Читать интересную книгу Привал на Эльбе - Петр Елисеев

Пермякову не нравился заскок Гертруды.

— Я расцениваю действия профессора Торрена иначе, — сказал Пермяков. — Бонн открыл ему глаза. Профессор увидел правду в американизированной Германии.

Слова Пермякова совпали с мыслями Торрена.

Гертруда била в одну точку — затравить профессора Торрена, довести его до самоубийства, свалить на него убийство Курца, скомпрометировать Больце, стать руководителем партийной организации и бургомистром города. Больце считал Торрена честным немцем, но статья и слова Гертруды все же насторожили его. Не рядится ли этот профессор в тогу союзника? Надо заглянуть поглубже в его душу, обсудить на заседании партийного комитета статью о нем.

Больце посоветовался с комендантом. Пермяков не возражал вынести сочинение Гертруды на обсуждение коммунистов.

Комендант проводил друзей, а Гертруду попросил остаться. У нее мурашки побежали по спине. Не узнал ли комендант что-либо о ней в Берлине? Нет. Там никто не знает ее. Не рассказал ли милиционер о случае на базаре? А может, Эльза наболтала? Не должно быть! Эльза ничего не знает о ней. Пермяков спросил совсем о другом:

— Как работает Штривер? Закончил ли он свое изобретение?

— Засучив рукава работает. Отлично руководит конструкторским бюро завода.

В кабинет влетел Елизаров и громко сказал:

— Летит, товарищ майор, летит! Через час приземлится. Поедем на аэродром.

— Через сорок минут, — засек время Пермяков.

— Есть! — выбежал Михаил в радостном волнении.

Пермяков спросил Гертруду о смерти Курца. Она объяснила свое отношение к убийству Курца таким образом, что возвела поклеп на профессора:

— Логика подсказывает, да и чувствую, что это дело рук Торрена…

Комендант очень внимательно выслушал ее поспешные доводы и аргументы, нет они не убеждали его. У Пермякова своя логика: сложные дела решать спокойно, а торопливость приводит к ошибке. Почему произошло это событие? Как стекались обстоятельства? Слушая Гертруду, он невольно подумал: «Беспристрастно ли она обвиняет профессора»? Но никаких фактов о пристрастии Гертруды не было. Душа человека — темный лес. Темной она была и у Гертруды. Пермяков посмотрел на часы. Гертруда поняла, что надо идти. Она улыбнулась и протянула руку.

Открылась дверь. Галина Николаевна, сдерживая волнение, спросила:

— Можно войти?

Пермяков, не успев распрощаться с Гертрудой, бросился к своей долгожданной подруге.

Вошел Елизаров и ахнул, увидев дорогую гостью. Он приложил наручные часы к уху — идут.

— Как же так получилось? — Пермяков тоже посмотрел на свои часы.

— А так, самолет шел с попутным ветром, — улыбаясь, Галина подала руку Михаилу и стала рассматривать его пальцы.

Гертруда делала вид, что очень рада приезду гостьи, что ей очень приятно находиться при этой встрече. Другая бы в этот момент ушла, но не такова Гертруда. Ей надо было узнать, что за особа прилетела. Не удастся ли вплести и ее в какую-нибудь интригу. В темной игре все может пригодиться. Чтобы узнать хоть что-нибудь, она поклонилась и приветливо заговорила:

— Простите за любопытство, вы прямо из Москвы?

— Нет, не очень прямо, — уклонилась от ответа Галина Николаевна.

Гертруда не обиделась и не смутилась. Продолжая извиняться, она спрашивала приезжую, долго ли она намерена пробыть, не собирается ли съездить куда-нибудь, не может ли порадовать здешних людей какой-либо московской новостью, нравится ли ей Германия и что бы хотела гостья узнать из жизни немцев?

Галина Николаевна отвечала, что ее все интересует: хватает ли жителям продуктов, товаров, есть ли в городе театры, выпускаются ли газеты, как одеваются женщины.

— У вас прекрасная прическа. Видно, хорошие здесь парикмахеры, — заметила гостья, пристально посмотрев на локоны Гертруды. — Вы красите волосы?

Вопрос невинный, но для Гертруды был не из приятных. Немка с крашеными волосами редкость. Надо объяснить любовь к косметике, чтобы не заподозрили в маскировке. Объяснение было готово тогда, когда еще не было советских властей в Германии. Как заученный монолог Гертруда прочла:

— В гестаповском застенке я начала седеть. А теперь, при новой жизни, хочется быть моложе… Но… Извините, может я помешала вам? До свидания!

— Что за статс-дама? — Галина Николаевна кивнула на дверь, за которой скрылась Гертруда.

— А почему ты так назвала ее?

