сердцем и нищ духом, воспринимают сансару и нирвану, видимость и реальность, время и вечность как одно и то же.
Нет сомнения, что время, по существу своему, не касается Бога и нашей души. Если бы оно могло коснуться души, душа не была бы душой. Если бы Бог был прикосновен времени, то не был бы Богом. Если бы душа имела что-либо общее со временем, то Бог никогда не мог бы родиться в ней. Для рождения нужно, чтобы отпало всякое время или чтобы душа освободилась от времени с его желаниями и стремлениями[526].
Майстер Экхарт
Во втором смысле преходящее есть для нас только средство, поскольку мы должны от него освободиться. Ибо для того и поставлены мы во времени, чтобы через разумное творчество приблизиться к Богу, становясь и во временном все больше подобными Богу. Это имел в виду и святой Павел, говоря: «Побеждайте время, дни злы!» «Побеждать время» – значит неустанно устремляться вверх, к Богу, как и надлежит разумному существу: не в многообразии воображаемом, но в истине как в переживании разума. А «дни злы» понимайте так: день указует на ночь: не было бы ночи, не было бы и дня, и не заводили бы речи о нем, все был бы один свет[527].
Майстер Экхарт
Каждый раз, когда Бога мыслят как существующего полностью во времени, налицо стремление рассматривать Его в качестве «нуминозного»[528], а не нравственного существа, как неумолимую Силу, а не как Силу, Мудрость и Любовь; как непостижимого и опасного повелителя, которого следует задабривать жертвоприношениями, а не как Духа, которого следует почитать духовно. Все это вполне естественно, поскольку время подразумевает постоянное исчезновение, а Бог, полностью существующий во времени, – это Бог, уничтожающий с такой же быстротой, с какой создает. Природа прекрасна и изобильна, но также невыразимо грозна. Если Божество постоянно пребывает во временном порядке и не выходит за его пределы, если человеческий дух не поднимается над своей скованной временем душой, тогда нет никакой возможности «возвысить все бренное, дабы доказать благость Провиденья»[529]. Такой Бог проявляется в мироздании как неодолимая Сущность, взывающая к Иову из средоточия бури; Ее олицетворяют Бегемот и Левиафан, боевой конь и орел. Это тот же Бог, о котором говорится в апокалиптической одиннадцатой главе «Бхагавад-гиты». «Таким, каким Ты сейчас описал, великий Владыка, вожделею узреть Твой божественный Образ», – говорит Арджуна, обращаясь к Кришне, в котором он уже успел признать воплощение Божества; он хочет увидеть Кришну в величии Бога сего мира, Природы и временного порядка. Кришна отвечает: «Созерцай ныне здесь, в моем теле, пребывающий целокупно, с подвижным и неподвижным, весь мир». Арджуна реагирует на это откровение удивлением и трепетом.
Вижу богов в твоем теле, также множество разных существ, боже!
Владыку Браму, сидящим на лотосе-троне, всех риши, божественных змиев;
Вижу Тебя повсюду в образах неисчислимых, с многочисленными руками, чревами, устами, глазами;
Владыка всеобразный, твоих начала, середины, конца не вижу!
Далее следует пространное описание всемогущества и всеединства Бога, после чего качество видения меняется, и дрожащий от страха Арджуна понимает, что Божество – это не только Бог созидания, но и Бог разрушения.
Узрев подобные огням губительного времени Твои страшные зевы с торчащими клыками,
Не узнаю сторон, не нахожу спасенья; будь милостив, богов владыка, обитель мира!..
Как водные потоки многих рек отовсюду стремятся к океану,
Так эти витязи людского мира в Твои палящие уста стремятся.
Как мотыльки, в блестящее пламя попав, гибелью завершают стремленье,
Так на гибель вступают миры в твои зевы, завершая стремленье…
Поведай, кто Ты, ужаснообразный, смилуйся владыка богов; Тебе поклоненье!
Стремлюсь Тебя познать, изначальный, но постичь не могу Твоих проявлений.
Ответ звучит ясно и недвусмысленно:
Я Время, продвигаясь миры разрушаю, для их погибели здесь возрастая.
Но Бог, предстающий в жутком облике Времени, существует также вне времени, как Божественное, как Брахман, чьей сутью являются «сат», «чит» и «ананда» (бытие, знание, блаженство); внутри и за пределами измученной временем души человека находится дух («несотворенный и несотворимый»[530], как выразился Экхарт), Атман, родственный или даже тождественный Брахману. «Бхагавад-гита», подобно прочим изложениям Вечной Философии, доказывает «благость Провиденья» утверждением – которое опирается на наблюдения и непосредственный опыт, – что человек может, если только захочет, умертвить собственное бренное «Я» и воссоединиться с вечным Духом. Еще утверждается, что аватара приходит в мир, дабы помочь людям достичь этого единения. Для этого применяются три способа – раскрытие истины миру, пребывающему в добровольном невежестве; пробуждение в душах «плотской любви» к человеческому образу аватары, причем эта любовь не цель, а средство обретения духовной любви-познания Духа; наконец, аватара выступает «проводником» благодати.
Богу как Духу возможно поклоняться только духовно и во имя Его Самого; но Бога, существующего во времени, почитают, как правило, материальными средствами ради достижения бренных целей. Существующий во времени Бог – такой же явный разрушитель, как и созидатель; поскольку это так, кажется уместным поклоняться ему теми же способами, что сродни в степени жуткости порождаемым Им Самим катастрофам. Отсюда кровавые индийские жертвоприношения богине Кали, вернее, ее проявлению Природы-Разрушительницы; отсюда проклятые иудейскими пророками приношения детей в жертву Молоху; отсюда человеческие жертвоприношения, практиковавшиеся, например, ацтеками, карфагенянами, друидами, финикийцами. Во всех этих случаях Божество, которому приносились жертвы, есть Бог во времени, персонификация Природы, то есть само Время, пожиратель собственных детей; во всех этих случаях обряды преследовали одну и ту же цель – выпросить какую-либо милость или отвратить какое-нибудь из тех ужасных несчастий, коими в изобилии располагают Природа и Время. Эта цель казалась вполне достойной того, чтобы платить за нее высокую цену монетой страданий, очевидно ценной для Разрушителя. Величием цели оправдывалось использование средств изначально порочных, в силу их сходства со временем. Сублимированные следы этого древнего образа мышления и поведения до сих пор можно найти в определенных рассуждениях о побивании камнями и в самом представлении о мессе как постоянно повторяемом принесении в жертву Богочеловека.
В современном мире боги, которым приносятся человеческие жертвы, считаются персонификациями сотворенных самим человеком политических идеалов, а вовсе не Природы. Разумеется, все они отражают тленные события – реальные события прошлого и настоящего наряду с воображаемыми событиями будущего. Здесь следует отметить, что философия, утверждающая существование и непосредственное осознание вечности, связана с определенным типом политической теории и практики; философия, утверждающая, что единственной реальностью является происходящее во времени, порождает иной тип теории и оправдывает совершенно иной тип политической практики. Об