Я предполагал покинуть базу весной как можно раньше. Раз уж мы включились в гонку, надо непременно быть первыми на финише. Мы должны сделать все для этого. И я с самого начала, когда только наметил свой план, решил, что из Китовой бухты мы пойдем прямо на юг и постараемся следовать по одному и тому же меридиану до самого полюса. Тогда мы пересечем совершенно неизвестные области и кроме первенства в гонке к полюсу добьемся также других результатов.
Я чрезвычайно удивился, узнав позднее, что нашлись люди, которые серьезно думали, будто мы от Китовой бухты пошли на ледник Бирдмора[62] и направились на юг маршрутом Шеклтона. Позвольте мне сразу же подчеркнуть, что эта мысль даже не приходила мне в голову, когда я намечал свой план. Скотт объявил, что он пойдет путем Шеклтона, тем самым вопрос был решен. За все то время, что мы находились в Фрамхейме, никто из нас ни разу даже не заикнулся о таком варианте. Маршрут Скотта был для нас, так сказать, неприкосновенным.
Мы намеревались идти прямо на юг, и только очень каверзные препятствия могли бы помешать нам подняться на плато. Курс – юг, и ни шагу в сторону от меридиана, разве что непреодолимые преграды принудят нас свернуть. Я предвидел, что найдутся люди, которые набросятся на меня, будут говорить о «нечестном соревновании» и т. д. И в этом была бы доля истины, если бы мы в самом деле собирались идти маршрутом Скотта. Но нам это и в голову не приходило. Место, откуда мы хотели стартовать, находилось в 350 милях, или почти в 650 километрах, от зимовья Скотта в заливе Мак-Мердо, так что ни о каком вторжении в его область не могло быть и речи. Впрочем, профессор Нансен с присущей ему убедительностью раз и навсегда опроверг все эти бредни, поэтому я не буду больше на них останавливаться.
Изложенный здесь план был разработан мной дома, в Бюндефьорде под Кристианией,[63] в сентябре 1909 года, и мы выполнили его полностью, до мельчайших деталей.
Я не так уж плохо рассчитал график, об этом говорит заключительная фраза моего плана: «Таким образом, последние участники перехода к полюсу вернутся 25 января». Именно 25 января 1912 года мы возвратились к Фрамхейму после успешного похода к полюсу.
Это не единственный случай, когда расчеты оправдались. Капитан Нильсен проявил себя тут настоящим кудесником. Если я довольствовался тем, что угадывал числа, то он оперировал часами. Он рассчитал, что мы подойдем к барьеру 15 января 1911 года. От Норвегии до барьера 16 000 миль, или около 30 000 километров, а мы пришли к нему 14 января – за день до предполагаемого срока. Вот это точность!
По решению стуртинга [парламента] от 9 февраля 1909 года для нужд экспедиции был предоставлен «Фрам». Одновременно было ассигновано 75 000 крон на ремонт и оснащение судна.
Продовольствие подбиралось очень тщательно и надежно упаковывалось. Всю бакалею запаяли в жестяные банки, которые уложили в крепкие деревянные ящики. Чрезвычайно важно для полярной экспедиции качество консервированных продуктов. Эта часть провианта требует особого внимания. Всякая неосторожность и недобросовестность со стороны фабрикантов обычно ведет к цинге. Характерно, что в четырех норвежских полярных экспедициях – три плавания «Фрама» и плавание на «Иоа» – не было ни одного случая цинги. Это хороший показатель того, как тщательно оснащались названные экспедиции.
Здесь мы все прежде всего обязаны профессору Софусу Торупу. Он всегда, и на этот раз тоже, осуществлял официальный контроль продовольствия.