— Шикарная внешность. Редкая любознательность — хочет все знать: откуда я, цель моего приезда, мои интересы.

— Заместитель бургомистра; склонна к интригам. — Пермяков коротко охарактеризовал Гертруду.

— Товарищ майор, — перебил его Елизаров, — вам не кажется, что к нам приехала гостья? Пойдемте в столовую.

— Нет, — возразил Пермяков. — Пообедаем у меня в квартире. С радости приглашаю всех сослуживцев и кое-кого из немецких друзей… Пошли.

На пороге столкнулись с профессором Торреном.

В дрожащей руке он держал сложенный лист бумаги. Пермяков дружески воскликнул;

— Профессор, вы легки на помине! По случаю приезда моей невесты я хочу пригласить друзей на обед. Прошу вас ко мне на квартиру.

Торрен растерялся, не знал, что сказать. Он думал, что после газетной статьи Гертруды комендант прикажет арестовать его, а он приглашает в гости.

— Благодарю за честь и дружбу, — взволнованно сказал Торрен. — Я к вам с прощальным визитом. Меня только что допрашивал следователь в связи со статьей. Он подозревает меня в убийстве Курца. Как понял я, меня арестуют… Я ухожу в отставку.

— Почему? — удивился комендант.

— Я скомпрометирован, как говорят Больце и другие члены комитета партии.

— Опрометчиво поступили. Я советую вам не уходить. С Больце — он должен сейчас прийти — поговорим вместе с вами. Вот он и сам. Товарищ Больце, мне кажется, вы неправильно решили…

— Лучший вариант. Профессор подаст в отставку по болезни. Об этом будет опубликовано в газете, — объяснил Больце.

— Овцы целы и волки сыты? Это не марксистское решение, не принципиальное. Надо глубже разобраться. Если профессор виноват, накажите его. А если прав — накажите автора статьи за клевету. Результаты проверки опубликуйте в газете. Словом, или реабилитируйте имя профессора, или подтвердите выдвинутое против него обвинение. Тогда уж и следователь может заняться. А вы не разобрались, кто прав, кто виноват.

— Профессор Торрен сам предложил этот вариант, — сказал Больце. — В газете помещать противоречивый материал, как вы советуете, не стоит. Авторитет печати надо ценить.

— Исправить ошибку в печати — это и есть авторитет.

Профессор Торрен, окрыленный словами русского друга, пожал его руку.

— Спасибо, товарищ майор, — впервые употребил он эти слова, показавшиеся ему самыми теплыми. — Я вроде сильнее стал. Теперь без боя не сдамся. Заявление об отставке прочь! — порвал он свое писание. — Напишу другое, потребую тщательной проверки дел. Я не боюсь. Ведь «Принципиальная политика…» — как это дальше у Ленина?

— …единственно правильная политика», — подсказал Пермяков. — Итак, договорились. А теперь идемте обедать.

Пермяков открыл дверь своей комнаты, сморщил лоб — и попятился назад. В коридоре он осмотрелся вокруг, думая, что ошибся, не в свою комнату вошел. Но комната была та же, только выглядела по-новому. Кто-то поставил большой раздвижной стол, покрыл его вышитой льняной скатертью. На кровати взбитые подушки, покрытые тюлевыми накидками. Туалетный столик покрыт голубой скатеркой.

— Не сон ли я вижу? — проговорил он.

В преображении холостяцкой квартиры коменданта Галине Николаевне принадлежала главная роль. Она привезла все, что создает уют. Елизаров предложил устроить сюрприз Виктору Кузьмичу. Мысль всем понравилась, и, пока Пермяков рассуждал в кабинете с Торреном и Больце, друзья хозяйничали в его квартире. Нашелся другой стол, диван с высокой полированной спинкой. Тахав принес трельяж на точеной подставке, стулья. Когда все было сделано, Тахав стал на караул. Он должен был подать сигнал, когда Пермяков покажется во дворе, через который он будет идти из служебного крыла здания. Сигнал был подан. Все вышли из квартиры и спрятались. Галина Николаевна выглядывала из соседней комнаты, еле сдерживая смех. Она видела, как Пермяков сначала постучал в дверь, потом тихонько открыл ее, тряхнул головой, заморгал и попятился назад.

Друзья-выдумщики прыснули и закатились смехом. Сквозь хохот Галина Николаевна сказала:

— Шел в комнату — попал в другую. Так и быть заходи, разрешаю.

— А, это ты, проказница-чародейка, — поцеловал Пермяков руку невесты и познакомил ее с немецкими друзьями.

Галина Николаевна радовалась, что у Елизарова совсем здоровая рука. Хотя она знала об этом из писем, ей хотелось самой убедиться в удаче своей первой редкой операции. Протянув Елизарову руку, она по профессиональной привычке сказала: