Читать интересную книгу Воровская трилогия - Заур Зугумов

Я продолжил тост, глядя до неприличия прямо ей в глаза. Клянусь Богом, они сияли в тот момент, как две лучезарные звезды и вселяли в меня какую-то бесшабашную уверенность во всем.

– Дай бог, прекрасная Валерия, чтобы все, задуманное вами, сбылось. Чтобы удача по возможности всегда сопутствовала вам. Кавказского вам долголетия и неожиданной свободы!

Произнеся тост, я отхлебнул из кружки больше половины одеколона, а оставшуюся влагу протянул ей. Когда я быстренько загрыз чем-то эту гадость, настал черед Валерии.

Глядя на нее, мне было и горько и смешно. Горько оттого, что эта, по всему видно, воспитанная и порядочная женщина делает такой отчаянный шаг, чтобы выбраться из этой клоаки, умудрившись попасть в безвыходную ситуацию, а смешно оттого, что, глядя на то, как она держит кружку в руке, у меня создавалось такое ощущение, будто она держит в руке не одеколон, а по меньшей мере цикуту. Она так морщилась и мотала головой, что я поневоле тихо рассмеялся. Но затем тактично напомнил ей, что мы не на фуршете.

С отчаянием переборов брезгливость, Валерия приподняла кружку, чуть отстранив ее от себя, а затем произнесла тост:

– Я благодарна вам, Заур, за ваши слова и за пожелания, но больше всего я благодарна Богу за то, что он помог мне с этой встречей и этим мужчиной оказались именно вы.

Провозгласив столь прекрасный тост, который заставил бы возгордиться любого мужчину, она мужественно осушила свой «бокал» до дна и чуть не задохнулась при этом. Мне в буквальном смысле пришлось дуть ей прямо в рот, она легонько качала головой из стороны в сторону, а слезы тем временем ручьем стекали с ее щек. Как она была прекрасна в своей непосредственности!

Наши губы иногда соприкасались, тем более что я держал ее за плечи, и в этот момент по моему телу стала разливаться приятная истома желания. Сам того не замечая, я стал потихоньку прижимать ее к своей груди и хотел было впиться в ее гранатовые губы поцелуем, когда она ласково остановила меня, сказав:

– Заур, милый, прошу вас, не обижайтесь на меня. Поверьте, я вас прекрасно понимаю: для вас наша встреча лишь одно из романтических звеньев в вашей полной приключений жизни, но для меня на карту поставлено слишком многое, поэтому я прошу вас, пусть в нашей близости все будет так, как я хочу. Отвернитесь, пожалуйста, мне нужно привести себя в порядок.

Я, естественно, прекрасно понял ее состояние и тут же отвернулся, но, учитывая пикантность ситуации, решил в оправдание своей поспешности сделать ей комплимент, тем самым помогая ей собраться с духом.

– Простите, Валерия, но ваши глаза как два драгоценных сосуда, наполненные до краев прозрачнейшей зеленоватой влагой, в которой плавают крохотные золотые рыбки, и, когда эти рыбки плещутся на поверхности, вы становитесь чертовски соблазнительной. Но видит Бог: скорее песнь соловья заставит поблекнуть куст роз, который он любит, чем слова мои или действия оскорбят ваше самолюбие, моя прекрасная незнакомка!

У человека два зрения: взор тела и взор души. Телесное зрение иногда забывает, но духовное помнит всегда. Когда я закрываю глаза, предо мною встает та картина. Обернувшись, я увидел шедевр, который мастерски произвела природа.

Если бы я имел талант живописцев эпохи Возрождения, я бы непременно воссоздал впоследствии этот неповторимый образ по памяти. Ибо женская красота должна быть окружена всем самым прекрасным в жизни, но для подлинной красоты, такой, как предстала предо мной Валерия в тот лучезарный момент моей жизни, должен быть только один достойный фон – подлинное искусство.

В бауле рядом с Валерией кроме съестного была нехитрая постель из разного рода женских принадлежностей, а одеялом служила огромная деревенская шаль, толстая и очень красивая. Но и она не смогла скрыть полностью ее красивых ног, лебединой шеи и белых, как асбест, рук. Я смотрел на нее, полуобнаженную, с лицом, подобным луне, когда она появляется, и утру, когда оно засияет.

Валерия лежала на спине и, мило улыбаясь, смотрела на меня. Ее веки словно вуаль скрыли ее пылающий взгляд. Я же сидел как завороженный, не шевелясь и, по-моему, даже не моргая, не веря своему счастью. В какой-то момент появившаяся невесть откуда дрожь тут же куда-то исчезла, на смену ей пришла уверенность в себе, и я как можно ласковее попросил Валерию просто закрыть глаза.

Повторять дважды было излишне. Через мгновение наши тела сплелись воедино, так, будто мы и родились такими и никогда в жизни не разъединялись. Долгий и жаркий поцелуй сбросил нас в пропасть неги и сладострастия, казалось бы, на целую вечность. Но ничто не вечно в этом мире, как это ни печально. Когда же мы выбрались наверх, то были счастливы и любимы друг другом, чувствуя это скорее сердцем, чем плотью и умом. Видит Бог, мы были счастливы тогда, и это было незабываемо.

