– Фильм сделан нацистами в мае 1942-го. Люди часто забывают об этом. Чрезвычайно важно понимать, что здесь нет ни нейтральности, ни объективности. Здесь мы видим мир извращенным взглядом. Кадры полны насмешки и презрения. Это сродни тому, как смотрит на экзотических животных охотник, путешествующий по каким-нибудь диким местам и фотографирующий разные биологические виды на свою камеру. Именно так относились к евреям немцы. И нам нельзя забывать о преступности такого видения мира.
Профессор достал из рюкзака три собственноручно изготовленные карты Варшавского гетто. В результате кропотливых исследований ему удалось нанести на них все дома и строения гетто на каждой из трех стадий его ликвидации. На каждой следующей карте периметр гетто становился меньше. Он показал редкие сохранившиеся до сих пор здания, а также несколько мемориальных табличек. Одна из них находилась рядом с Институтом. Ею было отмечено место, где стояла Большая синагога на Толмацкой, взорванная в мае 1943 года, в последние дни восстания.
– Если вы хотите понять гетто, – объяснял он, пятясь, чтобы не отворачиваться от своих слушателей, – вы должны знать, что гетто было маленьким городом больших контрастов. Население гетто разделилось на несколько социальных слоев. В нем были богачи, этакие нувориши, зарабатывавшие на контрабанде, и те, кто умирал от голода. Конечно, всем евреям была уготована одна судьба, но до начала депортаций они жили на совершенно разных уровнях.
Сейчас мы проходим через одни из 22 ворот, ведущих в гетто. Стена гетто была построена из кирпичей, привезенных с развалин зданий, разрушенных во время немецкого вторжения 1939 года. Евреев заставили своими руками построить собственную тюрьму: кирпичи брали с руин домов в еврейских кварталах, работали на строительстве евреи, все расходы по возведению стены оплачивали тоже евреи. Стена, на вершине которой в цемент были вмонтированы осколки стекла, протянулась на 11 миль.
Нацисты уничтожили гетто после Восстания 1943 года, но корни гетто – вот они, под нашими ногами. Мы с вами сейчас будто бы идем по закрашенной черной краской стеклянной поверхности. А под ней реальный город. Руины гетто отсюда не вывозили, а просто разровняли. На руинах гетто построили целые кварталы, из них сделали живописные холмы. И даже здания в этих кварталах строились из кирпичей, которые добывались на руинах гетто. Строители собирали битый кирпич, переплавляли его в специальных печах и получали так называемый шлакокирпич.
Вот здесь находился дом № 2 по улице Лешно. В нем была штаб-квартира организации Centos, где Ирена часто встречалась со своей соратницей, еврейской социальной работницей Евой Рехтман. А еще здесь же располагалось самое известное в гетто артистическое кафе-кабаре «Штука» («Sztuka» – польск., «Искусство»).
Леоцяк вытащил из рюкзака фотоальбом.
– Вот фотография этой улицы времен войны. Сегодня на табличках написано, что это аллея «Солидарности», но в 1940-е тут проходила улица Лешно. Она была раза в два уже нынешнего бульвара. Мы с вами сейчас шагаем над улицей Лешно, над Варшавским гетто. И этот поразительный факт не отмечен ни табличкой, ни памятным знаком.
А ведь если сейчас начать копать, то прямо под слоями асфальта мы начнем находить битые тарелки, жестяные кружки, ложки и человеческие кости.
Они прошли вслед за Леоцяком через арку во двор обшарпанного жилого дома. В центре двора дома 13 по улице Лешно профессор Леоцяк остановился и, широко раскинув руки, обвел ими все, что было вокруг.
– Это одно из полностью сохранившихся зданий. Именно в такие дома 60 лет назад приходила к своим подопечным Ирена. Мы с вами сейчас в том самом доме, в том самом дворе, где бывала Ирена. Разница только в запахе – тогда здесь стояла жуткая вонь, и в количестве людей – в те времена тут яблоку было негде упасть. Здесь вы можете увидеть, как с довоенных времен была организована жизнь людей: закрытый двор с воротами, этакий микромир. В гетто было приблизительно 2000 таким микромиров, и в каждом из них выбирался «домовый комитет», представлявший всех жильцов этого дома.
Меган робко подняла руку, и Леоцяк кивнул ей.
– Ирена написала нам, что многие из евреев не хотели отдавать ей своих детей, потому что не верили, что немцы их убьют. А когда им стало понятно, что смерти не избежать?
– Трудно сказать. Первые сообщения о массовых убийствах в Восточной Польше, например в селе Понары под Вильно, достигли Варшавы где-то за год до ликвидации гетто. Но в гетто такие новости доходили только до очень ограниченного круга людей. Архивы Рингблюма говорят, что уже осенью 1941-го некоторые люди в это верили, особенно участники сопротивления. В марте 1942-го, когда началась «Операция Рейнгардт»[117], т. е. уничтожение евреев на территориях Генералгубернаторства, многие обычные люди с востока посылали своим родственникам и друзьям в Варшавском гетто письма, в которых писали: «Они нас убивают. Будьте осторожны. Прячьтесь, потому что они убивают нас».
Жители гетто получали эти письма и… не верили! Может, немцы и способны уничтожить какой-нибудь маленький городок, но ведь Варшавское гетто – самое большое в Европе! Здесь это невозможно! Стандартный механизм психологической защиты… своеобразная самооборона или, если вам угодно, отрицание очевидного. А потом начались депортации.
Размышляя о смерти, мы всегда думаем, что умереть может любой другой человек, но не мы сами. Мы считаем себя неподвластными смерти. Важно понимать и то, как трудно вообразить себе, что 400 000 человек можно послать на смерть. В это невозможно поверить. Кроме того, не было прецедентов… до сих пор такого никогда не случалось. Мне кажется, что человек просто не в состоянии в такое поверить.
– Но почему же так мало евреев пыталось убежать? – Сабрина, казалось, вконец запуталась. – Я хочу сказать, что вы же сами сказали, что поначалу выбраться из гетто было довольно легко.
Леоцяк согласно закивал.
– Как ни странно, но многие евреи в гетто чувствовали себя безопаснее. Люди убегали на арийскую сторону, но потом возвращались, потому что не могли прожить за стенами гетто дольше месяца-двух. И не столько потому, что у них не было денег, сколько из-за того, что они не могли жить в постоянном напряжении и каждодневном страхе.
– То есть, чтобы спрятаться вне гетто, нужно было быть богатым человеком? – сказала Меган.
Леоцяк улыбнулся:
– Именно это чудо и творит Ирена. Она дает шанс на спасение самым бедным, у которых по причине отсутствия денег и знакомых такого шанса просто нет. Она – луч света… луч духовного света в полном мраке. Она выстраивает целую структуру… обеспечивая дружескими связями и убежищами тех, кто никогда не смог бы найти их сам. Ирена не помогает богачам. Богатые могут позаботиться о себе сами, а сироты и дети из бедных семей обречены. Ирена начинает с уличных беспризорников – тех, у кого вообще ничего нет. Она начинает с самых беспомощных.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});