Фабрики, поставившие нам консервы, тоже достойны всякой похвалы. Своим успехом экспедиция во многом обязана их отличной, добросовестной работе. Речь идет, в частности, о Ставангерской фабрике, которая кроме поставок по заказу предоставила экспедиции товаров на сумму в 2 тысячи крон, проявив замечательную щедрость. Другая часть нужных нам консервов была заказана одной фирме в Мосе. Управляющий этой фирмой взялся также изготовить пеммикан для людей и собак. Результат был выше всяких похвал. Благодаря превосходному качеству этого продукта здоровье людей и собак в нашей экспедиции всегда было в порядке. Этот пеммикан существенно отличался от того, которым пользовались прежние экспедиции. Если прежде в пеммикан входили только мясной порошок и жир в соответствующей пропорции, то в наш были еще добавлены овощи и овсяная крупа. Это сделало его намного вкуснее и, насколько мы могли судить, повысило усвояемость продукта.
Этот сорт пеммикана предназначался для армии. Предполагалось, что новый продукт заменит прежний «резервный паек». Проверка его еще продолжалась, когда мы уходили в плавание. Надеюсь, что результат был признан удовлетворительным. Трудно представить себе более сытную, питательную и вместе с тем вкусную пищу в походе.
Пеммикан для собак играл не меньшую роль, чем пеммикан для нас самих. Ведь собаки тоже подвержены цинге. Поэтому об их питании надо было проявить не меньшую заботу. Мы получили из Мосе два вида пеммикана для собак – рыбный и мясной. Оба они содержат также известный процент молочного порошка и третьесортной муки. И тот и другой пеммикан одинаково хороши, и наши собаки всегда были в прекрасной форме. Пеммикан был расфасован в полукилограммовых упаковках и не требовал никакой предварительной обработки. Но нам предстояло еще плыть пять месяцев, прежде чем мы начнем расходовать пеммикан. На все это время нужно было запасти доброкачественную сушеную рыбу. Ее я получил из Тромсё через посредника экспедиции, ученого фармацевта Фрица Цапфе. Кроме того, две известные фирмы предоставили в мое распоряжение огромное количество сушеной рыбы лучшего качества. Добрый запас великолепной рыбы и несколько бочек жира позволили нам довезти собак до места в наилучшем состоянии.
Одним из самых важных дел при снаряжении нашей экспедиции было подобрать хороших собак. Как я уже говорил, для успеха моего предприятия мне надо было действовать решительно и без промедления. Вот почему я на следующий день, после того как принял решение, уже был на пути в Копенгаген, где как раз в это время находились два инспектора гренландской администрации. У нас состоялись переговоры, и они взялись поставить мне в июле 1910 года в Норвегию сто самых лучших гренландских собак. Тем самым эта проблема была решена, так как подбором собак занялись сведущие люди.
Прежде чем продолжать рассказ о снаряжении экспедиции, хочу еще остановиться немного на собаках. Ведь в подборе упряжных животных, несомненно, заключалась главная разница между моей экспедицией и экспедицией Скотта. Мы уже говорили о том, что Скотт, основываясь на собственном опыте и опыте Шеклтона, пришел к выводу, что на Ледяном барьере маньчжурские пони предпочтительнее собак. Среди людей, знающих, что такое эскимосская собака, вряд ли я был единственным, кого озадачило это заключение. А когда я затем знакомился с различными отчетами и составил себе точное представление о рельефе и состоянии снега, мое удивление еще более возросло. Хотя я никогда не видел этой части Антарктики, мое мнение было прямо противоположным мнению Шеклтона и Скотта. Судя по их же собственным описаниям, рельеф и снег там как нельзя лучше подходили для езды на эскимосских собаках. Если Пири совершил рекордный переход по северным льдам на собаках, то неужели с таким же добрым снаряжением нельзя побить его рекорд на великолепной, ровной поверхности Ледяного барьера? Видимо, англичане, судя о пригодности эскимосских собак для полярных областей, в чем-то просчитались. Может быть, все дело в том, что собака не поладила с хозяином? Или хозяин не понял своей собаки? Надлежащие отношения должны быть установлены сразу же. Собака должна знать, что она обязана повиноваться. Хозяин должен уметь заставить себя слушаться. Были бы установлены нужные отношения, а тогда, я в этом убежден, на длинных дистанциях собака превзойдет любых других упряжных животных.