Читать интересную книгу Книгоедство. Выбранные места из книжной истории всех времен, планет и народов - Александр Етоев

Умные все же люди служили в советской системе учета кадров, придумывали всяческие анкеты, в которых работник при трудоустройстве обязан был дать внушительный список родственников по прадедов и прабабок включительно, их социальное положение, классовую принадлежность и прочую необходимую информацию, по которой определялось главное качество человека: свой он или чужой. Было бы так при царизме — многие уважаемые тогда и ныне фигуры предстали бы перед публикой в таком неприглядном виде, что, выражаясь языком некоторых героев Зощенко, «хушь плачь».

Вот возьмем для примера такую известную в русской литературе фигуру, как Федор Тютчев, поэт. Знаете, кто был его дед? Не знаете, так сейчас узнаете. Был он незаконным сожителем знаменитого чудовища в юбке, Дарьи Николаевны Салтыковой, более известной под прозвищем Салтычиха. Да, да, та самая Салтычиха, которая раскаленными щипцами выжигала своим крепостным уши и при помощи таких вот садистских методов свела в могилу общим счетом более ста человек дворовых людей. Следственное дело о Салтычихе говорит, что она «жила беззаконно с капитаном Николаем Андреевичем Тютчевым», который и приходится Федору Ивановичу Тютчеву родным дедом. Правда, капитан Тютчев скоро бросил свою возлюбленную и ушел к другой, к Панютиной Пелагее Денисовне. Салтыкова в отместку дает поручение своему конюху поджечь дом очередной дамы сердца неверного капитана, «чтобы оной капитан Тютчев и с тою невестой в том доме сгорели». Конюх отправился на задание, но в последний момент не выдержал и не совершил злодеяния. За что был подвергнут хозяйкой жестоким пыткам. Далее беспокойная Салтычиха подсылает к Тютчеву и его невесте убийц. На Брянской дороге карету, в которой едут молодые любовники, ждет засада, но им чудом удается спастись.

В родословной поэта, составленной Иваном Аксаковым, очень много и подробно пишется о далеких флорентийских корнях древнего рода Тютчевых, о ближайших же предках говорится кратко, хотя и метко: «Брянские помещики Тютчевы славились лишь разгулом и произволом, доходившими до неистовства».

Писатель Марк Алданов, из очерка которого я и почерпнул эти малоизвестные факты, с присущим ему ехидством замечает: «Свою знаменитую остроту о том, что история России до Петра — панихида, а после Петра — уголовщина, великий поэт, быть может, выводил отчасти из своих семейных преданий».

У

Указы императрицы Екатерины

Женщина, сама себе создавшая «бессмертную славу, какую она приобрела во всем мире».

Закавыченная характеристика императрицы Екатерины принадлежит Андрею Тимофеевичу Болотову, писателю и естествоиспытателю, одному из основоположников русской агрономической науки.

Страннейший же панегирик императрице я нашел в очерке Василия Ключевского, историка, чей критический взгляд на деятелей отечественной истории порою парадоксален и вызывающ:

Екатериною восторгались, как мы восторгаемся артистом, открывающим и вызывающим в нас самим нам дотоле неведомые силы и ощущения; она нравилась потому, что чрез нее стали нравиться самим себе. С Петра едва смея считать себя людьми (курсив мой. — А.Е.) и еще не считая себя настоящими европейцами, русские при Екатерине почувствовали себя не только людьми, но и чуть не первыми людьми в Европе. За это не ставили ей в счет ни ошибок ее внешней политики, ни неудобств внутреннего положения, ни поступков с Арсением Мацеевичем или Новиковым, не достойных ни ее ума, ни сана, ни приемов «маленького хозяйства», в котором, по тогдашним рассказам, платилось 500 рублей за пять огурцов для любимца и выходило угля для щипцов придворного парикмахера на 15 000 рублей в год. Общее настроение сглаживало эти неровности, вследствие которых империя последних лет представляла по закону, по общему впечатлению стройное и величественное здание, а вблизи, в подробностях, — хаос, неурядицу, картину с размашистыми и небрежными мазками, рассчитанными для дальнего зрителя.

Ключевский наверняка прав: классические потемкинские деревни тому примером. И все же екатерининский век представляется нам неким золотым периодом русской истории — возможно, оттого, что на троне сидела женщина. Не зря же несколько лет назад питерские пиарщики сделали ставку на Валентину Матвиенко исключительно как на женщину. И — выиграли.

Екатерина же сделала свой главный «пиар» на Просвещении. Эпоха Просвещения в России (правда, несколько припозднившись по отношению к европейским странам) прочно связана с именем Екатерины Второй. «Прежде надобно облагородить ум и сердце людей, а потом улучшить их жизнь, сперва выучить человека плавать, а потом пускать его в воду».

