Адъютант командующего примостился на непривычном месте — рядом с водителем, а сам Рыбалко и член Военного совета поместились на заднем сиденье, плечо в плечо.
Молчали оба. Курили только почти безостановочно.
Мельников время от времени незаметно, краем глаза, поглядывал на командующего. Тот каменно, несутуло сидел, поставив меж колен свою палочку, и смотрел невидящим тяжелым взглядом на пролетающие мимо перелески, деревенские постройки, заводские прокопченные корпуса.
Без малого год назад, адски трудным летом сорок второго, почти таким же тяжелым, как первое военное лето, в этих близких к столице тульских и калужских местах приняла боевое крещение только что созданная Третья танковая армия.
Когда в трудных для нас боях у Воронежа погиб командующий Пятой танковой армией генерал А. И. Лизюков, вызвала Ставка в Москву руководство Третьей танковой армии. Поехали ее командующий генерал Романенко Прокофий Логвинович и член Военного совета бригадный комиссар Мельников Семен Иванович. «Немцы, — сказали им в Ставке, — хвастливо уверяют, что уничтожили Пятую армию. Что вы можете дать ей из своих частей?»
Комапдарм-3 понял ситуацию и по-товарищески щедро поделился с Пятой: дал танковые и стрелковые части. И тут же предложил: чтобы ослабить удар противника на Сталинград, Третья танковая развернет наступление на Орел, Мценск.
Их поблагодарили за инициативу, но тотчас же сообщили, что наступать мы не будем: Ставка не может рисковать своим единственным танковым резервом. Тут же Военному совету Третьей танковой объявили, что командовать Пятой будет теперь Романенко. Генерал ответил: «Есть!» — и попросил себе Мельникова членом Военного совета. Однако получил отказ: бригадный комиссар останется в Третьей танковой армии. На вопрос, кто может пойти командующим на Третью, Романенко, точно у него давно был готов ответ, сказал:
— Мой заместитель генерал-майор Рыбалко.
— Он не справится с армией. У него нет достаточного боевого опыта в командовании танковым объединением.
Но Романенко был не робкого десятка и слыл в военных кругах как человек, всегда отстаивающий свою точку зрения.
— Справится, — упрямо сказал Прокофий Логвинович. — В Рыбалко я совершенно уверен — новой должности он соответствует. Боевой, растущий генерал.
Спросили мнение Мельникова:
— А комиссар как смотрит?
И Мельников так же твердо, как Романенко, отвечал, что хорошо знает Рыбалко и ручается, что с новым назначением он справится.
— Ручаетесь, комиссар?
— Ручаюсь!
Разумеется, бригадный комиссар Мельников достаточно четко представлял себе меру личной ответственности за эти свои краткие, но столь емкие слова «Рыбалко справится» и «ручаюсь». Он понял причину опасений Ставки: до весны сорок второго Рыбалко участия в войне не принимал; его многочисленные рапорты по начальству и просьбы к старым сослуживцам замолвить слово перед Верховным Главнокомандующим об отправлении в действующую армию были безрезультатны; Павел Семенович руководил кафедрой в одном из военно-учебных заведений и был в нем заместителем начальника по учебной и научной работе, следовательно, современного боевого опыта не имел; в должности заместителя командующего армией находился считанные месяцы, к тому же еще при таком боевом и властном командарме, как Романенко, который все привык делать сам и Павлу Семеновичу не очень-то давал развернуться.
И все же за полгода совместной боевой страды — с весны до осени Мельников близко узнал Рыбалко, полюбил и, главное, уверовал в его командирский талант, в большую человеческую душу. Павел Семенович, герой гражданской войны, кавалерист, «академик», военный атташе, теперь учился настойчиво, обстоятельно овладевая наукой, побеждать врага в условиях современного боя. И делал это успешно — в него можно было поверить!
А уж если Мельников в ком-то был уверен, он считал главным своим партийным долгом отстаивать свое мнение, что и сделал, хотя знал точно, что это мнение может вызвать неудовольствие Верховного.
То ли единое твердое мнение Романенко и Мельникова относительно назначения Рыбалко повлияло на решение Ставки, то ли в то трудное время не оказалось более подходящей кандидатуры на должность командарма-3, то ли по иной какой причине, но приказом Ставки от 25 сентября 1942 года генерал-майор Рыбалко был назначен командующим Третьей танковой армией.
И вот теперь, спустя семь месяцев, 26 апреля 1943 года, приказом Ставки Третья танковая преобразовывалась в общевойсковую, а ее командующий генерал-лейтенант Рыбалко от должности освобождался.
Рыбалко и Мельников с этим решением не согласились. Они добились, чтобы их вызвала Москва для объяснения. Оба единодушно готовы были отстаивать право своей армии существовать как танковой, а не общевойсковой, и настаивать на отмене апрельского приказа даже перед самим Верховным.
Армия не заслуживала подобной участи! Мощная, грозная на полях сражений, она сейчас казалась Рыбалко и Мельникову по-детски беспомощной, нуждающейся в их защите, чтобы быть, существовать, драться…
Тогда, в 1942 году, Ставка дальновидно и твердо распорядилась своим единственным танковым резервом — приберегла его для зимнего нашего наступления. 14 января 1943 года в составе войск Воронежского фронта Третья танковая начала наступление из района северо-западнее Кантемировки.
Лютой была минувшая зима — морозной, многоснежной. Сосредоточение танковых корпусов в исходных районах задерживалось из-за невероятных заносов. Стрелковые соединения армии медленно прогрызали мощную долговременную оборону противника, и, чтобы ускорить прорыв, Рыбалко по приказу командующего войсками фронта ввел в сражение оба своих танковых корпуса — Двенадцатый и Пятнадцатый.
Уже 16 января танки вырвались на оперативный простор и повели пехоту, охватывая всю острогожско-россошанскую группировку противника. Не помешали ни пурга, ни бездорожье, ни сопротивление врага. Рыбалко настрого приказал своим командирам корпусов и бригад не ввязываться в затяжные бои, а рваться вперед, резать коммуникации, громить подходившие резервы. Комкоры Зинькович и Концов отлично справились с задачей — уже к исходу пятого дня операции вражеская группировка в составе тринадцати дивизий оказалась в кольце окружения, а затем менее чем за две недели была рассечена на две части, разгромлена, частью ликвидирована, частью пленена. Только Третья танковая уничтожила и взяла в плен свыше 100 тысяч солдат и офицеров противника.
Никакое сопротивление врага не могло остановить могучего порыва танкистов и пехотинцев!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});