была готова удалить рекламу из неуместных роликов с семейными развлечениями, заблокировать непристойные комментарии о детях, проконсультироваться с большим количеством экспертов, выпустить руководство для создателей «контента, подходящего для семьи», и обеспечить «ускоренное применение технологий». В декабре Воджицки в своем блоге отметила то, как изобилие видеоматериалов на YouTube «способствовало просвещению» ее детей. «Но, помимо этого, я вблизи убедилась, что у открытости, свойственной YouTube, может быть и другая, более тревожная сторона, — написала она. — Я видела, как некоторые злоумышленники используют нашу открытость, чтобы вводить людей в заблуждение, манипулировать ими, устраивать преследования и даже причинять вред». Она пообещала, что число сотрудников отдела модерации Google, проверяющих видеоматериалы на наличие злоумышленников, к следующему году превысит десять тысяч, что является впечатляющим результатом.
Воджицки не упомянула, что большинство из них не будут работать непосредственно на Google.
Глава 28. Злоумышленники
Якоб Хёг Сёберг прибыл в дублинский комплекс и увидел на входе две вывески: одна для контрактных работников Facebook* и еще одна для Google. Пластиковая карта, которую ему вручили на стойке регистрации, позволила войти через дверь для Google. Сёберг был подтянутым рыжеволосым обладателем богатого резюме — диплом юриста, полученный в родной Дании, такой же диплом из Ирландии, лето учебы в Лондонской школе экономики. Но похоже, что специалисты по кадрам считали самым важным его качеством знание датского языка. Проводившая собеседование фирма Accenture, о которой он никогда раньше не слышал, спросила, как он относится к работе с «конфиденциальным контентом». Сёберг ненадолго задумался. «Я такой же сильный, как и другие люди», — ответил он. Ему дали довольно мало информации[236] об этой работе.
В сентябре 2017 года к нему присоединились еще пятеро: русский, трое испанцев и ирландка, говорившая по-французски. Они сидели в стерильном классе, изучая законы о свободе слова и выражения мнений; эти предметы нравились Сёбергу. Затем инструктор переместился к большому экрану в пятнадцати футах от стола Сёберга. На экране начали появляться видеоролики YouTube.
«Это жестко, — предупредил инструктор. Следующее видео. — Это ультражестко».
Сёберг почувствовал, как его сердце забилось быстрее. Он уже знал: выражение «ультражестко» означало, что в кадре будут горящие или искалеченные человеческие тела. Перестрелки. Убийства. Мрачные вещи. Когда на экране кричащего мужчину несколько раз ударили ножом, Сёбергу пришлось броситься в ванную и плеснуть водой в лицо, чтобы не упасть в обморок. Это был кошмар. Но он не считал себя слабаком. Он вернулся в комнату.
Его настоящая работа проходила в более просторном офисе с рядами компьютеров, на каждом из которых была установлена система продажи билетов, — цифровой интерфейс, похожий на Gmail, только с бóльшим количеством ярлыков и папок. Видеоролики шли постоянным потоком. Сёбергу поручили модерировать насильственный экстремизм и сосредоточиться на датских материалах. У них была квота — 120 видеороликов в день. Однако тревожных видеороликов на датском языке было не так много, и поэтому Сёберг иногда оценивал материалы и на других языках. Он не выносил обезглавливания. Машины YouTube к тому времени научились удалять большинство из них автоматически, но некоторые проскальзывали мимо алгоритмов — гротескно инновационные, с использованием тупых ножей. Однажды в его очереди оказался ролик со знакомой сценой — связанный человек, прощальное послание. Сёберг почувствовал головокружение. Инстинктивно он нажал на кнопку и удалил материал; однако позже выяснилось, что это была шутка: видеотеррорист выхватил зубную щетку и поднес ее к горлу мужчины. Менеджер отчитал Сёберга за ошибку. В итоге коллеги согласились поменяться с ним местами — взять себе жестокий материал, а ему отдать на просмотр мрачные истории с животными и детьми. «По какой-то нездоровой причине, — вспоминал он, — это не так сильно меня задевало».
Некоторых коллег выручал юмор. Сёберг слушал в наушниках веселые джазовые импровизации и периодически ходил прогуляться вокруг пруда на территории кампуса. Он проработал там девять месяцев. Лишь однажды пришло электронное письмо с инструкцией навести в офисе порядок и чистоту. С визитом ждали какого-то директора из YouTube.
* * *
Еще после финансового кризиса 2008 года дирекция Google начала передавать некоторые рабочие места на аутсорсинг — в основном те, которые считались нетехническими. По мере роста компании росла и численность таких специалистов. Google называла их TVC («временные сотрудники, работающие с поставщиками и по контракту»). К 2018 году компания сообщала, что в ней работают более 100 000 прямых сотрудников; временных насчитывалось почти столько же, но она не раскрывала их количество. Некоторые из них работали над краткосрочными проектами, и им щедро платили. Другие убирали офисы или тестировали еще не совсем самоуправляемые автомобили. На YouTube сотрудники TVC модерировали контент, работая на непрозрачные бэк-офисные фирмы Accenture, Vaco и Cognizant — те, что делают рекламные ролики по подбору персонала, которые вы смотрите и все равно не понимаете сути этой деятельности. Занятые в них модераторы редко встречались со старшими менеджерами. И еще реже они пересекались с сотрудниками YouTube. Эти скринеры были потомками старой команды SQUAD, первого эшелона Интернета. Но у членов SQUAD была зарплата на YouTube и собственный капитал, и они сидели за столами в передней части офиса. Теперь большинство модераторов работали в разросшейся теневой экономике анонимных офисных парков в Дублине, Хайдарабаде и Куала-Лумпуре, отсутствующих на балансе Google.
Начиная с 2017 года, когда общественное давление росло, Google и Facebook* изо всех сил старались расширить свои рабочие группы модераторов, чтобы избежать дальнейшего осуждения со стороны прессы, рекламодателей и регулирующих органов. Как сообщала журналистка Кейси Ньютон в разоблачительных расследованиях[237] для издания The Verge, многие модераторы-контрактники из-за этой работы испытывали острую тревогу, депрессию и частые ночные кошмары. Некоторые собеседники Ньютон в Остине, модераторы, присланные в YouTube фирмой в Accenture, получали по 18,50 доллара в час — около 37 000 долларов в год — без медицинской страховки. Однажды к новым модераторам, работающим рядом со штаб-квартирой YouTube, пришел сотрудник с инструкциями. Его спросили, будет ли у них доступ к психотерапевту. У сотрудника не было ответа.
Сёберг и его коллеги из Дублина не получали медицинских пособий, но у них была «комната для сна», где они могли отдыхать в перерывах. В конце концов психолога все-таки пригласили, и он сразу же составил длинный список назначенных встреч.
Не все члены этих команд имели дело с тяжелыми кадрами. Целые флотилии подрядчиков YouTube занимались спорами в сфере авторских прав, причудливыми междоусобицами, незаметными для крупных медиакомпаний. Одному подрядчику в Калифорнии пришлось ознакомиться с камбоджийскими видеороликами о рыбалке — по непонятной причине с этим жанром была связана масса жалоб на