Читать интересную книгу Чернозёмные поля - Евгений Марков

— Ну, обыкновенно, три учёные грации, потом эта шишовская барышня, знаете, там синий чулок какой-то есть, худой-прехудой, Глашенька, кажется, — так вот она. Она, говорят, сродни Каншину, хотя он и не признаётся. Ну, конечно, Лидочка. Ах, pardon, mesdames, я и забыл, что она вам кузина… Лидия Николаевна, хотел я сказать. Чуть ли m-lle Гук не принимает участия. А француженка наверное принимает, m-lle Трюше. Это я хорошо знаю.

По ступеням балкона поднимался Алёша, бледнее и сумрачнее обыкновенного.

— А, наш юный пустынник! Вы тоже здесь? — добродушно возопил юнкер, стремясь навстречу Алёше. — Как ваши поживают? Что сестрица?

— Я её не видал сегодня, а вчера вы были, — холодно отвечал Алёша, проходя в комнаты. — Вообще я вижу сестру реже, чем вы.

— Как это мило! — встрепенулась Лиза, отрываясь от своей работы. — Тогда пробежал в сад, сказав «здравствуйте», теперь бежит домой, даже «прощайте» не хочет сказать. Садитесь с нами, милостивый государь, и извольте вести себя как следует светскому молодому человеку. Занимайте девиц.

— Не смею перебивать лавочку у monsieur Штрауса, — с некоторою злобою сказал Алёша. — Да мне и некогда, мама ждёт.

Алёша искал взорами Надю, но она сидела нарочно задом к лестнице и строго смотрела на своё вышиванье.

— Ах вот, молодой человек, вы лучше знаете, — развязно говорил между тем Штраус. — Ведь m-lle Трюше взяла роль? Не помните, какую, в какой пьесе?

— Она давно взяла роль, — с угрюмой насмешкой отвечал Алёша.

— Ну да, я знаю. Не помните, какую? — продолжал допрашивать невинный юнкер.

— Дуры и сплетницы! — резко сказал Алёша, не удостоивая своего собеседника ни одним взглядом.

— Ах, Алёша, какой ты стал раздражительный, ни на что не похоже. Что это с тобой? — спросила Лиза.

Алёша не отвечал и нетерпеливо вертел в руках шляпу.

— Я ни разу не видел мосьё Алексиса в весёлом расположении духа. Он всегда мрачен, как ночь, и грозен, как туча, — острил юнкер.

— Дураки зато всегда веселы, — коротко заметил Алёша и даже слегка посмотрел на юнкера.

Лиза так и вздрогнула, и все барышни тревожно подняли головы. Но добродушный юнкер продолжал как ни в чём не бывало:

— То ли дело Лидия Николаевна, она и мёртвого разбудит. С ней просто не видишь, как время летит.

— Вам это нравится? — мрачно уставился на него Алёша.

Юнкер немного смутился.

— Да сами посудите, что за охота вечно хандрить и скучать? Пока молоды, будем веселы! Придёт старость, успеем поскучать. Ей-богу, делайте по-моему, monsieur Alexis, здоровее будете. — Он расхохотался самым задушевным образом. — Вот я всегда весел. Чего мне горевать?

— Завидую вам, — пробормотал Алёша, с сожалением покачивая головою. — Не все глядят на мир так… просто, — добавил он, подумав. — Вы под пару моей сестрице в этом случае.

— О, мы бы с ней никогда не скучали, за это я ручаюсь! — увлечённо объявил юнкер.

— Не скучали — и только? — спросил Алёша. — Птицы и овцы тоже, я думаю, не скучают. Довольно ли этого? С моей сестрицы, я знаю, довольно.

— О, и с меня довольно! Я, откровенно говоря, не охотник до философии, — хохотал юнкер.

— Ну и слава Богу, — сказал Алёша, не удержавшийся от улыбки.

— Ах, я и забыла! Вы заболтали меня, — вспомнила Даша, вскочив на ноги с самым озабоченным видом. — Нужно к обеду салату и огурцов нарвать. Пойдёте с нами, monsieur Штраус?

— Куда это?

— На парники; мы ведь сами рвём, гораздо меньше выходить и выбирать можно.

— Хорошо, хорошо, я с вами! И вы, m-lle Lise, на парники?

— Пожалуй, и я пойду; неравно арбузы поспели, у нас прекрасные камышинские арбузы на грядках. При мне можете рвать, не бойтесь Даши, а то она у нас престрогая и прескупая.

— Да, я всю весну с ними возилась. а вы будете рвать да кушать, да топтать плети! Слуга покорный, — решительно сказала Даша.

Лиза принесла из дому корзинку и нож, и вся компания шумно двинулась с балкона.

— Алёша, марш с нами! — командовала Лиза поход на Дашины арбузы.

— Нет, прощайте, я уеду сейчас. Мама будет сердиться, — ответил Алёша, медля на балконе.

— Ты не пойдёшь, Надя?

— Да жарко, я ведь сейчас только из саду, не пристани целый час сидела.

— Ну, будете без арбузов, сами виноваты! — кричала Лиза уже из аллеи.

