершня» из трех, но третий исполнил-таки свой долг – «сыграл в лейтенанта Орельяно». Через полчаса безуспешной борьбы за плавучесть «Резольюшен» затонул – однако на дальнейший ход операции «Катапульта» это не повлияло никак. Некоторые авторитетные военные историки пишут, правда, что «самоубийственная атака Радченко открывала всё же перед техасскими и калифорнийскими вооруженными силами некоторое «окно возможностей», пусть и кратковременное»; даже если и так – воспользоваться тем «окном возможностей» все равно не сумели ни одни, ни другие.

Четырех оставшихся у Волшебника Гудвина многопушечных фрегатов вполне хватило на то, чтобы, выйдя на рейд Нового Гамбурга, снабдить «миротворцев» (они же – «трусы и предатели»...) в техасском правительстве неопровержимыми аргументами («...Мы должны любой ценой избежать разрушения города и жертв среди населения – да, именно любой!..») в пользу перехода страны в режим «полного нейтралитета»; попросту говоря – присоединения Техаса к блокаде Юга («...В конце концов, это чужая война, сеньоры – нашей стороны в том конфликте нет, не правда ли?..»). В обоих армейских корпусах – и временно отведенном из столицы в Сан-Антонио, и расквартированном на Луизианской границе – возмущение было велико, но дальше разговоров дело так и не пошло: оба командующих были – слишком уж немцы, люди дисциплины и приказа. Калифорнийцы же, видя такое дело, «вписываться за это техасское чмо» тоже не стали… Ну и, как теперь всем ясно, именно оттуда и стартовала ликвидация, step by step, сперва техасской, а там, со временем, и калифорнийской независимости: «принцип салями», в чистом виде.

Как это ни удивительно, но сам Радченко, находившийся на первом из потопленных пулеметным огнем «шершней», уцелел – с бесстрашными людьми такое случается сплошь и рядом; он прожил долгую честную жизнь, так что вхождение Техаса и Калифорнии в состав «Американской Империи», САСШ – сперва как «свободно ассоциированных государств», а потом уже и штатов под номерами 38 и 39 – застал наверняка. Скрупулезное изучение всех развилок и полустанков на той железнодорожной ветке, куда переведенная в Порт-Гальвесе стрелка направила пресловутый «локомотив Истории», по сию пору неплохо кормит историков (как настоящих, так и альтернативных), а мудовые рыдания на тему «Как и когда Россия потеряла Калифорнию?» прочно прописались в списке «проклятых русских вопросов».

Тут можно по случаю вспомнить и одно мало кому памятное не только в Европе, но и в России сражение на Амуре, близ устья Сунгари, между русскими «конкистадорами» Онуфрия Степанова и маньчжуро-корейской армией – во многом предопределившее поражение России в Алабазинских войнах и, соответственно, приостановившее почти на два века русскую экспансию на Дальнем Востоке. Вот что пишет корейский участник сражения (понабравшийся, по всему чувствуется, от японцев тамошней воинской эстетики): «Их <русских> стрелковое искусство превосходно. В предыдущих войнах китайцы терпели от них серьезные поражения и несли большие потери убитыми, и вот теперь, в единственной битве, за три-четыре часа все <их> корабли пошли ко дну. Поистине, победа или поражение – это судьба, и дело не в мастерстве владения оружием».

Воистину так!

51-прим

<Reload Game 008> Как всем известно, «мизера ходят парами» – и никакая теория вероятности им в том не указ. Ну какова, казалось бы, вероятность того, что одним из разлетевшихся по всему Порт-Гальвесу обломков «Нарвала» на припортовой улочке убьет еще и одного из тех двоих уцелевших калифорнийских мичманов (которым по всем приметам бы «жить теперь до ста лет») – а вот поди ж ты!..

Шмидт не сразу сообразил, что густо стекающая по лицу и залепляющая глаза кровь – не его собственная, а Радченко. «Ну вот, черный кот! – услыхал он вдруг будто бы со стороны собственный голос. – Теперь пути нам не будет, это уж как пить дать...» Да уж, дошутился...

На берегу его встретили уцелевшие, в количестве трех примерно десятков: тельняшки плавсостава, промасленные брезентовые робы механиков, полевые мундиры морпехов, пара гардемаринских курточек – и ни одного синего офицерского кителя. Ни единого! – стало быть, принимать командование сейчас ему. Тут как раз на левом фланге разношерстной шеренги возникли, откуда ни возьмись, черные анораки морских коммандос: трое, сержанты – тоже, похоже, из увольнительной. Что ж, карты так себе – но могло быть и хуже.

– Внимание, компаньерос! Мы, по факту, уже воюем. Как старший по званию, приказываю… Гардемарин Карнеро! Поднять флажковый сигнал: «Командую флотом. Шмидт.»

Нескладный парнишка, все это время не сводивший наполненных слезами глаз с рейда, где бесследно сгинул «Нарвал» со всеми его друзьями, вздрогнул и откозырял:

– Слушаюсь, компаньеро командующий! Просто – «Шмидт»?

– Именно так, гардемарин! Не думаю, чтоб командование наших союзников-техасцев впечатлилось бы от титула «мичман Шмидт»... Теперь так: кто-нибудь в курсе – что у нас с плавучими минами? Вроде, было немножко.

– Именно что – было, компаньеро командующий. Все – на «Нарвале».

– Ясно... Спасибо, боцман... – («И Дядя Сэм уцелел – нет, положительно, могло быть и хуже...») Парни! – (это уже – к механикам, образовавшим тем временем угрюмый кружок с самокрутками.) – А вот не слабо вам, мастеровые, сочинить какие-нито имитации плавучих мин?

– Ими – чего, компаньеро мичман?

– Ну, обманки. Чтоб издаля вид имело.

– Да можно...

– Где-нибудь с полдюжины, и мигом.

– Ну, вы и задачи ставите, компаньеро! – ухмыльнулся в ухоженную бороду старшой мастеровых – Спиридон Лукич Векшин, досточтимый; мастер на все руки, цену себе знает.