Читать интересную книгу Полное собрание творений. Том 7 - Игнатий Брянчанинов

О<тец> Аполлос на мое последнее письмо ничего не отвечает: видно, весь вдался в расположение других. Опять очень понятны его хорошие отношения к Пр<еосвященному> Викарию: они очень похожи один на другого, оба с большими способностями.

Сейчас получил письмо твое с нарочитым из Ярославля от добрейшего Николая Петровича Полозова; нарочитый сейчас же едет обратно, почему я начеркал к тебе наскоро эти строки, а к будущей почте постараюсь приготовить письмо поудовлетворительнее. Советую на фунт мелко изрубленной сассапарели налить 2 штофа полугарного вина: настаивать в теплом месте две недели — и потом по ложке принимать на ночь. Диеты никакой не надо: будет действовать на ушиб и против простуды, вообще на кровь. Во мне чудная перемена. Только я еще слаб и остаются брожения в ногах и голове, самые ничтожные. Христос с тобой.

А<рхимандрит> И<гнатий>.

20 марта

{стр. 382}

№ 42

Истинный друг мой,

бесценный Игнатий!

Бог даровал мне, грешнику, истинное утешение: душу твою, исполненную ко мне искренним расположением христианским. По причине этого расположения душа твоя делается как бы чистым зеркалом, в котором верно отпечатываются мои чувствования и мой образ мыслей, развитые во мне монашескою жизнию. Избравший тебя Господь да воспитает тебя Святым Словом Своим и да совершит тебя Духом Своим Святым. Мне даже было жалко, что ты при многих твоих занятиях, которые при болезненности делаются вдвое обременительнее, написал мне письмо на трех листах: мне лишь бы знать о благополучии монастыря, твоем и братства; также — о главных происшествиях в обители. Ко всему прочему, т. е. к скорбям от управления, к скорбям от начальства, пришли тебе и скорби от болезней, изменяющих способности не только телесные, но и душевные: такова давнишняя моя чаша.

Подобает душе и телу истончиться как паутине, пройти сквозь огнь скорбей и воду очистительную покаяния и войти в покой духовный — в духовный разум или мир Христов, что одно и то же.

Относительно болезненности твоей: я много наблюдал за тобою пред отъездом моим. Точно — ты изменился после перелома ноги, и тебе нужно отдохновение и лечение; я советовал тебе употреблять по ложке сассапарельной настойки на ночь: она очень помогает при ушибах. Именно: разводит кровь и разгоняет скопившиеся и затвердевшие мокроты около ушибленных мест; также вообще исправляет кровь, которую признаю у тебя несколько поврежденною; наконец, уничтожает простуду, в особенности не успевшую укорениться, недавнюю. При твоем молодом и крепком сложении ты вынесешь это лекарство, не примечая, что лечишься; только будет поламывать в больной ноге, потому что будет разбивать образовавшиеся в ней застои. Во мне, при моей застарелой, сильнейшей простуде, произошла необыкновенная перемена: нервы укрепились, тело сделалось плотным, легким, ревматические боли хотя еще не совсем прекратились, но значительно уменьшились. Со мной делалась сильная слабость и брожения: но это от того, что я пил декокт в большом количестве и что простуда моя была жестокая, сопряженная с ослаблением нерв. Мой родственник Генерал Паренсов пьет настойку, которую тебе рекомендую, занимаясь службою многосложною и выходя на воздух, разъезжая зимою сколько угодно. У тебя не иморой, а начало простуды, повреждающей правильное кровообращение; у меня {стр. 383} здесь все геморроидальные припадки прекратились с осени, хотя с того же времени не открывался геморрой: значит — мои геморроидальные припадки имели началом своим не что иное, как простуду. Полагаю, что окачивание и купание тебе надо оставить и заменить их обтиранием тепленьким винцом. При употреблении сассапарели надо лишь остерегаться жирного: потому что сассапарель и сама по себе тяжела для желудка; ей хорошо содействует геморроидальная настойка. За урожай благодарю Бога, благодарю и тебя, душа моя, за твои распоряжения. Вероятно, за продажею овса и сена вы могли очиститься от долгов, накопившихся во время монастырской бездоходицы. Шесть косуль лучшей работы сделаны по заказу Паренсова, который сам хлопотал, в Вологде сделаны и отправлены на имя твое. Они стоят по 10 руб<лей> ассигнациями каждая. (Здесь деньги все еще считают по старой привычке на ассигнации.) Но провоз по нынешним плохим дорогам будет стоить дорогонько: просят 87 руб<лей> ассигнациями — не знаю, на чем согласились. Из всех родственников Паренсовы (за ним сестра моя) оказывают мне наиболее внимания; эта сестра приезжала ко мне осенью и расположилась ко мне духовно: умненький человек, похожа на Семена Александровича Много наши добрые знакомые, говоря о нас доброе, сделали нам зла: потому что люди неблагонамеренные думают, что это — внушение и интриги наши. Напоминать об этом со всею любовию надо всем любящим нас. Впрочем, когда Богу угодно попустить кому искушения, то они придут, возникнут оттуда, откуда их вовсе ожидать невозможно. Похоже, впрочем, что перемена должна быть, и что Викарию дадут Епархию.

