Приняв во внимание этот пункт, Глисон решил подписать – и подписал.
Даже после этого Харкнесс еще пытался заявить, что Уолдо является сотрудником САЭК. Однако, согласно первому контракту, Уолдо выполнял специальное поручение и получал гонорар только после предъявления успешных результатов. Утверждение Харкнесса не имело под собой никакого основания. Даже Глисон с этим согласился.
В обмен на право владения Джонс-Шнайдер-де Калбом, чертежи которого его обязали незамедлительно представить (подождем, пока Стивенс не увидит эти рисунки и не поймет, в чем там дело), он получал внушительный пакет акций САЭК, без права голоса, но полностью оплаченный и не облагаемый налогом. Отстранить себя от активного участия в управлении компанией – это была его собственная идея. Энергетический бизнес грозил в дальнейшем стать слишком хлопотным занятием. Того и гляди, повесят тебе на шею средства защиты от подделок, от махинаций со счетчиками, да мало ли что еще. Наступала эпоха бесплатной энергии, и все попытки отдалить ее приход должны были кончиться неудачей.
Уолдо громко засмеялся, чем испугал Бальдра. Тот возбужденно залаял.
Теперь можно было забыть Гатэвэя.
Месть САЭК имела один существенный недостаток.
Ему удалось убедить Глисона, что де Калбы, которые подверглись обработке Шнайдера, будут продолжать работать, что сбои невозможны. Его искренняя вера в свои слова основывалась на вере в Грампса Шнайдера.
Никаких доказательств пока не ожидалось. Он сознавал, что слишком мало знает о Ином Мире, чтобы судить о достоверности тех или иных событий. По-прежнему оставалась необходимость в широком, интенсивном исследовании.
Однако Иной Мир был чертовски трудным местом для исследования.
Предположим, что человеческая раса оказалась от природы слепой, никогда не имела глаз. Вне зависимости от степени цивилизованности, просвещения, развития науки, подобная раса вряд ли смогла бы создать представление об астрономии. Возможно, люди узнали бы о том, что Солнце является циклическим источником энергии изменчивого и направленного характера, потому что обладает огромной мощностью и может «наблюдаться» кожей. Они бы заметили его и изобрели инструменты, чтобы улавливать и исследовать свет.
Но вот бледные звезды, можно ли заметить звезды?
Скорее всего, невозможно. Понятие о небесном пространстве, его молчаливых глубинах и освещенном звездами величии окажется за пределами человеческого понимания. Даже если один из слепых ученых будет вынужден под напором фактов принять эту фантастическую, невероятную гипотезу – каким образом он станет проводить дальнейшее детальное исследование?
Уолдо попытался представить себе астрономический фототелескоп, сконструированный слепым, управляемый слепым и способный поставлять данные, которые могут быть интерпретированы слепым. Тщетная попытка. Слишком много случайностей. Цепь рассуждений, ведущая к решению проблемы, обещает быть путаной, и, чтобы проследить ее, понадобилась бы проницательность, значительно превышающая его собственную. Пришлось бы изобрести подобный инструмент для слепого.
Вряд ли слепец способен справиться с трудностями без посторонней помощи.
В каком-то смысле Шнайдер оказался для него поводырем. Без его поддержки он бы не смог выкарабкаться.
Но даже с учетом подсказок Шнайдера проблема исследования Иного Мира оставалась во многом схожа с дилеммой слепого астронома. Иной Мир не поддавался наблюдению. Контакт становился возможным только после вмешательства Шнайдера. Черт побери! Как же в этом случае создавать инструменты для изучения?
Возникало подозрение, что, в конце концов, придется возвращаться к Шнайдеру для дальнейших инструкций. Однако сама мысль о поездке вызывала такое отвращение, что Уолдо отказывался даже думать об этом. Более того, неизвестно, сможет ли Шнайдер еще чему-либо научить: они разговаривали на разных языках.
Одно оставалось определенным: Иное Пространство находилось рядом и проникнуть в него можно было с помощью особой ориентации ума, которая достигалась либо сознательно, как учил Шнайдер, либо бессознательно, как в случае с Мак-Леодом и другими.
Эта идея показалась Уолдо отвратительной. То, что мысль, и только мысль, способна оказывать влияние на физические явления, шло вразрез с материалистической философией, в которой он был воспитан. Уолдо отдавал предпочтение порядку и незыблемым законам природы. Его культурные предшественники, философы-экспериментаторы, которые выстроили здание науки и идущей следом за ней технологии, – Галилей, Ньютон, Эдисон, Эйнштейн, Штейнмец, Джинс – все эти люди учили, что физическая вселенная является механизмом, управляемым жесткой необходимостью.
Любой случай нарушения необходимости объясняли ошибкой наблюдения, нечеткостью в формулировке гипотезы или неполнотой данных.
Даже в период короткого царствования Гейзенберга с его принципом неопределенности фундаментальная ориентация на космический порядок не изменилась.
Неопределенность Гейзенберга оставалась четким понятием, которое формулировали и обосновывали, на основе которого строили строгую статистическую механику. В 1958 году Горовиц, переформулировав волновую механику, отменил прежнюю концепцию. Порядок и причинность были восстановлены в своих правах.
Но вот появилась эта проклятая проблема. Решать ее в одиночку, все равно что молить о дожде, желать жить на Луне, прикладываться к святым мощам, согласиться с епископом Беркли относительно его трогательной идеи о мире-в-голове. «Один в поле не воин».
Уолдо не был так эмоционально привязан к Абсолютному Порядку, как Рамбо. Его душевному равновесию не грозила опасность в результате крушения фундаментальных принципов. Тем не менее это так удобно, когда все идет по заведенному порядку. На выполнении естественных законов основывается прогноз, а без прогноза жить невозможно. Часы должны равномерно отсчитывать время, вода должна кипеть от нагревания, питаться нужно хлебом, а не ядом; приемники де Калба должны работать – работать так, как было задумано.
Хаос невыносим, с ним нельзя жить.
Предположим, что миром правит Хаос, а порядок, который мы якобы наблюдали вокруг себя, оказался фантазией, плодом нашего воображения. Что тогда? В этом случае вполне возможно, что предмет весом в десять фунтов действительно падал в десять раз быстрее, чем предмет весом в один фунт до тех пор, пока дерзкий ум Галилея не решил установить иной закон.
Может статься, что строгая наука о баллистике выросла из предрассудков нескольких твердолобых индивидуумов, которые навязали свои представления всему миру. Может быть, и звезды держатся на своих орбитах силой непоколебимой веры астрономов. Упорядоченный Космос, созданный из Хаоса силой… Ума!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});