Честно говоря, мне захотелось в тот миг закрыть глаза. Не вижу ничего в том стыдного, но по известной причине сделать этого я не мог. Может, поэтому в моём сознании не пронеслась вся моя длинная жизнь, как оно это положено, а вспомнился из неё всего лишь один короткий эпизод. Такой вот. Однажды, когда я был ещё ребёнком, Наставник выгуливал меня на берегу большой реки и, совмещая приятное с полезным, пытался объяснить взаимосвязь Пределов и Запредельного. Я тупил. Я бестолковился. Я ничего не понимал. И в конце концов устал от умных слов. До слёз устал. Услышав мои всхлипы, Наставник пожалел меня, оставил умные слова, ковырнул сандалией прибрежный песок и сказал: «Это Запредельное». Потом взял у меня бронзовый куличек в виде пятиконечной звезды и сказал: «Это Пределы». Набрал в куличек песка, опрокинул себе на ладонь и показал на песчаную звезду: «Это ты». Потом скинул звезду с ладони и, когда она, упав и развалившись от удара, смешалась с остальным песком, произнёс: «А это ты в Запредельном». Потом он спросил меня: «Теперь ты понял?». И я сказал, что понял. Я тогда действительно всё понял. Хотя, конечно, ничего на самом деле не понял. И всю жизнь не понимал. И даже когда Урман в меня эту свою штуку страшную запустил, меня не озарило. Я просто подумал тогда: интересно, после воплощения и развоплощения возможно перевоплощение? И следом: сейчас узнаю.
Но ничего я не узнал.
Шар, озаряющий зал отвратительно-тревожно пульсирующим светом, прекратил свой завораживающий полёт с полуметре от моего лица, замер на мгновение, а потом стремительно рванул в сторону выхода.
— Что за… — выдохнул озадаченный Урман и повернул голову.
А я вдруг почувствовал, что вновь владею собой, и тоже посмотрел в ту сторону. Или сначала посмотрел, а потом почувствовал. Или даже не почувствовал, а понял. Но это всё не важно. Важно, что именно я увидел, посмотрев в ту сторону. А увидел я, что в дверях стоит Медяковй Штым, непринуждённо, словно воздушный шарик, мнёт-сдувает сверкающую сферу и впитывает её Силу мало-помалу. И когда я это увидел, то подумал: редко выпадает в жизни день, когда удаётся увидеть все ступени эволюции вурдалаков.
Подумал я так неспроста. Медяковый Штым, этот худой, почти костлявый старик, который вечно ходит в старой солдатской шинельке, — один из трёх обитающих в Городе личеров. Личеры — высшая (есть ещё наивысшая, но это за гранью моего знания) ступень развития вампирской расы. Личеры — это вампиры, которые настолько круты в своём бесстыдстве, что не заморачиваются на вытягивание Силы из человечьей или вампирской крови, а тянут Её напрямую из подопечных випов. Известно, что способ обретения Силы, определяет и общественное положение посвящённых, поэтому нет ничего удивительного в том, что личеры являются аристократами вампирского мира. Медяковый Штым один из таких вот беспардонных высокоблагородий. Мало того он ещё и самый главный в городе от Братства, на что и указывает вросший в мясо его правого безымянного пальца перстень с огромным агатом.
Ну а дальше было, что было.
В охотку присвоив Силу волшебного шара, наглый личер довольно крякнул, прошёл в комнату и уселся в кресло, в котором ещё недавно сидел я. Огляделся неспешно и похвалил подопечного випа:
— Подходящая у тебя, Урманчик, шамочная. Ничего не скажешь. В такой выхаживаться — самое оно. Засуху потушил, и тут же на диванчик мягонький. И до утра.
Урман ничего ему не ответил. Он был ошарашен. Никак не ожидал, что поймают его за руку при попытке развоплотить нагона. За подобное самоуправство по головке его вышестоящие вампиры не погладят. К бабке не ходи. Нет, не потому что главари «Братства кровных уз» питают какие-то нежные чувства к нашему крылатому племени, просто за злодеянием такого толка обычно случается война всех против всех, а в такой войне, как показало многовековая практика, горькие кренделя в первую очередь перепадают вампирам. Оно это верховным упырям надо?
Я понял, что ситуация для Урмана сложилась нехорошая. Аховая для него сложилась ситуация. Однако, какие я с поимею выгоды при таком раскладе, сказать было трудно. То, что фортуна повернулась к Урману задницей, вовсе не означало, что она повернулась передом ко мне. Давно живу на белом свете и уже в курсе, что это перед у фортуны всего один и он постоянно занят, а вот задниц у неё много, хватает на всех.
Поначалу Медовый Штым вида не подал, что недоволен поведением подшефного випа. Обжившись (если так можно сказать про нежить) в кресле, расстегнул шинельку, под которой ни оказалось ничего помимо не совсем свежего вида майки, почесал впалую грудь и спросил с тем задором, каким пытают малышей Деды Морозы:
— Ну, Урман, врубаешься, чего это папа вдруг пришкандыбал на огонёк?
Говорил он с веселой придурковатостью, а глядел так, что казалось, подсунь гвоздь, взглядом его вобьёт Урману между глаз. Однако вип глаз не отвёл, выдержал давление и ответил с завидным спокойствием:
— Причина вашего визита, уважаемый личер, мне, признаться, не ведома. Тем не менее, я рад. И весьма.
— Зря, — ухмыльнулся Штым. — Зря, Урманчик, радуешься. На твоём месте, родной мой, не радоваться нужно, а потеть.
— Это отчего же? — почти вызывающе уточнил Урман.
Стало видно, что он страшным усилием воли подавляет непреодолимое желание вцепиться Штыму в горло. Самой лютой ненавистью ненавидел высоко себя ставивший вип старого прощелыгу. И за вид его помойный, и за отношение хамское, и за то, что помешал расправиться по-свойски с драконом. А самое главное — за то, что волею судьбы и решением Братства вынужден ему подчиняться и по первому его требованию Силой питать.
У-у, как у них всё тут непросто, подумал я. Чего доброго сцепятся сейчас. Подумал так и решил: пока суд да дело нужно хоть как-то подготовиться к возможной заварушке. Нашёл взглядом кольт, поднял его и, вспомнив, что где-то лежит футляр с тем самым патроном, которую прикупил давеча в кабаке у Адлера, стал шарить по карманам. Как ни крути, а один патрон гораздо лучше, чем ни одного. В сто тысяч миллионов раз лучше.
Тем времен Медяковый Штым произнёс, не сбиваясь с клоунского тона:
— А потеть тебя нужно, потому как виноват ты, Урманчик. Сильно ты перед папой провинился.
Урман нервным жестом поправил бабочку:
— Это в чём же?
— А ты не торопись, Урманчик. Сейчас тебе папа всё растолкует в лучшем виде. — Штым вдруг посерьезнел, сдвинул брови, отчего на лбу его прорезалась глубокая морщина, и стал цедить через губу: — Сдаётся прошлым разом ты, меринос бакалайный, перед сливом на ампуляк повёлся. Да ещё и с гомыркой. Нехорошо это, нехорошо. Ох, как нехорошо. Поплохело папе потом и опосля. Конкретно поплахело. Такой абстяг у папы кручённый случился, что три дня трикотажем закусывал. Что за гормыдор такой? Что за выверт тухлый?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});