Читать интересную книгу Рыцарь золотого веера - Кристофер Николь

Но не совсем все. Когда глаза постепенно привыкли к полумраку, он разглядел кучи сухой соломы и змеящиеся к ним по полу дорожки пороха. Тоетоми приготовились к своему последнему акту неповиновения.

Но как мало осталось их от тех тысяч, которые маршировали за знаменем с изображением золотой тыквы! Оно Харунага, стоящий в сторонке, по-прежнему в доспехах, руки сложены на груди. Исида Норихаза, злобно разглядывающий Уилла, сидя на полу рядом с принцем Хидеери. Сам Хидеери, очевидно, уснувший, лежащий на боку спиной к двери под накинутым одеялом, его латы валялись рядом. Было здесь ещё с полдюжины других самураев и примерно два десятка женщин, сгрудившихся в дальнем углу. Была здесь и Пинто Магдалина – она сидела, прислонившись спиной к стене напротив выхода, на её коленях покоилась голова Филиппа. Значит, она всё-таки признала его своим сыном – сейчас, на пороге гибели? Или она была просто женщиной, успокаивающей испуганного ребёнка?

– Что передал для меня принц? – Принцесса Едогими вышла из кучки женщин и сделала несколько шагов вперёд, чтобы получше разглядеть сестру. Она смыла белила, и её прекрасное лицо было спокойно и безмятежно, как и всегда. Но под чудесными чёрными глазами виднелись следы слёз, а расшитое шёлковое кимоно превратилось в грязную тряпку.

– Он предлагает вам выйти наружу и предстать перед правосудием Токугавы либо оставаться здесь – как вам захочется. Ему всё равно. Но сегун дал нам на размышление полчаса.

Едогими повернулась к Уиллу.

– А ты?! – воскликнула она. – Ты ведь должен был умереть! Какой злой дух защищает тебя, Андзин Миура, оставляя целым и невредимым, чтобы ты преследовал меня до самой смерти? Что здесь делаешь ты?

– Я сопровождаю принцессу Дзекоин, моя госпожа Едогими, – отозвался Уилл. Я выступаю свидетелем от имени Токугавы.

– Так почему бы мне хотя бы сейчас не получить твою голову? – прошептала она.

– Потому что тогда даже сеппуку не спасёт ваше тело от поругания, – ответила Дзекоин.

Едогими несколько мгновений не сводила разъярённого взгляда с Уилла.

– Что ж, значит, в конце концов, – проговорила она, – я всё-таки привязана к псу. Иеясу всегда добивался своего. Скажи мне, Андзин Миура, какое преступление я совершила, кроме стремления к власти – даже не для себя, а для моего сына? За какое преступление я должна так страдать?

Как он должен ненавидеть эту женщину. Как он должен ненавидеть её хотя бы уже в ответ на ненависть, которую она питала к нему. И всё же в этот момент в его душе была только жалость. Но не только жалость пробуждалась в нём, когда он смотрел на это вздымающееся кимоно, на бесконечную красоту её глаз.

– Нет никакого преступления, моя госпожа Едогими, – ответил он. – Вам нужно только довериться справедливости принца, и вы познаете его великодушие. Сейчас им движет гнев, потому что вчера погибло столько его лучших людей, потому что решение вашего спора столь затянулось. Но гнев его пройдёт.

– Я – Асаи Едогими, – произнесла она, отворачиваясь. – Принц проснулся?

Хидеери поднялся на колени, стряхивая остатки сна.

– Я не сплю, моя госпожа мать.

– Ты слышал о милости Токугавы?

– Я не ищу милости у Токугавы, моя госпожа мать.

– Тогда твои соратники ждут своей команды.

Тоетоми но-Хидеери взглянул на мать, и ноздри его затрепетали. Не сводя с неё глаз, он негромко сказал:

– Исида Норихаза, ты будешь помогать мне.

– Мой господин… – Норихаза поднялся и вытащил длинный меч. Он подошёл к Хидеери справа и встал там, оперев кончик клинка о землю.

– Подождите! – начал Уилл, но принцесса Дзекоин схватила его за руку.

– Никто не может помешать человеку, готовящемуся умереть, Андзин Миура, – прошептала она. – Даже принц не простит тебе это святотатство.

Он закусил губу в гневе и отчаянии, когда Хидеери встал на колени и сложил в молитве ладони. Потом, не торопясь, движением плеч стряхнул на пол кимоно. Как молод он был, как узки его плечи. На груди у него не было ещё ни одного волоска – только бисеринки пота и ходящие ходуном торчащие рёбра.

Принц медленно вытащил из-за пояса длинный меч и положил его рядом на пол. Потом вынул короткий, снял ножны, попробовал лезвие пальцем. В здании не раздавалось ни звука, и ни звука не доносилось снаружи. Потому что Токугава знали, что происходит сейчас внутри.

– Простите меня, моя госпожа мать, – произнёс Хидеери и, держа кинжал двумя руками, вонзил его себе в живот. Клинок легко вошёл в гладкое смуглое тело – слева, под сердцем. Лезвие повернулось, и Хидеери, держа клинок все так же двумя руками, повёл его к правому боку. Воздух с шумом хлынул из его ноздрей в тот же момент, когда кровь хлынула из разверстого живота, выливаясь алым каскадом из распоротого тела – как чай, выплёскивающийся из опрокинутой чашки.