Я думаю, в жизни каждого мужчины и женщины тоже бывает такое мгновение, такой чудо-союз, который связывает их воедино не только физической близостью, а чем-то еще возвышенно-духовным, – наверное, чем-то неземным. Этот дар Божий забыть невозможно, ибо случается он, к сожалению, чаще всего раз в жизни. Но во сто крат это волшебное мгновение незабываемо, если оно происходит в тюрьме. Это истинно так, поверьте мне.

Мы лежали, прижавшись друг к другу, ни на секунду не разъединяясь, закрыв глаза и представляя, каждый по-своему, место нашего пребывания. Лично я ощущал себя в раю. Это было прекраснейшее, ни с чем не сравнимое мгновение в моей жизни, и если бы в этот момент мне предложили гарантированное бегство, я бы с восторгом отверг его. Говоря откровенно, еще один день, проведенный с Валерией, я, не задумываясь, променял бы на всю оставшуюся жизнь. Да, подумал я тогда, в этом мире на самом деле нет ничего нового, но зато какие в нем есть чудесные моменты, ради которых стоит жить и не жалко умереть!

До самого утра мы любили друг друга – как супруги, приговоренные к смертной казни, которым необратимый приговор должны были привести в исполнение на рассвете.

Лишь однажды мы разомкнули объятия. Истинной страсти можно простить погрешности против приличий. Валерия встала, на груди ее, белоснежной, как лепесток магнолии, в лунном свете почти засиял маленький серебряный крестик. Голова ее была немного откинута назад с невыразимой, почти ангельской грацией. Ее тяжелые косы в неясном свете отливали бронзой, нежная, почти прозрачная кожа светилась жемчугом, в больших миндалевидных зеленых глазах горел огонь любви и сладострастия, полные губы дышали чувственностью. Она распустила шелковистую массу черных, как вороново крыло, волос, венчавших ее голову, словно волну сверкающего водопада, превращенного в полированный металл лучами взошедшей луны; они обрамляли ее овальное лицо и скатывались волнистыми линиями ниже пояса. Но в следующее мгновение она снова была в моих объятиях, и мы вновь полетели сломя голову в пропасть блаженства и страсти.

В те моменты, когда уста наши были свободны от поцелуев, мы старались узнать друг о друге как можно больше. Я слушал ее в самозабвенном восторге и радостном изумлении, проявляя при этом признательность, достойную античных времен. Валерия была москвичкой, из очень интеллигентной семьи, кстати, тоже из старого дворянского рода. Родители ее преподавали в одном из престижных московских вузов. А сидела она за убийство одного подонка, сына очень высокопоставленных родителей. Он пытался изнасиловать ее у нее же на квартире, придя к ней в гости. Вот она и саданула ему кухонным ножом прямо в сердце. И дали ей за это пять лет, из которых она уже почти год просидела в тюрьме под следствием и после суда, ожидая этапа.

Трагедия происшедшего с ней заключалась еще и в том, что произошел тот трагический инцидент за двенадцать дней до ее свадьбы. Ее жених, ее же однокурсник, получил направление в Германию, а они вместе окончили МГИМО. И после свадьбы они с мужем собирались уехать за границу. Уже почти все было готово к этому, и вот ужасная случайность оборвала все их планы. Так что бывший жених укатил в Германию, но тем не менее писал матери Валерии, что не хочет видеть своей женой никого, кроме ее дочери.

Забегая вперед, хочу отметить, что, к чести этого порядочного человека, впоследствии он сдержал свое слово. Больше того, он принял в свой дом Валерию не одну, но все это было уже несколько позже, поэтому и я расскажу об этом в свое время.

Я тоже поведал Валерии о себе, хотя в принципе и рассказывать-то было нечего, и впоследствии я был немало удивлен тем, как много я умудрился рассказать ей за тот короткий отрезок времени, который отпустила нам судьба, к тому же мне пришлось удивляться ее прекрасной памяти.

Мы запомнили адреса друг друга, зазубрив их на всякий случай наизусть, чтобы не прерывать объятий, так нам было хорошо и уютно.

Быть живой женской плотью и быть женщиной – две вещи разные. Слабая струна женщины – жалость, которая легко переходит в любовь. Когда первые проблески рассвета заглянули в приоткрытое окно вагона, мы даже не услышали, как подошел солдат и попросил нас закругляться. Разве мог я предположить несколько часов назад, когда сидел в безмолвии напротив этой прелестной арестантки, облокотившись о перегородку купе, что расставание наше будет таким печальным, мучительным и трогательным? Услышав слова солдата, Валерия, заливаясь слезами и тихонько рыдая, прижала меня к себе так сильно, что я еле мог перевести дух. В тот момент я готов был убить нас обоих, лишь бы не расставаться уже никогда. В этом порыве бешеной страсти я даже умудрился сказать ей об этом, она была согласна без слов. Разве можно понять кому бы то ни было, что творилось с нами в тот момент?