Читать интересную книгу Омут. Оборотная сторона доллара. Черные деньги - Росс Макдональд

— Вы со всеми вашими покровителями разговариваете таким же образом?

— Под покровителями вы подразумеваете людей, у которых много денег?

— Грубо говоря, да.

— Я объясню вам, мистер Хиллман. Вы мне даже нравитесь. Я попытаюсь поговорить с вами напрямик, потому что ведь кто-то должен сказать вам это. Вы вступаете на дорогу, ведущую к конфликту с законом. Если вы останетесь на ней, вы можете попасть в переделку.

Он прищурил глаза, и лицо его стало совсем жестким. Он не терпел, когда с ним так разговаривали. И он привык к тому, чтобы инициатива в разговоре принадлежала ему.

— Я могу купить и продать Бастиана.

— Не можете, потому что он не продается, и вы ведь отлично знаете это! Черт побери!

Он выпрямился, вышел из полосы света, и на него снова легли зеленые тени. Лицо его показалось мне отлитым из старинной зеленоватой бронзы. Конечно, он знал.

Через некоторое время Хиллман спросил уже мягче:

— Что, по-вашему, надо делать?

— Говорить правду.

— Будь я проклят! Вы что, намекаете, что я говорю неправду?

— Более чем намекаю, мистер Хиллман.

Он почти бросился на меня со сжатыми кулаками. Я не пошевелился. Он отошел, потом вернулся опять. Трезвый, он двигался очень изящно.

— Полагаю, вы уверены, что это я убил их?

— Я не занимаюсь никакими спекуляциями. Я убежден, что вы покупали нож у Боткина.

— Откуда у вас такое убеждение?

— Я с ним разговаривал.

— Кто нанял вас? Я плачу вам не за то, чтобы вы собирали сведения обо мне!

— Вы никак не можете забыть о своих деньгах. Забудьте хоть на мгновение, — проговорил я устало. — Тогда бы мы сейчас просто обсудили все как два человека, связанных одним дедом.

С этим он посчитался и неожиданно заявил:

— Вы не связаны с этим делом. Связан только я.

— Если вы действительно не имеете отношения к убийствам, расскажите мне все. В противном случае вам надо общаться с адвокатом, и больше ни с кем.

— Я не имею отношения к убийствам, но почти хочу, чтобы было по-другому.

— Что это значит?

Он сел напротив меня, положив руки на стол.

— Я признаю, что купил этот нож. Но не намерен признаваться в этом более ни перед кем. Боткина можно заставить изменить показания.

— Каким образом?

— Его лавка не приносит ему никакого дохода. Я знаю это точно. Мой отец держал такую же в южном Бостоне. Я могу дать Боткину достаточно денег, чтобы он убрался в Мексику.

Я был несколько ошарашен. Не самим предложением, такое я слышал и раньше — грубый подкуп, больше ничего. А тем, что это предложил именно Хиллман. Какое глубокое моральное падение человека, который командовал эскадрильей при Мидуэе!

— Лучше забудьте о том, что вы придумали, мистер Хиллман. Это та самая дорожка, о которой я вам только что говорил. В конце концов вы утонете.

— Я уже утонул, — сказал он ровным, бесцветным голосом.

Он опустил голову на руки, и волосы его рассыпались по столу, как большой срезанный белый сноп. На затылке я рассмотрел круглую лысину, которую он обычно прятал.

— Что вы сделали с ножом? — спросил я. — Вы отдали его Дику Леандро?

— Нет. — Опершись руками о стол, он выпрямился. На полированной поверхности остались следы его грязных ладоней. — Но хотел бы, чтобы это было так.

— Том? Вы отдали нож Тому?

Он застонал:

— Я не только отдал нож Тому. Я еще говорил Боткину, что покупаю это изделие в подарок своему сыну. Бастиан, должно быть, не придал этому особого значения. Но он докопается.

— Бастиан докопается, — сказал я. — Но из этого еще не следует, что Том воспользовался ножом против своей матери и отца. Уж мать-то убивать у него наверняка не было причины.

— Ему не нужны рациональные мотивы. Вы не знаете Тома.

— Вы уже говорили мне об этом. И в то же время отказываетесь рассказать мне все до конца. И не приводите никаких пояснений вашим словам.

— Это почти жуткая картина.

— Вечером вы что-то сказали о покушении на человеческую жизнь.

— Это вырвалось у меня случайно. Я не хотел бы говорить об этом.

— Кто на кого покушался? И почему?

— Том угрожал Эллен револьвером. Это было совсем не мальчишество.

— Это и есть тот воскресный утренний эпизод, который вы так скрывали?

Он кивнул.

