Читать интересную книгу Звезды на приеме у психолога. Психоанализ знаменитых личностей - Рамиль Гарифуллин

(Знали бы истинные гении, что когда-нибудь благодаря своим трудам, они породят у своих потомков такую изощрённую форму веры в собственное величие?! По-видимому, в моём пациенте имеет место психопатия, как шизоидное расстройство личности, которая характеризуется замкнутостью и необщительностью, неспособностью к тёплым эмоциональным отношениям с окружающими, склонностью к аутистическому фантазированию и погружённостью в свой внутренний мир. При этом мой пациент несмотря на свою «гениальность» так ничего не написал, не выразил, не достиг не одной из поставленных целей, имея слабую волю и рассеиваясь на всё и вся.)

— И всё же путь на философский факультет университета вам был уже заказан.

- По-видимому, благодаря вашему такому восприятию многие вас гнали как юродивого, как странного типа?

— А знаете, я ведь гордился тем, что меня отовсюду гонят, поэтому с каким-то превосходством я сообщал своим близким, что являюсь изгоем общества. Я ведь был необычным изгоем…

— Изгоем, соединяющим в себе трусливость к решительным действиям и творчеству, но с верой в своё величие?

(Вера в своё величие у моего пациента является особой неявной, замаскированной. Я почувствовал, что это была мания юродивого, но эрудированного изгоя, которая выглядит одновременно психическим уродством и ложной святостью. Поэтому внешне при неглубоком общении мой пациент произвёл на меня впечатление до предела культурного и скромного человека.)

— Но стоило кому-то вызвать во мне раздражение, то я с помощью изощрённых речевых оборотов, мог нахамить, причём не напрямую, но собеседник догадывался на кого направлены его слова. Это пожалуй, было единственным, что я делал по настоящему гениально. Особое раздражение во мне вызывали люди, имеющие достаток. Сытость и слащавость некоторых моих знакомых, которых как я считал на порядок ниже по сравнению со мной, вызывали во мне желание борьбы и я боролся с ними как Дон Кихот с ветряными мельницами, как с классом эксплуататоров — шёл в шахматный кружок, выбирал самого сытого и преуспевающего, но слабо играющего любителя шахмат, и, устраивал разгром и интеллектуальное унижение настолько мастерски, что противник уходил оскорблённым и долгое время не появлялся в шахматном клубе.

— Ещё, что вызывало в вас тогда раздражение?

— Особое раздражение во мне вызывали люди, занимающиеся творчеством, но не имеющие той большой эрудиции, которой обладал я сам.

— Странно. А почему вас раздражали творческие люди?

— Я сам не занимался творчеством не только потому, что «не хотел повторяться со своими гениальными двойниками». Ну и другие были причины.

(Психоанализ показал, что раздражение это было связано с тем, что он подсознательно чувствовал свою скромность, которая никак не могла сочетаться с манией величия, пылавшей в нём. Неоднократные попытки что либо сотворить сразу приводили его к сильному восхищению собой и отождествлению с авторами гениальных трудов, что он переставал работать. В целом, мой пациент с большим трудом мог доводить какую либо работу до конца и достигать поставленной цели.)

— Постарайтесь меня понять и будьте внимательны к тому, что я сейчас вам скажу. Есть личности, сознание которых, как поле, на котором проходят большие знания, проходят мимо и не вырастают. А есть личности, имеющие сознание, которое полем не назовёшь, так всего «три сотки и две грядки», но на них вырастают плоды — новые знания. Мысли этих личностей «ухожены» как у хороших садоводов. Именно эти «сытые садоводы» больше всего и раздражают вас? Не так ли?

(Пауза)

— Я об этом догадывался. В какие бы размышления я не пускался в конце концов я всегда грёб под себя. Да… Эти рассуждения всегда приводили меня к нежеланию что — то делать для других. Да, именно так. Да, я окончательно запутался тогда и развил в себе настолько сильную депрессию…

— Что не заметили, как открыли для себя мир пьянства и нырнули в него с такой же страстью и беспредельностью, как когда-то ныряли в чтение книг. Не так ли?

— Да, так. Всё это быстро сказалось на моей учёбе и привело к конфликтам с преподавателями и я был отчислен с последнего курса университета.

— У вас девушка была?

— Да, была. Она прелесть. Она часами выслушивала…

— Ваши замаскированные размышления о своём величии перед миром?

