Погруженная в свое горе, она долго не выходила из комнаты. Прошло два дня; ее министры стали волноваться, и лорд Берли, побуждаемый другими, взломал дверь.
Я могу себе представить охватившие ее чувства. Она знала Роберта так давно, почти с детства. Наверное, ей показалось, что свет померк, погасло солнце. Я могу вообразить, как она глядит на себя в холодное равнодушное зеркало и видит старую женщину, в которой раньше она не желала признавать себя. Она была стара, и несмотря на то, что вокруг нее увивались молодые красавцы, она понимала, что они ищут только почести и королевской милости. Сними она с себя корону – погаснет свет, и эти мотыльки упорхнут прочь.
Но был он, единственный, говорила она себе, ее Глаза, ее дорогой Робин, его одного она по-настоящему любила, и вот его нет, больше нет… Возможно, она думала и о том, насколько иной была бы ее жизнь, если бы она рискнула короной и вышла бы за него замуж. Сколько интимных радостей было бы у них, как счастливы они были бы вместе! А если бы у них были дети, как бы они утешили ее сейчас. Скольких уколов ревности она избежала бы и сколь радостно было бы ей сознавать, что я никогда не вторгнусь ни в его, ни в ее жизнь!
А сейчас мы с ней были близки, как никогда. Ее горе было моим. Я сама себе удивлялась, как много вытерпела от него, пока не изменила ему, не восстала против него в последние годы. Но я так поступила потому, что она стояла между нами. И, тем не менее, глубокая пустота образовалась в моей жизни с его уходом… и еще большая пустота в ее.
Но всегда, пережив волнение и горе, она в конце концов вспоминала, что она королева. Роберт умер, но жизнь продолжается. Ее жизнь принадлежит Англии, а Англия никогда не умрет и не покинет ее в одиночестве.
Я очень боялась, что Роберт, узнав о моей супружеской неверности, изменил свое завещание, да еще вдруг оставил объяснение причины своего решения. Но нет. Видимо, у него было мало времени, и он ничего не успел сделать.
Я была исполнительницей его завещания, помогали мне его брат Уорвик, Кристофер Хэттон и лорд Ховард оф Эффингэм. Я даже не представляла себе, как глубоко Роберт увяз в долгах. Он всегда был расточителен, а перед самой своей смертью заказал для королевы подарок, который представлял собой нить из шестисот жемчужин, к которой крепилась подвеска. Сама подвеска состояла из огромного бриллианта и трех изумрудов, заключенных в оправу, украшенную каймой из мелких бриллиантов.
Ее он упомянул первой в своем завещании, как будто именно она была его женой. Он благодарил ее за доброту. Даже в смерти она была для него первой. Я не стала подавлять в себе злую ревность. Она нужна была мне для успокоения совести.
Он составил это завещание, когда находился в Нидерландах и верил, что я люблю его. Он писал:
«…И еще просьба к Ее Величеству: я желаю вернуться к дорогой моей жене, чтобы доказать ей свою преданность, пусть не совсем так, как я хотел бы, но хотя бы так, как я могу. Она всегда относилась ко мне с любовью, заботой и лаской, была мне преданной и верной женой. Я надеюсь, что, исполнив мое завещание, она будет помнить обо мне не меньше, чем я помнил о ней, пока был жив».
Ах, Роберт, с легкой грустью подумалось мне, как я оплакивала бы тебя, если бы действительно была такой, в какую ты тогда верил. Да и, вообще, все могло бы быть по-другому, если бы не завел ты себе эту царственную любовницу! Я ведь любила тебя когда-то и сильно любила, но всегда между нами стояла она.
Я была удивлена, что весьма щедро он оделил своего незаконнорожденного сына, Роберта Дадли. Сейчас ему было тринадцать лет, и после смерти моей и графа Уорвика (брата Лейстера) он должен был получить довольно большое наследство. Ему было назначено регулярно выплачиваемое пособие, как только он достигнет двадцати одного года, а до этого возраста должны были выделяться значительные суммы на его содержание.
Конечно, Роберт никогда не скрывал, что этот мальчик – его сын, но у мальчика была еще и мать – леди Стаффорд. Я считала, что она и ее муж в состоянии были обеспечить достойное содержание этому ребенку.
Мне в наследство был оставлен Уонстед и три небольших поместья, включая Дрейтон Бэссит в Стаффордшире, где я в конце концов и поселилась. Дворец Лейстера так же стал моим, включая всю обстановку, фамильное серебро и драгоценности, находящиеся там. К моему сожалению и тайной досаде, Кенилворт достался графу Уорвику, а после его смерти должен был перейти к незаконнорожденному сыну Лейстера Роберту Дадли.
Кроме того, как я уже сказала, у Роберта было гораздо больше долгов, чем я предполагала. Его долг английской короне составил двадцать пять тысяч фунтов. Он был очень щедр к своей королеве, и большая часть этого долга была потрачена на подарки ей. Я ожидала, что, поскольку он умер, состоя на службе у Ее Величества, это будет сак-то зачтено. Обычно так и бывало в этих кругах. Но королева не была намерена проявлять ни малейшего снисхождения ко мне. Это была ее месть. Едва выйдя из своего добровольного заточения, она объявила, что весь его долг до последнего фунта должен быть немедленно выплачен. Ее ненависть ко мне не ослабла даже после смерти Роберта.
Она заявила, что вся обстановка, фамильное серебро и драгоценности, находившиеся во дворце Лейстера и в Кенилворте, должны пойти на уплату его долгов, поэтому предписано было немедленно произвести опись этого имущества, с тем, чтобы все, предназначенное к продаже, было оттуда изъято.
Она была безжалостна ко всему, что касалось меня, и я была в бешенстве, но ничего не могла поделать.
Одно за другим все ценное было распродано – все те вещицы, которые были мне дороги и составляли когда-то часть моей жизни. Я в безысходной злости рыдала над ними и проклинала ее в душе, но, как всегда, должна была подчиниться ее воле.
И хотя даже эта вынужденная распродажа не покрыла всех его долгов, для меня было очень важно поставить ему памятник в часовне Бошам. Это был массивный мраморный пьедестал с его девизом Справедливость и Верность. На нем возвышалась статуя Лейстера, также из мрамора с орденом Святого Михаила, рядом с ним я оставила место для себя когда придет мой час.
Так ушел из мира великий граф Лейстер.
Через год я вышла замуж за Кристофера Блаунта.
ЭССЕКС
Эссекс!
Вы так внезапно, нарушив свои служебные обязанности, покинули нашу резиденцию и место своей службы. Надеюсь, вы понимаете, что этим нанесли нам неслыханное оскорбление, по-другому это не назовешь. Наше немалое к вам благоволение, вовсе вами не заслуженное, привело к тому, что вы пренебрегли нами и забыли ваши служебные обязанности, другого объяснения вашему странному поступку мы не находим… Поэтому мы требуем и приказываем вам тотчас же по получении этого письма, без промедления и отговорок прибыть сюда и явиться к нам, чтобы услышать наши дальнейшие распоряжения относительно вас. Отсюда следует, что вам надо приложить все усилия, чтобы выполнить наши требования и не вызвать нашего негодования, в противном случае вам грозят крупные неприятности.