– Давай! – взвизгнула Едогими, и длинный меч Норихазы со свистом рассёк воздух. Голова Хидеери отлетела вперёд и стукнулась об пол. Кровь фонтаном ударила из рассечённых артерий шеи, и тело упало вперёд, изуродованным животом вниз, в лужу крови, быстро растекающуюся вокруг.

Вздох пронёсся по помещению. Уилл почувствовал, как его мышцы превращаются в вату. Почти. Он ненавидели этого мальчика.

– Он подал сигнал, – сказала Едогими негромко. – Вы видели, он подал сигнал.

Самураи смотрели на неё расширенными глазами. Она повернулась, взметнув копну волос, и бросилась к Уиллу:

– Он подал сигнал, Андзин Миура. Скажи, что он подал сигнал.

– Он подал сигнал, моя госпожа Едогими. Я видел, как двинулась его рука.

Она несколько мгновений смотрела на него, задыхаясь, потом рухнула на колени в лужу крови рядом с телом сына, протягивая руку за кинжалом.

– Харунага! – Её крик эхом отдался в пустом помещении, повторяясь снова и снова, отражаясь от стен, от забранной железом крыши. Харунага прыгнул вперёд, одновременно вытаскивая длинный меч. Но принцесса Асаи Едогими была уже мертва. Она вырвала кинжал из скрюченных пальцев Хидеери и вонзила его себе в сердце. Теперь она стояла на коленях, уронив голову, её распущенные волосы каскадом хлынули по обеим сторонам лица. Туловище согнулось в поясе, кровь хлынула и потекла по животу, смешиваясь с кровью её сына.

Харунага помедлил, глядя на её тело. Потом уронил меч и шагнул через неё, направляясь к стене. Он выхватил из зажима один из факелов, взмахнул им над головой и все так же молча швырнул в ближайшую к телам груду соломы. Остальные самураи последовали его примеру, прежде чем Уиллу удалось оторвать взгляд от мёртвой принцессы. Полыхнуло ослепительное пламя, и почти ощутимо плотная стена огня взметнулась к потолку, отбросив его к двери, наполнив помещение гулом, заглушившим крики ужаса и боли. – О Боже! – вскрикнул Уилл, пытаясь шагнуть вперёд. Но Дзекоин схватила его за руку. Он пытался вырваться, но она не пускала.

– Там мой сын! – закричал он.

– И его мать, и его повелитель, приходящийся вам врагом. Они знали, что их конец будет таким.

Он отшвырнул её в сторону и шагнул вперёд, прикрывая лицо руками от нестерпимого жара. Он вглядывался в красные и жёлтые пляшущие языки огня и наконец увидел Магдалину. Она поднялась на ноги, гонимая испугом, болью, шоком. Но ничто из этого не отразилось на её лице. На какое-то мгновение она снова стала той молоденькой девушкой, которая впервые увидела незнакомца из-за моря и переводила его слова для своей госпожи. И смутилась, когда он заговорил с ней. И той молодой женщиной в саду Сибы? И снова той женщиной, что невозмутимо сидела за спиной своей госпожи, наблюдая, как пытают её возлюбленного. Зенократа. Зенократа, прекрасная, – слишком грубый эпитет для тебя.

Дзекоин вцепилась в его плечо, и видение исчезло в клубах дыма. Но она умрёт без единого звука, с радостью, потому что она служила Асаи Едогими.

Уилл опомнился снаружи, глотнул свежего воздуха.

– Неужели ты думал, что их личные чувства к тебе – любовь Магдалины, восхищение Филиппа, ненависть Норихазы – поднимутся выше их долга перед повелителем? – спросила Дзекоин. – Разве сам ты не был готов погибнуть за принца с того самого момента, как ты вошёл в крепость? По крайней мере, дай эту же возможность Тоетоми.

Она отпустила его рукав, и он застыл, не в силах произнести ни слова. Теперь пламя стеной шагало в дверях, помещение превратилось в огромную топку.

– А вы, госпожа моя Дзекоин? – выговорил он наконец.

– Хидеери был моим господином, Андзин Миура, – отозвалась она. – А его мать – моей сестрой. Я прошу у вас взаймы ваш короткий меч, мой господин Хидетада.

Потому что сегун и его братья поднялись и подошли ближе. Без единого слова Хидетада вытащил из-за пояса свой короткий меч и подал ей.

– Славьте все могущество Токугавы, – произнесла она. – Пусть их слава никогда не иссякнет. – Она отвернулась от мужчин и кинулась в пылающее здание, прижав кинжал к животу.

– Пусть их пепел затопчут в землю, – велел Иеясу. – Единственным памятником Тоетоми будет монумент самого Хидееси. – Принц сидел, опираясь спиной на высоко взбитые подушки, но дышал он с трудом, и лицо его покрылось пятнами. Его сыновья, его придворные, его штурман – все стояли рядом на коленях. Как и Ода Юраку. Старик, принявший новое.