К несчастью, в деле, которое предстояло защитить в Германии королю Швеции, в переговорах, которые велись то под стенами Потсдама, то под стенами Берлина, он был не один.
Герцог Франсуа-Альберт знал все, что происходило на королевских советах и информировал об этом генерала имперской армии.
Граф Тилли, будучи уверенный в том, что король Швеции будет продолжать бездействовать ещё долго и не преодолеет пассивное сопротивление Жоржа-Гийома, задумал нанести решающий удар и овладеть Магдебургом, где принц-архиепископ объявил союз со Швецией, поставив во главе своей маленькой армии Тьерри де Фалькенберга, одного их лейтенантов молодого короля.
В спешке собрав разрозненные отряды из соседних стран, и, подстегиваемый горячностью графа де Паппенхейма, жаждущего видеть себя героем севера, он появился в свободном городе в тот момент, когда де ла Герш и Рено очутились у мосье де Парделан.
Прибыв в шведский лагерь, они тут же узнали, что городу угрожает опасность. Через двадцать четыре часа прибывший курьер возвестил о том, что город окружен. С ним был ещё один посланец. Первый курьер, посланный принцем Кристианом-Гийомом, протестантским архиепископом Магдебурга, требовал короля. Другой же, сопровождаемый Каркефу, просил провести его к мосье де Парделану, который лежал в кровати, больной и расстроенный.
Неожиданное известие о том, что Магдебург обстрелян, вызвало гнев короля; послание Бенко в свою очередь повергло в ужас мосье де Парделана.
Густав-Адольф почувствовал опасность поражения, и по поводу этого он обнажил шпагу; старый гугенот же думал только о своей дочери и о своем ребенке, о тех лишениях, которые они испытывали при осаде.
На лице мосье де Парделана была написана ярость, когда он вызвал к себе де ла Герш и Рено. Им он показал послание Магнуса.
— Мы избежали страшной опасности, для того, чтобы попасть в ещё более ужасные условия, — сказал он им.
— Бог посылает нам испытания для того, чтобы мы их преодолели! — воскликнул Арман-Луи.
— Вот Магнус, настоящий плут, — продолжил Рено, — но ничего, я обниму его от всего сердца, когда мы войдем в Магдебург.
— Войти в Магдебург! — прервал его Парделан, — с кем же вы собираетесь войти туда?
— Я предполагаю, что с Густавом-Адольфом, и я уверен, что драгуны де ла Герш будут первыми там.
— Почему вы говорите о короле? Разве он собирается поднять свои войска и пойти на врага? О, не надейтесь на это! Граф Тилли один у Магдебурга, один он и войдет туда.
— Так вы полагаете, что Густав-Адольф, этот король, которому вы посвятили свою жизнь, не придет на помощь городу, который так предан ему?
— Ах! Так вы полагаете, что Магдебург не будет спасен? — спросил де ла Герш, который побледнел.
— Магдебург не будет ничей, не будь я там, кто я есть.
Мосье де Парделан сделал усилие, чтобы подняться и взять оружие, но страшная боль заставила его рухнуть в кресло и застонать.
— Вот несчастье! — произнес он, — один лишь отец мог им пожать руки, но этот отец сейчас ничего не может.
— Вы ошибаетесь, маркиз, — сказал Арман-Луи, — мадемуазель де Сувини и мадемуазель де Парделан, которым я предан душой и телом, не будут покинуты, не смотря ни то, что годы и болезнь не дают вам действовать: разве нас здесь нет, Шофонтена и меня?
— Да, мы здесь! — воскликнул Рено, — и мы докажем вам это.
Взволнованный мосье де Парделан пожал им руки.
— Как! Вы отправляетесь в путь? — спросил он отважных воинов.
— Вы можете в нас не сомневаться, — ответил де ла Герш. — Через час мы покинем лагерь. Я прошу у вас разрешения увидеть короля; быть может, он передаст какие-либо указания коменданту Магдебурга.
— Я не уверен, спасем ли мы город, — произнес Рено, — помощь двух человек это не так уж много; но пока мы живы, не думайте о том, что вы потеряете мадемуазель де Сувини и мадемуазель де Парделан.
— Вот слова, которые я никогда не забуду! — воскликнул маркиз.
Он заключил в объятия молодых людей и долго прижимал их к своему сердцу.
Выйдя из шатра мосье де Парделан, они увидели Каркефу. Тот чистил шпагу рукавом своего кожаного плаща.
— Мосье, — обратился он к Шофонтену, — у меня длинные уши. Я слышу даже тогда, когда не слушаю… Почему вы только что говорили с мосье де Парделаном о помощи двух человек? А меня вы не считаете? Или на ваш взгляд я не подходящий воин? Можно быть трусом от рождения, трусом по характеру и по убеждению, но это не мешает быть храбрым в чрезвычайных обстоятельствах. Я докажу вам это, когда мы будем под стенами Магдебурга. Разрешите мне пойти с вами, вы не пожалеете!
Арман-Луи, оставив Рено заботу о последних приготовлениях к отъезду отправился к королю. Его славное имя открывало передним все двери. Он нашел рядом с королем герцога Франсуа-Альберта, рассматривающего планы и карты, разложенные на столе.
Увидев саксонца, он вспомнил наставления Маргариты. На приветливую улыбку герцога он ответил холодным приветствием; при этом громко заявив:
— Я пришел сюда не по делам службы, меня привел к вам личный интерес. Могу я надеяться, что Ваше Величество уделит мне немного внимания?
Герцог нахмурил брови.
— Я не хочу никого смущать, — недовольно произнес он, — поэтому я ухожу!
Арман-Луи молча поклонился и Франсуа-Альберт вышел.
— Ах! Вы не любите бедного герцога! — воскликнул король.
— А вы, сир, вы слишком его любите! — отвечал Арман-Луи.
Король повысил голос:
— Если бы эти слова я слышал не из дружеских уст, я бы ответил вам, что я волен в своих привязанностях!
— Есть один человек, которого нельзя обвинить в предательстве; женщина, которая молиться за Густава-Адольфа с того дня, как его судно покинуло берега Швеции, она не любит больше Левенбурга; могу ли я назвать ее? Это Маргарита!
Король вздрогнул.
— О! Маргарита вам все рассказала! — воскликнул он. — Я знал об этом. Он ей внушал ужас. Никто вокруг его не любит, этого бедного герцога, но это мой друг детства; однажды я его жестоко обидел…
— Думаете, сир, что я забыл об этом?
— Достаточно, что я помню об этом и не могу себе этого простить! О! Мой долг состоит в том, чтобы как можно скорее стереть следы этого проступка!
Густав-Адольф прошелся по комнате, которую только что покинул Франсуа-Альберт.
— Что привело вас сюда, что-нибудь случилось? — продолжил он тут же.
Арман-Луи понял, что нужно перевести тему разговора. — Мадемуазель де Сувини в Магдебурге, — продолжил он, — дипломат в это время поддерживает идею войны; имперские отряды под командованием Торкато Конти не сидят в деревне, а движутся во всех направлениях; мое присутствие здесь бессмысленно, я направляюсь в Магдебург!