Джельсомина была уверена, что сумеет теперь беспрепятственно выполнить поручение, так как простой лодочник вряд ли мог догадаться о ее намерениях или таить против нее злой умысел. Он не мог знать цели ее поездки, и в его интересах было благополучно доставить девушку до места, названного ею. Но успех дела был настолько важен, что Джельсомина не могла чувствовать себя спокойно, пока не закончит его. Вскоре она решилась взглянуть из окна каюты на дворцы и лодки, мимо которых проплывала, и ощутила, как свежий ветер с канала возвращает ей мужество. Затем, вдруг усомнившись, Джельсомина оглянулась на гондольера и увидела, что лицо его скрыто под маской, сделанной настолько искусно, что случайный взгляд вообще не заметил бы ее при лунном освещении.
Обычай носить маску был распространен среди слуг знатных патрициев, наемные же гондольеры не имели обыкновения скрывать ею свое лицо. Это обстоятельство могло возбудить некоторое опасение у Джельсомины, но, подумав, она решила, что гондольер, возможно, возвращается с какой-нибудь увеселительной прогулки или возил влюбленного, исполнявшего серенаду под окном дамы своего сердца и потребовавшего, чтобы все вокруг него были в масках.
— Где прикажете вас высадить, синьора, — спросил гондольер, — на набережной или у ворот вашего дворца?
Сердце Джельсомины сильно забилось. Ей понравился этот голос, хотя она знала, что маска несомненно меняет его; но, так как девушке никогда не приходилось заниматься чужими и тем более столь важными делами, вопрос гондольера заставил ее вздрогнуть, словно уличенную в бесчестных замыслах.
— Знаешь ли ты дворец некоего дона Камилло Монфорте из Калабрии, который живет сейчас здесь, в Венеции? — спросила она после небольшой паузы.
Пораженный гондольер не сумел даже скрыть невольное волнение.
— Прикажете везти вас туда, синьора?
— Да, если ты точно знаешь, где дворец. Гондольер заработал веслом, и лодка поплыла между высокими стенами. Джельсомина догадалась по звуку, что она в одном из узких каналов, и отметила про себя, что лодочник хорошо знает город. Вскоре они остановились у водных ворот дворца, и гондольер, опередив девушку, прыгнул на лесенку, чтобы, как это было принято, помочь Джельсомине выйти из гондолы. Джельсомина велела ему подождать и вошла во дворец.
Всякий человек, более опытный, чем наша героиня, сразу заметил бы замешательство, царившее в покоях дона Камилло. Слуги, казалось, не знали, чем заняться, и недоверчиво посматривали друг на друга; когда девушка робко вошла в вестибюль дворца, они поднялись, но никто не двинулся ей навстречу. Женщину в маске можно было часто встретить в Венеции, ибо мало кто решался выходить из дому, не прибегнув к этой обычной предосторожности; но слуги не торопились доложить о ней и разглядывали незнакомку с откровенным интересом.
— Это дворец герцога святой Агаты, синьора из Калабрии? — надменно спросила Джельсомина, чувствуя, что необходимо казаться решительной.
— Да, синьора…
— Ваш господин дома?
— И да и нет, синьора… Как прикажете о вас доложить? Какая прекрасная синьора оказывает ему честь споим посещением?
— Если его нет дома, не нужно ни о чем ему докладывать. Если же он у себя, я хочу его видеть.
Слуги начали вполголоса совещаться между собой. Неожиданно в вестибюль вошел гондольер в расшитой куртке. Его добродушный вид и веселый взгляд вернул Джельсомине бодрость.
— Вы служите синьору Камилло Монфорте? — спросила его Джельсомина, когда тот проходил мимо, направляясь к выходу на канал.
— Я его гондольер, прекрасная сеньора, — ответил Джино, слегка приподняв шапочку, но почти не глядя на девушку.
— Можете ли вы передать ему, что с ним желает поговорить наедине женщина?
— Пресвятая дева Мария! В Венеции полно женщин, которые хотят поговорить наедине с мужчиной, прекрасная синьора. Вы лучше навестили бы статую святого Теодора на Пьяцце, чем обращаться к моему господину в эту минуту. Камень наверняка окажет вам лучший прием.
— Вам приказано отвечать так всем женщинам, которые сюда приходят?
— Черт побери! Вы задаете слишком нескромные вопросы, синьора. Возможно, мой хозяин и принял бы одну особу вашего пола, которую я мог бы назвать по имени, но, клянусь вам, сейчас мой синьор — не самый любезный кавалер Венеции!
— Если ради одной он сделает исключение, то вы слишком дерзки для слуги. Откуда вы знаете, что я — не та самая особа?
Джино вздрогнул. Он оглядел Джельсомину с головы до ног и, сняв шапку, поклонился.
— Я ничего не знаю про это, синьора, — сказал он. — Может быть, вы — его светлость дож Венеции или посланник императора. В последнее время я не смею утверждать, что вообще что-нибудь знаю в Венеции…
Но тут Джино прервал гондольер, привезший Джельсомину; он поспешно вошел в вестибюль и, хлопнув Джино по плечу, шепнул ему на ухо:
— Сейчас не время отказывать. Пусть она пройдет к герцогу.
Джино больше не колебался. С решительным видом, свойственным слуге-любимцу, он растолкал толпившуюся в вестибюле челядь и вызвался сам вести Джельсомину к хозяину. Когда они поднимались по лестнице, трое слуг уже куда-то исчезли.
В то время жилище дона Камилло выглядело еще более мрачным, чем другие венецианские дворцы. В комнатах горел тусклый свет, самые ценные картины были сняты со стен, и внимательный взгляд заметил бы, что хозяин не собирается оставаться здесь долго. Но, следуя за Джино во внутренние покои, Джельсомина не обратила внимания на все эти мелочи. Наконец гондольер отпер какую-то дверь и со смешанным чувством почтения и недоверия жестом пригласил Джельсомину войти в комнату.
— Мой хозяин обычно принимает дам здесь, — сказал гондольер. — Входите, ваша светлость, — я сообщу господину об ожидающей его радости.
Джельсомина вошла, не колеблясь, но сердце ее сильно забилось, когда она услышала, что дверь за ней заперли на ключ. Девушка оказалась в прихожей, и, увидев свет, проникавший из дверей соседней комнаты, подумала, что ей следует пройти туда. Но, едва она перестудила порог, как очутилась лицом к лицу с другой женщиной.
— Аннина! — сорвалось с губ удивленной девушки.
— Джельсомина! Кого я вижу — тихую, скромную, застенчивую Джельсомину! — воскликнула, в свою очередь, се двоюродная сестра.
Эти слова прозвучали совершенно недвусмысленно. Раненная подозрением, Джельсомина сняла маску, чувствуя, что от глубокой обиды ей нечем дышать.
— И ты здесь? — добавила она, сама не зная, что говорит.
— И ты здесь? — повторила Аннина, смеясь так, как смеются бесчестные люди, полагая, что невинные опустились до их уровня.