Четверо торентских герцогов помогли Лайему облачиться в длинную мантию-накидку с длинными рукавами с разрезами, которые почти достигали пола, так богато расшитую золотой нитью и самоцветами, что пурпур основной ткани почти не был виден; шестеро графских сыновей несли за ним длинный подол одеяния. Матиас должен был занять почетное место справа от Лайема, и теперь он также снял с себя то платье, в котором был во время обряда, и переоделся в придворный наряд изумрудно-зеленого Дамаска, без всяких украшений, если не считать вышивки по рукавам и горловине с узором из виноградных листьев. Мораг и дрожащего Ронала-Рурика четверо герцогов отвели на почетные места по обе стороны от королевского трона.
Вновь высоко под куполом трижды прозвонил колокол, и Альфей обвел членов Синода вокруг гробницы Фурстана, дабы воздать почести новому падишаху. Отныне полностью введенный в права наследия падишах Лайем-Лайос хо-Фурстанос принял их знаки почтения, и следом за ними выступил вперед, сопровождаемый Келсоном и Матиасом. Патриарх басом затянул молитву, и хор отозвался звучным многоголосием:
— Hagios ho Theos, Hagios Iskhuros, Hagios Athanatos, Eleison Hemas… Боже Святый, Боже всемогущий, Боже бессмертный, смилуйся над нами…
Вслед за Альфеем и двенадцатью епископами Лайем поднялся по ступеням к иконостасу и там был препоясан уменьшенной копией меча Фурстана с ножнами, богато украшенными бриллиантами, точно так же, как и сам пояс, врученный владыке у гробницы Фурстана. Затем он был возведен на трон Келсоном, который исполнил это по праву сюзерена.
Сам Келсон затем отошел в сторону и встал там вместе с Морганом, Дугалом, Ариланом и Азимом, после чего Альфей возложил на голову Лайема золотую диадему, украшенную рубинами, изумрудами и жемчугом, по бокам которой на тонких цепочках до самых плеч свисали украшенные самоцветами золотые пластины. После всего, что им довелось пережить только что, Келсон ничуть не удивился, когда церемония коронация прошла достаточно скромно и просто; и все же корона всегда являлась внешним символом, выделяющим короля среди простых смертных. Теперь этот символ был и у Лайема.
Теперь, во всей полноте своей славы, Лайем стал принимать выражения почтения своих подданных, начиная с брата и наследника, матери и Матиаса, за которыми последовали герцоги, графы, а затем и торентские вельможи рангом пониже.
Когда все клятвы были принесены, Лайем наконец поднялся и в сопровождении одного только Альфея и дьякона, который нес богато изукрашенное самоцветами Евангелие, встал перед Келсоном, подчеркивая свой вассальный статус.
Здесь, по обычаю Торента, он снял с себя корону и опустился перед сюзереном на оба колена и положил корону к ногам Келсона, а затем поклонился и поцеловал край его мантии, после чего, по гвиннедскому обычаю, протянул сложенные руки Келсону, встретившись с ним взглядом в тот миг, когда король Гвиннеда заключил его руки в свои ладони, а дьякон вознес над ними Библию.
— Я, Лайем-Лайос Лионел Ласло Фурстан, войдя в возраст совершеннолетия, даю слово, что готов служить тебе верой и правдой, оказывая все почести, и оставаться во власти твоей по собственному праву и воле, держа для тебя все земли Торента. Истинно признаю я в тебе своего сюзерена, и да поможет мне Бог.
После чего он склонился поцеловать Келсону руки и протянутую ему Библию, но когда он вновь поднял глаза, ожидая услышать ответную клятву, Келсон лишь чуть заметно улыбнулся, по-прежнему сжимая руки Лайема.
— Я был рад услышать от тебя эти слова, мой друг и брат, — произнес он негромко и, покосившись на Матиаса, взглядом подозвал его ближе. — Однако я намерен несколько изменить наш ритуал.
Сейчас у Лайема вид был куда более изумленный, чем даже во время атаки Махаэля, а Келсон с невозмутимым выражением лица помог ему подняться. Изумленный шепот прокатился по рядам собравшихся, и Матиас поспешил присоединиться к обоим королям. У Мораг вид был озадаченный, у собравшихся прелатов — недоумевающий.
Отпустив руки Лайема, Келсон нагнулся, дабы поднять его корону с пола и, пару мгновений полюбовавшись на нее, вновь перевел взгляд на отрока, что стоял перед ним.
— Лайем-Лайос, король Торента, — произнес он негромко, но так, что голос его эхом раскатился по просторной церкви. — С самого начала я говорил, что никогда не имел намерения сделать Торент вечным вассалом Гвиннеда. За те четыре года, что ты был с нами, мы попытались дать тебе образование и воспитание, необходимое, дабы править Торентом единолично, как подобает мудрому и благожелательному владыке, лучше знакомому с обычаями западных соседей, чем были твои предшественники, дабы отношения между нашими королевствами никогда впредь не были столь враждебными, как за последние два столетия.
Сегодня, я полагаю, ты в полной мере доказал свое право на царство, без поддержки извне, которую я никогда и не желал тебе навязывать. Если не брать во внимание несколько досадных исключений, я убедился, что ты любим своими подданными и окружен преданными людьми, готовыми служить тебе верой и правдой. В лице графа Матиаса, я полагаю, ты найдешь самого мудрого и честного советника.
При этих словах он улыбнулся Матиасу.
— Прошу простить меня, милорд, но, боюсь, я обрекаю вас на то, чтобы куда меньше впредь уделять внимания своим виноградникам. Однако в эту новую эру мира между нашими землями я надеюсь, что и вы, и ваша семья сумеете обрести счастье в Белдоре, где ваше присутствие и мудрые советы будут необходимы новому владыке Торента.
У Матиаса был такой вид, словно он едва мог поверить собственным ушам, а Лайем по-прежнему в немом изумлении взирал на Келсона. Альфей также был потрясен.
— Поэтому я возвращаю тебе твою корону, — заключил Келсон, протягивая ее Лайему с широкой улыбкой. — Пред Господом и собравшимися свидетелями я освобождаю тебя от обязанности служить мне и прошу лишь о том, чтобы ты, твои родичи и подданные стали нам — друзьями — точно так же, как я буду хранить верность и дружбу тебе и твоим близким. И пусть с Божьей помощью дружба восторжествует между нами и нашими будущими наследниками, так же, как и между нашими королевствами, во веки веков.
Потрясенный, Лайем взял корону, не сводя глаз с Келсона. Затем, чуть слышно всхлипнув, он по-братски обнялся с королем Гвиннеда. Изумленные зрители разразились приветственными возгласами, когда смысл происходящего, наконец, дошел до них.
Возгласы переросли в неумолчный торжествующий гул, когда Лайем, отступив на шаг, уверенно возложил корону себе на голову. А когда он обернулся к своим подданным и, взяв Келсона за запястье, также поднял руку в знак их нерушимой дружбы, то разразилась настоящая буря восторга. Возможно, не все присутствующие были до конца искренни, однако они видели, как король Гвиннеда выступил на защиту своего бывшего врага, объединившись с истинными торентцами против предателей и рискуя своей жизнью для защиты их падишаха. Это было хорошее начало.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});