— Ну, ей от них было интересно. Кстати, она меня называла интеллектуальным агрессором.

(Анализ показал, отношения с этой девушкой стали основой для позитивных изменений, но эти встречи были недолгими так как моего пациента забрали в армию. Эта девушка частично растопила в нём ощущение собственного величия и по сути своей частично вылечила моего пациента от мании величия и изменила его представления о женщинах как о «безмозглых курицах»).

— Ну, теперь расскажи об армии. С чего начались твои проблемы.

— Да сразу они начались. Уже на проводах. Как только попрощался с друзьями и близкими у стен военкомата, как только зашёл в полудушный вагон. Весёлого было мало.

— И что вы такое увидели, что стали страдать?

— Я пытался вглядеться в эти лысые, небритые лица вчерашних городских и деревенских подростков и видел нечто общее, что объединяет их. Припухлость глаз на фоне лысого и круглого черепа делала их глаза глубоко посаженными и поэтому большинство из них казались мне просто преступниками, направляющимися в места не столь отдалённые. А может быть мне это казалось? Дебильный взгляд некоторых из них настолько настораживал (Процент дебилизма среди новобранцев, как показывают исследования растёт), что на всякий случай я делал вид, что не замечаю их и всё же мне это не удалось и я услышал в свой адрес типа «браток, что-то ты на меня не так посмотрел!» и я получил пустой пластмассовой бутылкой по голове от одного широкоплечего брюнета. Рядом сидящие ребята заржали каким — то неестественно выдавливаемым и больным смехом. Я взял спокойно эту бутылку и нанёс ответный удар по тому же месту. Брюнет со звериной агрессией на лице схватил меня за волосы. Весь вагон вдруг резко разделился на различные преступные группировки, а я же в них не ходил. Потом появились вдрыск пьяные майор и сержант. Они шли вместе в обнимку и плавно качались то в одну, то в другую сторону. Также плавно, но невнятно майор что-то произнёс и развеселив ребят удалился из вагона, который через полчаса по примеру военного руководства был пьян, обосран и облёван. И только тогда я догадался, почему во время своей «пламенной речи» сержант сказал: «На полу не лежать, из окна не блевать!». Говорили одно, а делали другое.

— Больше стычек между новобранцами в пути не было?

— Стычки между новобранцами были частыми на протяжении всего пути и лишь по прибытии в военную часть большинство из нас превратились в послушных «шнурков и душков» нашей доблестной армии.

— Потом, по-видимому, начались издевательства и дедовщина?

— Конечно. Что тут рассказывать. Это не интересно.

— И всё-таки расскажите. Постарайтесь выразить всю эту гнусность и осмыслить её.

— Я сильно начал страдать от одного деда. Его звали Амир. Непредсказуемая агрессивность Амира настораживала даже его друзей, хотя возможно таковых у него и не было.

— А в чём выражалась его непредсказуемость?

— Ну, он как ласковый кот мог приблизиться к человеку, ко мне, «облизать» его словами, расположить его настолько, чтобы тот потерял бдительность и молниеносно без причины нанести ему сокрушительный удар. Я даже с ним вначале дружил и он мне многое рассказывал о себе, а потом стал издеваться. Амир с детства был таким. Он мне сам рассказывал.

— Что прям так и рассказывал о своём детстве?

— Да, но потом это же использовал в оправдание своих издевательств над нами. Он был агрессивным, по его рассказам уже с детства, и непредсказуемым, и все от него страдали даже его родной дед. Когда ему было четыре года, как он мне сам рассказывал, чтобы я особенно не переживал по поводу его издевательств, он порой ласково садился на колени своего деда, прижимался к нему настолько, что тот от удовольствия выполнял все любые его желания. А он, то есть Амир, просил всего-то ничего — закрыть глаза. Потом была длительная пауза, в течении которой, Амир копил слюни и лишь затем происходил резкий плевок в лицо деда. Дед, по-видимому, прошедший всю войну, то ли плакал, то ли смеялся от таких диких выходок своего любимого и единственного внука. Амир, потом рассказал, что это, дескать, плевок от его родной дочери — проститутки, бросившей своего сына, то есть его самого. Амира мать бросила. Потом он также копил слюни и выплёвывал на нас духов и черпаков, то есть на лысые наши головы.