Относительно моего возвращения в Петербург руководствуюсь единственно прямым указанием здоровья моего. Верую, что Господь в прямом образе поведения — Помощник; а лукавый политик помощник сам себе. Господь к нему, как к преумному, на помощь не приходит. Думаю, что раньше второй половины мая мне невозможно, потому что я очень отвык от воздуха и имею сильную испарину. Характера я не люблю наказывать, и сохрани Боже делать что-либо для наказания глупого характера а даруй мне, Господи, неправильное дело мое, лишь увижу его неправильность, с раскаянием оставлять. Также на то, что скажут, не желаю обращать внимания: пусть говорят, что хотят, а мне крайняя нужда подумать о будущей жизни и скором в нее переселении, обещаемом преждевременною моею старостою и слабостию, произведенными долговременными болезнями. Мне нет возможности тянуться за людьми и угождать людям, вечным на земли, или по крайней мере считающим себя вечными. От Графини Шеремете{стр. 384}вой и от Графа получил уведомление, что мои письма получены ими в исправности; пишут с большим добродушием. Я жалею Графиню: московские льстят ей и приводят в самодовольство, от которого я старался отклонить ее; впрочем, она чувствует, что слова мои хотя не сладки, но полезны — и прощалась со мной, когда я отправлялся из Сергиевской Лавры в дальнейший путь к Бабайкам, от души, с любовию и искренностию. Федора Петровича Опочинина признавал я всегда человеком, который расположен был ко мне и по уму и по сердцу, также и к обители нашей; он писал мне несколько писем сюда и относился о тебе с отличнейшей стороны. Преосвященный Викарий не довольно умен и честен, чтоб понять прямоту твоих намерений и действий; судит о них по своим действиям, всегда — кривым, по своим целям всегда низким, имеющим предметом своим временные выгоды, лишь собственные выгоды, и самого низкого разряда. Поелику ж он не может постичь прямоты твоих намерений, то сочиняет в воображении своем намерения для тебя и против этих-то своего сочинения намерений или сообразно своим подозрениям действует. Очень вероятно, что его переведут, открылись две вакансии в лучших и старших Епархиях, Казанской и Минской; кажется, Илиодора и Гедеона повысят. А Курская и Полтавская Епархии сделались так доходны, что нашего гуська разберет аппетитец поклевать таких доходцев. Аполлос не отвечает на последнее письмо мое, написанное к нему, кажется, в 1-х числах января нынешнего года. Похоже, что он плутует и интригует. Есть все признаки, что Кайсарова купила для него настоятельство Сергиевской Пустыни. В последнем письме моем я отвечал на его вопрос, изложенный со всевозможным лукавством «правда ли, что» Игумен Феоктист выходит на покой и «что Костромской Епископ отдает мне Бабаевскую обитель». Я отвечал: «что если б мне и случилось оставить Сергиевскую Пустынь, куда в настоящее время доколе думаю возвратиться, то не намерен принимать никакого настоятельства, а жить где Бог приведет частным человеком». Должно быть, Аполлосу нужен был этот ответ мой, чтоб действовать ему в тон, но против меня. Странно, как изменило этого человека знакомство его с Кайсаровой; я сожалею о нем и для него собственно и для монашества: потому что он очень был способен водиться с молодыми монахами. О<тец> Аполлос очень наружен, поверхностен по уму своему и сердцу, а потому очень доступен и удовлетворителен для новоначальных и мирских, которым предостаточно поверхностное слово. Его Преосвященство очень ошибается в его способностях: они