Лучшим из последних исторических сочинений о веке Екатерины я считаю роман В. Аксенова «Вольтерьянцы и вольтерьянки». Правда, он не совсем исторический — роман скорее принадлежит к жанру альтернативной истории, в нем фантастики (впрочем, как всегда у Аксенова) хоть отбавляй, чего стоят хотя бы уходы персонажей в «спокойное настоящее», когда топор палача уже касается шеи положительного героя, а он — шасть — и сидит себе спокойно в каком-нибудь параллельном мире и поплевывает на себя другого, чья головушка в этот момент прощается с грешным телом.

«Уловка водорастов» Белоброва―Попова

Водорасты — это не пидорасты. Это такие инопланетные существа, которые заматывают в себя чужую энергию, как в кинофильме «Джентльмены удачи» заматывают в ковер Доцента―Леонова и как аналогично в фильме «Приключения Шурика» заматывают в обои артиста Смирнова. Короче, они очень плохие, чем в корне отличаются от других инопланетных существ, хвостонуев, которые дружественные и хорошие, а еще они придумали пиво и научили разумных обитателей космоса его пить. Водорасты же придумали разбавлять пиво водой, чем вызвали во Вселенной разброд и смуту. Писательский дуэт Белобров―Попов рассказывают нам трагический случай, когда обыкновенный московский житель отправился по осени по грибы, а в результате стал жертвой коварных водорастов и попал сначала в милицию, а затем в дурдом.

Белобров и Попов хороши на малых дистанциях. Первая их печатная книжка «Арап Петра Великого — 2», маленькая повесть с картинками, просто великолепна. Потом был пародийный роман «Красный бубен», бесконечная история шайки вампиров, терроризирующих население маленькой тамбовской деревни. Читать роман устаешь, после нескольких десятков страниц веселье перерастает в скуку, и я думаю, что редкий читатель добирался до середины его течения.

«Уловка водорастов» — возвращение писателей к малой форме, и возвращение удачное. Лакированная кобылка кича, умело понукаемая авторами, весело подмигивает читателю то призраком утопленницы Муму, то личиком королевы космического секса Татьяны Николаевны Рукавишниковой, а то и откровенным оскалом какого-нибудь очередного вампира, объявившегося на пляже в Крыму.

Картонные масскультовые сюжеты умело препарируются авторами, и незаметно как-то так получается, что смех переходит в слезы, пародия делается трагедией, а газон с искусственными цветами превращается в настоящий луг. И главное — незаметен шов, граница этого превращения.

Конечно — это литература, а не подделка, как скажут некоторые. А название — ну что же название? Ничем не хуже какого-нибудь «Прощания с телом», «Войны и мира» или «Укуса ангела».

«Устные рассказы» М. Ромма

Михаил Ромм о своей работе и жизни сказал так: «Я — человек очень редкой профессии, я — кинорежиссер. Профессия эта необыкновенно занимательна. Она очень трудная, но необыкновенно разнообразна и, следовательно, водит человека по очень забавным, странным и необычным тропкам. И на этих тропках встречаются забавные и необычные явления. Как бы ни казались эти явления иногда незаметными, маленькими, но в них, как в капле воды, отражается наша жизнь, отражается время».

О хождениях по жизненным тропкам и о необыкновенных встречах, на них случавшихся, и рассказывает эта очень живая книга.

Чтобы дать о ней представление, вкратце перескажу рассказ Ромма о том, как показывали в 1949 году его фильм «Ленин в Октябре». Были юбилейные ленинские дни, и в Большом театре по этому случаю готовился праздничный концерт для правительства и избранных почетных гостей. Когда Сталину дали на одобрение программу концерта, он предложил во втором отделении заменить чтение стихов Маяковского и фрагменты из балета «Пламя Парижа» на какое-нибудь кино про Ленина. А раз про Ленина, то, значит, «Ленин в Октябре», и поэтому срочно вызывают режиссера Ромма в сопровождении министра Большакова и председателя Комитета по делам искусств Храпченко к генералу МГБ Власику, отвечавшему за безопасность Сталина. Тот дает установку, что, мол, фильм нужно сократить до 40 минут и в типографии перепечатать программу будущего концерта. «А как назовем? — спрашивает Большаков. — Фрагменты или, значит, отрывки?» — «Фрагменты… — издевательски отвечает Власик. — Кто это поймет эти твои „фрагменты“? Кто там будет сидеть-то? Секретари райкомов будут сидеть. Что они, понимают, что такое фрагменты?» Короче, разобрались с «фрагментами», и уже все собираются расходиться, как Ромм вспоминает, что у него нет билета на концерт. Большаков говорит, что все билеты уже распределены, лишних нет. Тогда Власик достает из кармана билет с печатью «Служебный» и передает Ромму.