Читать интересную книгу Дикие карты - Джордж Мартин

Настала пора повернуть все вспять и проявить себя самым достойным кандидатом. Мнение съезда уже отвернулось от Кеннеди и Картера. Теперь, когда делегаты могли больше не оглядываться на результаты первого тура голосования, они вольны были избрать того кандидата, который был им по вкусу, — в последнем голосовании Хартманн уверенно занял третье место.

Грег улыбнулся, не обращая внимания на нацеленные на него объективы камер. Волнения прошедшей ночи доставили ему такое наслаждение, какого он никогда не думал испытать: эта страсть едва не завладела им полностью, до странности обнажив все его чувства и желания.

Солдаты в оцеплении зашевелились: приближались джокеры. Они растянулись по всей длине Кристи-стрит, выкрикивая лозунги и размахивая транспарантами. Мегафоны изрыгали приказы и ругательства; сенатор различал колкости, которыми джокеры осыпали ощетинившуюся штыками шеренгу солдат. На перекрестке с Деланси он увидел реющий над солдатами панцирь Черепахи; здесь демонстрантов по крайней мере сдерживали, не нанося им вреда. Ближе к главным воротам, где, окруженный кольцом охранников, стоял Хартманн, это было не так легко.

Джокеры надвигались, толкая и пихая друг друга; напиравшие сзади подталкивали тех, кто в противном случае мог дрогнуть и повернуть обратно в парк. Солдаты были вынуждены принимать решение: пустить в ход штыки или попытаться не пропускать джокеров дальше, сомкнув цепь. Они выбрали второе. На миг показалось, что ни те ни другие не могут одержать верх, потом шеренги солдат начали медленно пятиться. Кучка джокеров с воплем прорвалась сквозь шеренгу оцепления и очутилась на улице. Остальные подхватили их крик и хлынули следом. И снова завязались беспорядочные стычки, стихийные и неорганизованные. Хартманн, находившийся на безопасном расстоянии, вздохнул. Чувства его кукол начали накатывать на него, и он прикрыл глаза. Пожелай он только — и он растворился бы в них, с головой погрузился в это бушующее море эмоций и упивался бы ими, пока не пресытился.

Но он не мог ждать так долго. Следовало действовать, пока столкновение не перестало быть столкновением. Сделав знак охранникам, он двинулся к воротам, туда, где улавливал присутствие Гимли.

* * *

Сандра шагала вместе с остальными. Когда они миновали главные ворота, женщина снова попыталась было рассказать Миллеру о той странности, которую она уловила в Хартманне прошлой ночью.

— Он считал, что он управляет всем этим. Клянусь тебе, Гимли.

— Все дерьмовые политики так считают, старуха. И потом, мне казалось, он тебе нравится.

— Да, но...

— Слушай, какого дьявола ты вообще здесь делаешь?

— Я здесь потому, что я джокер. Потому, что ДСО — и мое дело тоже, пусть даже я и не согласна с тем, что ты делаешь.

— Тогда заткнись, черт бы тебя побрал. У меня и без тебя дел по горло.

Карлик злобно сверкнул глазами и ушел. Медленным, похоронным шагом они двигались на ожидающих солдат. Сандра видела их между покачивающихся голов тех, кто шел перед ней. Потом солдат заслонила толпа джокеров, стеснившихся у узких ворот: хромые и колченогие, они изо всех сил старались побыстрее преодолеть преграду. Многие из них несли на себе отметины вчерашних боев: перебинтованные головы, руки на перевязи — они демонстрировали их солдатам как знаки отличия.

Внезапно люди, шедшие перед ней, резко остановились, столкнувшись с шеренгой солдат; кто-то пихнул ее в спину с такой силой, что Сандра едва не упала. Она ухватилась за кого-то из тех, кто был впереди, ощутила под пальцами чешуйчатую кожу, увидела массивную, похожую на хребет ящерицы спину. Сзади все нажимали, и женщина закричала, попыталась упереться бессильными руками-прутиками. Мышцы под обвислой кожей задрожали от напряжения. Ей показалось, что она вот-вот упадет, потом напор вдруг ослаб. Она пошатнулась. В глаза ударило солнце, на миг ослепив ее. Сандра попятилась, пытаясь выбраться из свалки. Ее снова толкнули, она замахнулась в ответ, и резиновая дубинка ударила ее в висок.

Сандра вскрикнула — Суккуба вскрикнула.

Перед глазами у нее закружился радужный вихрь. Она провела руками по ране на голове — руки были странные, чужие. Смаргивая с ресниц кровь, она пыталась разглядеть их. Это были руки молодой женщины, и, пока Сандра тупо изучала их, ее накрыло волной чужих ощущений.

«Нет! Убирайся обратно, черт тебя побери! Только не здесь, не на этих улицах, не в такой толпе!»