есть, да не те, что Аполлос подходит к Его {стр. 385} Преосвященству правилами и нравом: льстив, способен к предательству, да и манерой подойдет к холопьей манере Его Преосвященства. Пряженцов приезжал на короткое время сюда, а теперь опять в Петербург; с ним послал я тебе письмо, а он обещался сам побывать к тебе; спасибо и ему и жене его — как искренние родные. Спаси Господи всех наших добрых знакомых, которые расположением доказывают, что любовь не иссякла на земле. Я почти никому не писал по крайней слабости, и теперь очень скоро изнемогаю; а за изнеможением тотчас и лихорадочка. Сделай милость — всем кланяйся, скажи, что всех очень помню, чту и люблю, а письма пишу только в необходимых случаях по совершенной моей слабости. К Зинаиде Петровне писал я письмо, кажется, в начале февраля на двух листочках; между прочим, просил ее, чтоб она без меня никак не забывала Сергиевой Пустыни; не знаю, получила ли она письмо мое. Матери Августе и матери Ангелине напиши мой усерднейший поклон и благодарность за воспоминание о мне грешном. Прошу их молитв: я уверен, что молитвы их много помогают мне в восстановлении моего здоровья; надеюсь, что помогут мне и по исшествии души моей из окаянного моего тела. Об Александре Павлове не тужи, ну что это за иеродиаконы выйдут! Мальчики, шалуны, которых может быть очень скоро придется и расстригать. Сегодня получил и второе письмо твое от 15 марта. Благодарю за исполнение моих поручений, за листочек Бород<инского> М<онастыря> — виньетки очень хороши. Листочки раздавай — кому найдешь приличным — не врагам, ветреникам и завистникам. А остальные я по приезде получу. Не думаю, чтоб Росляков что сделал по злоумышлению, или он мог служить намеренным шпионом Аполлоса, а если что и сделал, то по глупости и увлечению. Справедливо твое выражение, что бездна бесовских интриг под стопами управляющего Сергиевою Пустынею с знанием монастырского порядка и с благим намерением хранить братию в благоправлении, не допущая дому Божию соделаться вертепом разбойников и любодеев. По этой бездне надо шествовать мужественными стопами, держась за веру в Бога, чтоб не утонуть в бездне сердечного смущения: эта бездна опаснее всех интриг и козней, человеческих и бесовских. Благодарю за присланный фельетон С. Петер. Полицейских ведомостей; спасибо Смирновскому, спасибо и тебе за то, что отблагодарил хорошо писательчика. В письме моем, которое было послано с Пряженцовым, просил я тебя выслать мне две коробочки pommade visicatoire и пластыря двух меллотного и обыкновенного, употребляемого при фонтанелях, — только не на карточках, а {стр. 386} на холстине. Тоже просил о высылке 200 р<ублей> сер<ебром> денег, очень нужны: все, кроме Николая, лечимся; также по разделе кружки не замедли выслать с известным вычетом и остальные, чтоб было на что возвратиться. Вижу, что финансы мои не позволяют возвратиться через Москву, что было бы удобнее и спокойнее: везде есть хорошие ночлеги, везде можно остановиться в случае дождя и особенного холода, что для нас — движущегося лазарета — будет необходимо. Стефан и Николай свидетельствуют тебе усерднейший поклон и благодарность за воспоминание о них. Они очень к тебе расположены, всей душой. Никола мил; в нем начали развертываться умственные способности и особенная открытость нрава. Это меня утешает, а то я немножко скорбел, не видя близ себя подростка с полною благонамеренностию и некоторыми умственными способностями. Этим оканчиваю сегодня беседу мою с тобою.