Алёше нужно было уходить, но он не решался. Надя сидела суровая и непоколебимая, задом к нему. У Алёши не сердце было нехорошо. Он был очень недоволен собою. Его восторженная исповедь казалась ему теперь ужасною дерзостью, после которой Надя не захочет говорить с ним; он помнил, что высказал ей свою ненависть к Суровцову, а Надя знает, конечно, как ласков и внимателен был к нему всегда Анатолий Николаевич. Надя никогда не простит ему этой обиды. Точно так же противен был Алёша сам себе за своё наглое обращение с юнкером. «Какое право имею я смеяться над ним? Надя слышала все мои глупые выходки и теперь будет презирать меня!»

Алёша в нерешительности вертел в руках шляпу и хлыст, не зная, проститься ли с Надей, или уйти просто.

— Прощайте, Надя, — наконец с усилием произнёс он, не двигаясь с места и потупив глаза.

— Прощай, Алёша, — холодно и не оглядываясь ответила Надя.

Алёша постоял молча несколько минут во внутренней борьбе с самим собою.

— Надя, простите меня, не сердитесь, — тихо прошептал он, ещё ниже поникая головой. Надя не отвечала. — Вы не прощаете меня? — так же тихо спросил Алёша.

— Ты злой мальчик, Алёша, — строго сказала Надя. — У тебя в сердце мало любви к людям. Иначе бы ты не осуждал так других и не думал бы так много о самом себе; ты считаешь свои капризы выше всего на свете. Это очень дурно.

— Капризы? Какие же капризы, Надя? Я был раздражён и наговорил глупостей Штраусу, это правда. Если вы хотите, я попрошу у него извинения. Но то, что я сказал вам, это не каприз. Я должен был высказать во что бы то ни стало… не браните меня за это… это не в моей власти; я и без того очень несчастлив.

— Ты не несчастен, Алёша, а ты испорчен, — ещё строже сказала Надя. — Вместо того, чтобы учиться хорошенько, как другие дети, и играть, как все дети играют, ты корпишь тайком над всякими сумасбродными книгами и набиваешь себе голову пустыми фантазиями. Это не поведёт тебя ни к чему хорошему. Посмотри на себя, ты не похож на мальчика… бледен, расстроен, точно больной.

— Я действительно болен, Надя. Мне недолго придётся жить… но пока не умру, я буду думать только о вас и любить только вас одних…

— Ты, верно, хочешь, чтобы я ушла и отсюда? — с сердцем сказала Надя. — Я тебе навсегда запрещаю говорить мне подобный вздор.

— Я могу не говорить этого, но я всегда это буду чувствовать, Надя, — с твёрдой решимостью отвечал Алёша. — Может быть, я и вправду злой. Я никого не люблю: ни матери, ни сестры; мне противны почти все люди, которых я вижу в нашем доме. Все они лгут, сплетничают, ничего не понимают, ничего не делают, ни о чём не думают. Не могу ж я любить людей, которых я презираю. Но есть же во мне и что-нибудь хорошее, когда я мог понять вашу чистую душу, Надя, и полюбил вас. Нет, Надя, я не злой, ей-богу, не злой, — порывисто прибавил Алёша слёзным и тёплым голосом. — Мне хочется много любить, всех любить, Надя… Меня душит тоска, что люди так дурны, что так мало правды и добра на земле. Разве я виноват, что ненавижу пошлость? Ведь вы сами ненавидите её, Надя. Отчего же вы запрещаете мне любить вас, как любят Пречистую Деву, Мадонну? В вас мой идеал добра…

— Прощай, Алёша! — сказала Надя, вставая. — Я думала, что ты образумился, и ошиблась. Я тебя прошу не приезжать к нам, пока ты не выздоровеешь. Слышишь, Алёша, это моё требование. Если ты не можешь молчать, то и я, в свою очередь, не могу слушать.

Надя быстро пошла в гостиную. Ей было очень жалко Алёшу, и в груди её ходила какая-то горячая волна, просившая вылиться в слёзы; но она считала необходимым как можно сильнее огорошить Алёшу и вооружилась всею суровостью, на которую была способна.

— Вы изгоняете меня навсегда, Надя, навсегда? — жалобно спрашивал ей вслед Алёша.

Но он не получил ответа. Постояв минут пять в грустном раздумье. Алёша медленными шагами спустился с балкона и прошёл через садовую калитку во двор, где стоял его шарабан. Свинцовая доска была у него на мозгу и на сердце. С парников, через сочные куртины, на которых широко раскинулись антоновские яблони, долетали весёлые голоса.

— Да идите ж, идите, господа! Ведь, право, довольно! Вы ни одного папе не оставите. Он после обеда всегда ест, — обиженно, но безропотно упрашивала Даша.

— Ей-богу, это не я. Я взял маленький, а этот Лизавета Трофимовна сорвала, — с убеждением отговаривался голос Штрауса.

Шарабан мягко покатился по двору. Алёша сидел, не оглядываясь на коптевский дом, машинально вслушиваясь в болтовню, долетавшую с парника. Только подъезжая к своему дому, вспомнил он, что не видал Трофима Иваныча и не исполнил поручения матери.