— Я думаю, этот случай совершенно лишил его разума. Когда я приехал домой после визита к судье, Эллен находилась у него в комнате. Он держал револьвер возле ее головы. Вот здесь… — Хиллман указал пальцем на висок, — а она стояла на коленях, взывая к его милосердию. Буквально умоляя его. Я не знаю, почему он отдал мне револьвер. Я почти был уверен, что он нажмет на крючок.

Я почувствовал, как у меня на затылке взмокли волосы. Картина и в самом деле страшная, более того — классическая. Шизофреник в роли убийцы.

— Он сказал что-нибудь, когда вы забрали у него револьвер?

— Ни слова. Он отдал мне его совсем спокойно. Действовал как автомат, по-видимому не понимая, что он сделал или что собирался сделать.

— Он говорил что-нибудь вашей жене?

— Да. Он сказал, что убьет ее, если она не оставит его в покое. Она просто вошла в комнату, чтобы предложить ему поесть, и тут он совершенно взбесился.

— У него в голове было много всякого, — сказал я, — и должно было быть после той ночи. Он мне кое-что об этом рассказывал. Пожалуй, это оказалась самая критическая ночь в его жизни. Он первый раз встретил своего настоящего отца. (Хиллман поморщился.) Отца, который, быть может, разбил вдребезги его представления о нем. Можно сказать, что он затерялся между двумя мирами, и он готов был обвинить вас и вашу жену, что вы не подготовили его. И надо признать, эти обвинения небезосновательны. Вы не имели права скрывать от него правду, нравится она вам или нет. И теперь, когда правда ему открылась, он не смог воспринять ее во всем объеме. Он ведь не случайно перевернулся в машине тем утром.

— Вы хотите сказать, что он пытался покончить жизнь самоубийством?

— Да, он сделал такую попытку. Думаю, это был больше чем сигнал, что его жизнь вышла из-под контроля. Он не смог выпустить из рук руля и потому не пострадал. Никто не пострадал и в инциденте с револьвером.

— Вы восприняли это совершенно серьезно. А он был болезненно серьезен.

— Может быть. Но я не пытаюсь ничего сбросить со счетов. Вы разговаривали об этом с психиатром?

— Нет, не разговаривал. Существуют вещи, которые нельзя выносить за пределы семьи.

— Это зависит от семьи.

— Послушайте, — сказал Хиллман, — я боялся, что его не примут в школу, если узнают, что он был такой необузданный.

— А если бы и не приняли — что в этом ужасного?

— Я должен был как-то реагировать. Я и сейчас не знаю, как поступить с ним.

Он опустил свою всклокоченную голову.

— Вам нужны более квалифицированные советы, чем мои, — психиатра и юриста.

— Вы считаете, что он убил тех двоих?

— Совершенно необязательно. Почему вы не попросили доктора Вайнтрауба порекомендовать вам кого-нибудь?

Хиллман поднялся.

— Эту старую бабу?

— Я думал, что он ваш давний товарищ и кое-что понимает в психологии-.

— Я полагаю, что у Элиа ничтожные знания. — В голосе Хиллмана послышалось презрение. — У него было нервное потрясение после Мидуэя, и мы вынужденно отправили его на родину для поправки здоровья, в то время как гибли люди. В то время как гибли люди, — повторил он и погрузился в молчание.

Он сидел, казалось, слушая самого себя, воспоминания отвлекли его от настоящего. Я ждал. Его сердитое лицо постепенно смягчилось, и даже голос изменился.

— Господи, что это был за день! Мы потеряли больше половины наших машин. Их сбивали, словно сидящих уток. И я не смог вернуть их обратно. Я не виню Элиа за это нервное расстройство. Слишком много людей умерло у него на руках.

Голос его становился все тише, глаза удалялись от меня все дальше и дальше. Он, видимо, даже забыл о моем присутствии и был в Том краю, где умирали его парни, а он так и не умер.

— Черт с ним, — сказал он. — Я люблю Тома. Мы не были очень близки эти годы. Но он мой сын, и, хотя с ним трудно договориться, я люблю его.

— Я уверен в этом. Но вы, может быть, хотите от него больше, чем он может вам дать. Он не вернет вам ваших погибших летчиков.

Хиллман не понял меня. Он, казалось, зашел в тупик. Стальные глаза его подернулись дымкой.

— Что вы сказали?

— Возможно, вы слишком многого ждете от него.

— Каким образом?

— Оставим это, — сказал я.

Но Хиллмана это задело.

— Вы думаете, я хочу слишком многого? Я получил чертовски мало. А все это я предоставляю ему. — Он развел руками, как бы охватывая ими дом и все, что ему здесь принадлежало. — Он может взять себе, если это хоть как-то защитит его, последний цент, который у меня есть. Мы заберем его отсюда и уедем жить в другое место.