— Вот переберемся в Хабаровск и в первый же день — клянусь! — махнем на Амур… Одни, совсем одни… солнышко, песок… чудо!
Ольга подобрала разлетевшиеся листочки, стала складывать.
— Я сам, я сам, — остановил ее Сергей. — Там тебе не разобраться. Писал всю ночь, а чего-то самого главного, мне кажется, так и не ухватил. И о том надо бы сказать, и о другом…
В последние дни он ее извел такими разговорами. Часто вспоминал партийную конференцию в бане. Тогда все мечтали о счастливом дне, когда соберутся открыто, празднично, как победители. Долгожданный день настал, однако праздник омрачался ожиданием большой войны. Теперь в этом не было никакого сомнения. В преддверии близких кровавых событий он и подготовил свою речь. Сегодня он выйдет на трибуну и обратится не только к депутатам, но и ко всему населению Приморья…
Первое заседание Владивостокского Совета проходило в Народном доме. С утра над зданием развевался на ветру красный флаг. Возле подъезда толпа: солдатские папахи, партизанские треухи, картузы. Многие пришли с винтовками, перепоясанные патронташами.
Пробираясь к боковому входу, Лазо услышал, как его окликнули. Он оглянулся: Зоя Секретарева, сотрудница газеты.
— Сергей Георгиевич, я буду записывать вашу речь. Но если вдруг… ну, что-то там…
— Хорошо, Зоя. Я дам вам свои записи. Номер уже готов?
— Да. Осталась только ваша речь. Выпустим немедленно.
Она с беспокойством оглянулась, склонилась ближе:
— Сергей Георгиевич, сейчас соседка прибежала! Говорит: все жители-японцы получили карабины. В Корейской слободке паника…
Ничего не отвечая, Лазо посмотрел на бело-красное полотнище, нахально занявшее Тигровую гору, на стены Народного дома, исклеванные пулями: следы январских боев с охраной генерала Розанова. Мелькнула мысль: где-то он теперь, генерал…
— И еще, Сергей Георгиевич. Сегодня, ну вот прямо сейчас, на вокзале японцы застрелили какого-то человека. Придрались: на шапке красная звезда.
— Зоя, вы о приезде дипломата знаете?
— Цейтлин мне сказал. Но я сейчас говорила с Губельманом. Он уверен, что дипломат приехал для отвода глаз.
— Досадно, если так… Ну, извините, мне надо идти.
Лазо ушел за кулисы, Зоя отправилась в зал, там весь первый ряд был оставлен для газетчиков.
С пустой сцены приятно тянуло холодком, свежестью улицы. Зал был битком набит: наплыв народа был невиданный. Совет собирался на свое первое заседание под жерлами орудий японских броненосцев, по улицам без конца маршировали солдаты в белых обмотках и собачьих шапках. Слухи громоздились один нелепее другого. Поговаривали, что специально на заседание Совета из Японии на быстроходном миноносце прибыла какая-то чрезвычайно важная персона, чуть ли не член императорской семьи. Балкон, боковые ложи ломились от нарядных дам.
Внезапно затрещали аплодисменты, — из-за кулис показалась кучка людей с крайне озабоченными лицами. По ним жадно зашныряли глаза. Ни один из выходивших не походил на члена императорской фамилии. Быстро расселись за столом, всем видом показывая, как им сегодня некогда. Один Губельман остался стоять, дожидаясь полной тишины.
Затем от имени фракций коммунистов, меньшевиков и эсеров он огласил проект резолюций. Во всех них говорилось, что Приморье является неразрывной частью Советской России.
За столом быстро поднялся Лазо и стал выбираться к трибуне. Жесткий треск партизанских ладоней заглушил последние слова председателя. В том, как он решительно прошел к трибуне, крепко взялся за края и вскинул голову, почувствовалось обещание значительного, небывалого.
— Товарищи делегаты Владивостокского Совета! Приветствую вас как представитель Революционного военного совета!
Невольно остановилось дыхание. Произносилось это, когда за стенами грозно смотрели на город орудия броненосцев и топали солдаты с плоскими штыками.
— Товарищи! После кровавой борьбы мы снова собрались здесь, во Владивостоке, в этом окне Советской России на берегах Великого океана, в этом центре интервенции на Дальнем Востоке.
Неуловимым движением все головы повернулись в сторону скромной боковой ложи. Там, невозмутимо поблескивая очками, сидели два японца в военных мундирах. До этой минуты они оставались незаметными.
— То, что делают японцы, — с напором продолжал Лазо, — создает тревожное положение. Ими занят в городе ряд важных пунктов, вывешен флаг на Тигровой горе, и все это без какого-либо повода с нашей стороны. И это в то время, когда в официальных отношениях произошло заметное улучшение… Мы не знаем, что сулит нам завтрашний день, но мы должны вести свою революционную работу, должны оставаться на своем посту…
Всматриваясь в испещренный заметками листок, Лазо перевернул его и положил так, чтобы прочесть косо кинутую запись.
— На сегодняшнем заседании мы должны вспомнить первого председателя Владивостокского Совета — погибшего товарища Суханова. Многие здесь знают его твердую волю и светлый ум, знают, что он был вождем владивостокского пролетариата… Он исполнил свой долг и стоял на своем посту до конца… Еще новые и новые жертвы будут вырваны из рядов борющегося пролетариата, но это не задержит его победного шествия… Волна за волной бьет революционная стихия и подтачивает твердыню капитала… Не будем унывать, не будем смущаться тем, что за той победной волной, которая привела нас сюда на заседание Владивостокского Совета, что за ней наступят черные дни. Будем смотреть жизни открыто в глаза. Нам нечего терять, кроме цепей, и как ни черны те тучи, которые нависли над нами, не им принадлежит победа, а нам!
Под окном грохнул взрыв, тренькнули верхние стекла, расходясь длинными лучиками. С потолка, куда впились осколки, посыпалась известковая пудра.
— Ручная граната, — определил Сибирцев и предупредил всех в номере: — Подальше от окон, подальше!
Настя Нешитова, вытянув шею, завороженно смотрела в черные царапины на белом гостиничном потолке, — туда, в безобидные щелочки, улетела мелькнувшая над головами смерть.
В гостинице «Золотой рог» собрались ненадолго попрощаться с товарищами, покидавшими Владивосток. Завтра, следом за ними, должны были выехать Сибирцев и Лазо.
В коридоре послышались бегущие шаги, открылась дверь, появился человек с разбитым в кровь лицом.
— Товарищ Лазо, я вас ищу. Японцы заняли вокзал. Идут сюда.
Дышал он запаленно, глаза блуждали. Обеими руками он уперся в косяки и стоял в дверях, как распятый.
— Вы сами видели японцев? — деловито осведомился Лазо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});