Явление редкое, но случается.
— Подписывай в набор и пошли, — торопил Эшмана Жигалов.
Они подслушивали. Но она их опередит. «Разоблачить корректоров и тем самым обезопасить себя». Предложение возникло и, испугавшись, заключило само себя в кавычки.
Началось дело
Все произошло быстро. По воспоминаниям Николая Полeтика, брата-близнеца Юрия, очеркисты (то бишь Ляля) немедленно донесли в органы. Редакция «Смены» уволила корректоров и предупредила их, что они будут преданы суду.
В тот же день в 10 часов Юрий и Сергей явились на квартиру к Николаю Полетика, как впоследствии выяснилось на суде, под присмотром агентов из НКВД.
Они спрашивали Николая, что с ними будет.
По его мнению, все зависело от того, отнесется ли НКВД к их мнению о Ягоде сквозь пальцы или вопрос очеркистов (то бишь Ляли) был задан по заданию НКВД.
Ляля действовала по личной инициативе: «Произведенное мною разоблачение двух фашистских подголосков, работавших в редакции и осужденных Спецкомиссией Областного Суда — Полетика и Долматова! — парткомовцы «Смены» сочли карьеризмом, — писала она тов. Жданову 15 августа 1937 года. — Договорились до того, что ее «инициатива и активность в этом разоблачении» не имели «воспитательной цели и комсомольцев бдительными не сделали».
По свидетельству Николая Полетика его брат и Долматов провели под следствием два месяца.
Полетика и Долматов провели под следствием два месяца. На суде они отказались от показаний, данных ими прежде, ибо показания были получены силой, и это ужесточило приговор. По статье 58.10 Уголовного кодекса (клевета и агитация против советской власти) они получили по пять лет лагерей Дальнего Севера с поражением в правах и запретом проживания в больших городах.
«Юрий оставался в пересыльной тюрьме Ленинграда до весны и тепла, чтобы часть этапа на Колыму (отрезок Охотск — Магадан) проехать морем с остальными ссыльными. И тут произошло нечто невообразимое: 3 апреля 1937 года Ягода был арестован и присужден к смерти за соучастие в преступлениях Зиновьева, Каменева и др. Юрий, сам того не зная, оказался «провидцем».
Адвокат, защищавший брата и Долматова в ленинградском суде, поехал в Москву, чтобы подать апелляцию в Верховный суд о пересмотре решения: за что же карать их, если они сказали правду, Ягода действительно оказался соучастником «троцкистско-зиновьевского центра» и несет ответственность за его преступления?
Верховный суд ответил на прошение об апелляции потрясающим юридическим изыском. «Да, ленинградский суд не знал, что Ягода был соучастником Зиновьева и Каменева, но и Полетика и Долматов также этого не знали, а Ягода в 1936 году еще был наркомом связи, и осужденные оскорбили в его лице члена правительства СССР.
Исходя из этой аргументации решение ленинградского суда оставалось в силе».
Через два месяца после отправки Юрия на Колыму его жена и десятилетняя дочь были высланы из Ленинграда «на постоянное жительство» в глухую деревню в Башкирии.
Юрий провел на Колыме восемь лет. Добывал уголь в шахтах, прокладывал и мостил «Млечный путь» к золотым приискам, а после окончания срока служил складским сторожем. Несколько раз был на краю могилы, но все же выжил… В 1947 году он вернулся в Конотоп, где умер в 1965 году».
Про Сергея Михайловича Долматова 1897 г. р. не нашлось ничего. Центр «Возвращенные имена» пообещал упомянуть репрессированных корректоров в 14 томе «Ленинградского мартиролога».
Перепады
Укутанная в шаль и застегнутая на все пуговицы, Ляля вышла в февральскую стужу 1937 года. От Красноармейского до Советского переулка ровным шагом десять минут ходу, быстрым — восемь. Ляля плелась. Недомогание не имело никаких видимых причин, может, нервы, может, усталость, может страх, в конце-то концов. Или Левин рассказ, до которого она все же добралась? Хотя вряд ли литература способна тормозить шаг и вызывать в теле ощущение тяжести, тем более что рассказ суров и духоподъемен. Главный его герой, выходец из местечка, примыкает в 17-м году к красногвардейскому отряду, отца его убили во время погрома, жену-коммунистку — махновцы. Вскоре этот еврей становится комиссаром роты, воюет на многих фронтах, заболевает после ранения то ли тифом, то ли туберкулезом, лечится в Крыму, и, видя страдания чахоточных, решает стать врачом. Окончив институт, он уезжает в Киргизию драться с бытовым сифилисом и оспой. А приходится ему драться с басмачами, лютыми врагами товарища Куйбышева. Добрый доктор, самозабвенно лечащий хороших и хладнокровно убивающий плохих, не испытывал жалости даже к пристреленным лошадям врагов. «Безжалостность» — качество настоящего коммуниста. Ей не в чем себя винить.
* * *
Хамсин. Ветер пустыни несет в воздухе охристую взвесь, покрывает машины одноцветным налетом, на них это заметней, чем на растительности, выжженной июльским зноем. В жару можно укрыться в Израильском музее. Но он закрыт, а виртуальные туры не остужают.
Супермаркет на улице Агрон еще прохладней музея, но туда она не заходит. На что ей эта выставка еды на месте мусульманского кладбища?
Арабские надгробья, покусанные временем, торчат из сухой колючей травы. За предшествующие девять веков кладбище разрослось и заняло значительную часть города. Прошлись по нему и крестоносцы, и, мамлюки, и турки, и англичане, — никто не тронул. После войны за Независимость за него взялись израильские бульдозеры. Развороченное