Отдаленный плеск весла, долетавший с какой-нибудь шлюпки, тихий рокот прибоя, время от времени — оклик часового «Кто идет?» и затем тихий разговор, стрекот цикад в темной чаще, вскрик морской птицы, спугнутой подводным врагом со своей влажной постели, — вот и все звуки, нарушавшие глубокое молчание ночи.
Я тихо шел по берегу, пока не добрался до той стороны острова, которая обращена прямо к Мексике. Здесь густо разросся запутанный лианами чапарраль; он спускался до самой воды, где и кончался купой мангифер. В этом месте палаток не было, и нетронутая чаща оставалась пустынной и темной…
Луна уже заходила, и блуждающие тени спускались на морские воды.
Да, кто-то скользнул в кусты! Прошуршали листья… Конечно, это какой-то солдат пробрался за линию часовых и теперь боится вернуться в лагерь… Ага, челнок! Рыбачий, конечно. Клянусь жизнью, этот челнок — мексиканский!.. Но кто же мог пригнать его сюда? Какой-нибудь рыбак с Туспанского побережья? Нет, он попал сюда не случайно; должно быть, это…
Подозрение охватило меня, и я бросился в заросли мангифер, куда только что скользнул солдат. Но, не пройдя и пятидесяти шагов, я понял все безумие своего поступка. Я попал в темный, непроходимый лабиринт; со всех сторон меня окружали стены листьев и шипов. Ветви мангифер, склоненные до земли и ушедшие в нее корнями, перепутанные и связанные крепкими лианами, преграждали мне путь.
«Если это в самом деле шпионы, — подумал я, — то таким путем их не поймаешь! Впрочем, я могу как-нибудь пробраться через лес. Тыл лагеря должен быть тут недалеко. Ух, какой мрак!..»
И я двинулся вперед, перелезая через поваленные стволы, путаясь в цепких лианах. Вьющиеся стебли хватали меня за шею, шипы царапали меня, ветви мескито до крови хлестали в лицо. Я схватился рукой за свисавшую ветвь; липкое тело испуганно и злобно забилось под моим прикосновением, высвободилось и перебросилось через мое плечо и, убегая, зашуршало палым листом. Я услышал зловонное дыхание, холодная чешуя задела мне щеку. То была отвратительная игуана…
Огромная летучая мышь хлопала мне в лицо своими похожими на паруса крыльями. Она ежесекундно возвращалась ко мне; дух захватывало от ее зловония. Два раза пытался я ударить ее шпагой, но промахивался и протыкал пустой воздух. На третий раз шпага запуталась в лианах. Это было ужасно. Борьба с такими врагами пугала меня…
Наконец, после долгих усилий, я увидел просвет. За деревьями открывалась лужайка, и я радостно бросился к ней.
— Как хорошо! — воскликнул я, выбравшись из лесного мрака. И вдруг я с криком ужаса отскочил назад. Руки и ноги отказались повиноваться мне. Шпага выпала из моих пальцев. Я стоял бледный и оцепенелый, словно пораженный молнией.
Прямо передо мной, не более как в трех шагах, стоял, простирая ко мне костлявые руки, образ самой смерти. Я ясно увидел белый обнаженный череп с пустыми глазницами, длинные голые кости ног, неприкрытые иззубренные ребра, костлявые пальцы скелета…
Немного справившись со своим страхом, я услыхал в кустах шум. Казалось, двое человек отчаянно боролись там.
— Эмиль, Эмиль! — кричал женский голос. — Не убивай его, не надо!
— Прочь! Не мешай мне, Мари! — отвечал низкий голос мужчины.
— О нет, — продолжала женщина, — не надо, не надо, нет, нет.
— Проклятие всем женщинам! Говорят тебе, пусти!
Послышался звук яростного удара… вскрик… и в ту же секунду из кустов вынырнул человек.
— А, капитан! Удар за удар! — закричал он по-французски.
Больше я ничего не слышал. Страшный удар обрушился на меня, и я упал замертво…
Первое, что я увидел, придя в сознание, была длинная рыжая борода Линкольна, потом сам Линкольн, потом бледное лицо маленького Джека и, наконец, кучка солдат из моей роты. Оглянувшись, я увидел, что лежу в своей палатке, на своей походной кровати.
— Как? Что?… В чем дело?… Что такое? — заговорил я, нащупывая рукой мокрую повязку на голове.
— Лежите смирно, капитан, — сказал Боб, отнимая мою руку от повязки и укладывая ее вдоль тела.
— Ожил, ожил! Вот и хорошо! — воскликнул ирландец Чэйн.
— Ожил? Да, что же со мною было? — спросил я.
— Ох, капитан, ведь вас чуть не убили. Всё они — эти мерзавцы французы, чтоб им всем провалиться!..
— Убили? Мерзавцы французы? В чем дело, Боб?
— Понимаете, капитан, вы ранены в голову. И мы думаем, что это те французы…
— Ах, теперь вспоминаю! Удар, да… но смерть?… Смерть?
Я приподнялся на постели, словно ко мне вернулся мой ночной призрак.
— Смерть, капитан? Какая смерть? — спрашивал Линкольн, поддерживая меня своими крепкими руками.
— Капитан, верно, вспомнил скелет, — сказал Чэйн.
— Какой скелет? — спросил я.
— Ну, да, старый скелет, что наши ребята нашли в лесу, капитан! Он висел на дереве, под которым вы лежали, и качался над вами, словно знамя. Вот подлые французы!
Больше я о «смерти» не расспрашивал.
— Но где же французы? — спросил я, помолчав.
— Удрали, капитан! — отвечал Чэйн.
— Удрали?
— Удрали, капитан! Как он говорит, так и есть, — подтвердил Линкольн.
— Удрали? Что вы хотите этим сказать?
— Дезертировали, капитан…
— Почем вы знаете?
— Да ведь здесь их нет.
— На всем острове?
— Мы обыскали все кусты.
— Но о каких французах вы говорите? Что за французы?
— Дюброск и тот малый, что всегда был с ним.
— Вы уверены, что они пропали совсем?
— Мы обыскали все закоулки, капитан! Гравениц видел, как Дюброск пробирался со своим ружьем в лес. Потом мы скоро услышали выстрел, но думали, что это пустяки. Утром же один солдат нашел на земле испанское сомбреро, а Чэйн узнал, что пуля пробила палатку майора Твинга. А там, где вы лежали, мы нашли вот эту штуку.
И Линкольн показал мне мексиканскую саблю — мачете.
— Ах, вот как!..
— Вот и всё, капитан! Только я думаю, на острове были мексиканцы, и эти французы удрали с ними…
Когда Линкольн ушел, я принялся обдумывать всю эту таинственную историю. Память моя понемногу прояснялась, и вскоре все события прошедшей ночи связались у меня в общую цепь. Пуля, которая чуть не убила меня в палатке у Твинга; челнок; французские слова, которые я услышал перед тем, как удар поразил меня; самое восклицание «удар за удар» — все говорило за предположение Линкольна.
Это Дюброск стрелял в палатку, это он ударил меня по голове!
Но кто же была женщина, умолявшая его пощадить меня? Мысли мои вернулись к юноше, убежавшему вместе с Дюброском. Этого юношу я часто видел в его обществе. Между ними чувствовалась какая-то связь; юноша казался преданным рабом сильного и гордого креола. Неужели же он был женщиной?…