Сандра отчаянно пыталась загнать Суккубу обратно, но в голове у нее все звенело от удара, и она не могла думать. Ее тело разрывалось, ежесекундно изменяясь, подстраиваясь под всех, кто окружал ее. Суккуба прикасалась к сознанию каждого из них и принимала облик сексуальных фантазий его обладателя. Она становилась то женщиной, то мужчиной, то молодой, то старой, то худенькой, то толстой. Суккуба в смятении разрыдалась. Сандра помчалась прочь, меняясь на каждом шагу, продираясь сквозь лес рук, пытавшихся схватить ее во внезапном приступе непонятной похоти. Суккуба реагировала как положено: она вытягивала ниточку желания и сплетала ее в кружево страсти. Восстание было окончено: позабыв обо всем происходящем, нарастающая лавина джокеров вперемешку с солдатами хлынула на зов плоти. Суккуба чувствовала и его тоже и попыталась пробиться к Грегу. Она не знала, что еще ей делать. Хартманн управлял всем этим; со вчерашней ночи она твердо это знала. Грег сможет ее спасти, потому что любит ее — он сам так сказал.

* * *

Камеры следили за тем, как сенатор Хартманн пробивается к воротам, где уже завязалось несколько схваток. Когда телохранители попытались удержать его, он отмахнулся от них.

— Черт побери, должен же кто-то попытаться, — передавали очевидцы его слова.

— Ух ты, классный материал, — пробормотал один из репортеров.

Телохранители переглянулись, пожали плечами и двинулись за ним.

Грег ощущал присутствие большинства своих кукол рядом с воротами. Черепаха сдерживал джокеров в другом конце парка, и Грег понял, что более удобный случай ему вряд ли представится. Если он сейчас заставит Гимли и иже с ним отступить, все остальные тоже повернут обратно. Не беда, если ночью восстание вспыхнет с новой силой: к тому времени сенатор уже сполна продемонстрирует свое хладнокровие перед лицом кризиса. Завтра утром все газеты будут кричать об этом, а его лицо и имя будут на всех телеканалах. Этого должно хватить, чтобы кандидатом от демократов выбрали именно его, да и в будущей кампании это должно послужить солидным козырем. Будет уже неважно, кого выдвинут республиканцы, Форда или Рейгана.

Удерживая на лице суровое выражение, Грег пробивался в самую гущу столкновения.

— Миллер! — кричал он, зная, что карлик где-то недалеко и обязательно его услышит. — Миллер, это Хартманн!

Одновременно он проник в сознание Миллера и загасил огонь, подогревавший клокочущий котел его ярости, залил его безмятежной лазурью. Он почувствовал внезапное облегчение, ощутил зачатки отвращения, которое вдруг начала вызывать у карлика вся ситуация. Хартманн снова дернул за ниточки, потянулся к затаенному где-то в глубине души карлика страху и заставил его окрепнуть, засиять ледяной белизной.

«Восстание вырвалось из-под контроля. Ты больше не владеешь ситуацией и не сможешь овладеть ею снова, если не подойдешь к сенатору. Слышишь, он зовет тебя. Прояви благоразумие».

— Миллер! — снова закричал Грег.

Он почувствовал, как карлик повернулся на голос, и раздвинул преграждавших ему дорогу солдат, чтобы видеть все происходящее.

Гимли был слева от него. Но когда Хартманн открыл рот, чтобы еще раз позвать его, то увидел, что все внимание джокера приковано теперь к воротам. Там, преследуемая толпой джокеров и солдат, бежала она.

Суккуба!

Ее фигура изменялась на глазах, лица и тела лихорадочно сменяли друг друга. В тот же миг она увидела Грега и с криком протянула к нему руки.

— Суккуба! — крикнул он в ответ и начал пробиваться к ней.

Кто-то схватил ее сзади. Суккуба вывернулась, но мгновенно попала в другие руки, вырвалась и упала наземь. Хартманн потерял ее из виду. Женщину плотным кольцом окружали джокеры: они отпихивали друг друга, молотили кулаками направо и налево, отчаянно пытаясь оказаться поближе к ней. Грег услышал преувеличенно громкий, сухой треск ломающихся костей.

— Не-е-ет!

Грег бросился бежать. В единый миг и Гимли, и восстание были забыты. Чем больше он приближался к ней, тем сильнее улавливал ее присутствие, ощущал зов ее чувственности.

Они бросались на нее, как собаки на кость, — разгоряченная, возбужденная толпа, избивающая ее, они рвали на части Суккубу и друг друга, пытаясь утолить свою страсть. Орава личинок, копошащаяся на куске мяса, яростные напряженные лица, скрюченные пальцы. Откуда-то из-под этой извивающейся кучи вдруг фонтаном брызнула кровь. Суккуба закричала: то был последний вопль мучительной агонии, который вдруг зловеще оборвался.