С приходом к власти большевиков Петроград охватила лихорадка переименований – идеологическая болезнь, метастазы которой с поразительной скоростью распространились на все сферы городского хозяйства. Эпидемия началась в 1918 году, достигла своего пика в начале пятидесятых и, похоже, продолжается до сих пор. Так велика была заданная скорость. Все, что по тем или иным причинам не могло быть разрушено, переименовывалось.
В 1923 году Петроградский губисполком упразднил старые названия трех параллельно идущих улиц: Фурштатской, Захарьевской и Шпалерной, присвоив им имена революционеров Ивана Каляева, Петра Лаврова и Ивана Воинова. Этим же постановлением Сергиевская улица переименовывалась в улицу Чайковского, в память о композиторе Петре Ильиче Чайковском, который учился в училище правоведения, находившемся вблизи этой улицы на набережной Фонтанки. Тем не менее появилась легенда о том, что Сергиевской улице присвоено имя известного в свое время народника Николая Васильевича Чайковского, однофамильца композитора. Легенда получила настолько широкое распространение, что редколлегии справочника «Весь Ленинград» за 1926 год пришлось рядом с топонимом «Улица Чайковского» в скобках дать разъяснение «комп.», чтобы доверчивый обыватель не спутал великого композитора с бывшим народником, позже – откровенным врагом советской власти Н. В. Чайковским.
Политическая биография Николая Чайковского начиналась в середине 1860-х годов, когда он вступил в основанную М. А. Натансоном революционную организацию студентов-медиков. Имя Чайковского увековечено в названии этого кружка – «чайковцы». Но после октября 1917 года Чайковский вошел в состав Всероссийского комитета спасения Родины и Революции, который готовил восстание против советской власти. В 1918 году он участвовал в «Союзе возрождения», а после высадки союзного десанта в Архангельске возглавил Верховное управление Северной области. В 1920 году Николай Чайковский стал членом южно-русского правительства при генерале Деникине. Коллекционеры хорошо знают подписанные им денежные знаки, известные под названием «чайковки». Ясно, что в 1923 году его именем улицу назвать не могли. Однако легенда существует до сих пор. Возникновение и необыкновенная живучесть ее, вероятно, связаны с тем, что параллельные улицы названы именами революционеров, в ряду которых более уместным кажется имя Чайковского-революционера, пусть даже бывшего, чем композитора.
В 1920 году госпитальному судну «Рига» присвоили новое имя – «Народоволец». Случилось это незадолго до катастрофы, которую матросы как бы тайно предчувствовали и с суеверным страхом ожидали. По старой морской традиции, корабль не должен менять имя, данное ему с самого начала. Переименование всегда ведет к несчастью. Однажды причаленный у набережной Васильевского острова корабль вдруг дал крен, лег на борт и затонул. Говорили, что он был построен с изъяном: у него был постоянный крен на правый борт. Для предотвращения возможного крена и придания судну равновесия на противоположном левом борту имелась специальная цистерна, постоянно заполненная водой. Согласно расхожей легенде, один матрос привел на борт девушку. «Они спустились в трюм. Случайно девица открыла кингстон, который матрос не сумел закрыть». Судно потеряло остойчивость и перевернулось.
В Петрограде распевали частушку на мотив «Яблочка»:
Эх, клешики,Да что наделали –«Народовольца» потопили,С бабам бегали!
Еще говорили, что за сутки до аварии с корабля ушли крысы, о чем вахтенный будто бы доложил капитану, но тот не придал этому никакого значения. А крысы тем временем организованно покидали корабль: шли они по трапу, как рассказывали «очевидцы», «гроссами, то есть подразделениями по сто четыре штуки в каждом, и сразу устремлялись к церкви Киевского подворья, что на углу набережной и Пятнадцатой линии». Здесь эти твари ринулись в подвал, «сожрали все восковые свечи и муку для просфорок, а потом распространились по всему Васильевскому острову».
Иногда переименования сопровождались откровенными курьезами, которые так или иначе нашли отражение в городской мифологии. В начале 1920-х годов Екатерининский канал был переименован в канал Грибоедова, в память об Александре Сергеевиче Грибоедове, авторе бессмертной комедии «Горе от ума». Однако некоторые до сих пор считают этот факт не более, чем легендой, и утверждают, что каналу присвоено имя известного хозяйственника, некоего инженера К. К. Грибоедова, скончавшегося в 1922 году.
Был переименован и старейший Калинкинский пивоваренный завод. Согласно фольклору, это произошло совершенно неожиданно в перерыве заседаний Третьего всероссийского съезда советов рабочих и солдатских депутатов, который проходил в 1918 году в Таврическом дворце. Рабочие Калинкинского завода выставили для делегатов съезда бесплатное угощение. Дорвавшись до любимого напитка пролетариата, делегаты затянули перерыв допоздна, пьяно стучали кружками о мраморные подоконники, смачно сдували пену на яркие дубовые паркеты и прокуренными голосами горланили песню любимого героя революционной толпы Стеньки Разина «Из-за острова на стрежень…» После этого нехотя вернулись в зал заседаний и первым пунктом приняли постановление: присвоить Калинкинскому пивоваренному заводу имя Стеньки Разина.
Возможно, среди делегатов того съезда были и те, кто 19 января 1918 года с толпой революционных матросов ворвался в палаты Мариинской больницы, расстреляв без суда и следствия находившихся там бывших трех министров Временного правительства. Сгоряча матросов посадили в Петропавловскую крепость, но уже тогда, принимая новых постояльцев, комендант крепости Павлов будто бы громогласно заявил: «Место им во дворце, а не в тюрьме». Узнав об этом, Зинаида Гиппиус записала в своих «черных тетрадях»: «Ну вот и увидим их в Таврическом».
Наконец, в 1924 году эпидемия переименований коснулась и самого названия города. В траурные январские дни в числе мероприятий по увековечению памяти В. И. Ленина II съезд Советов поддержал предложение петроградских рабочих и своим постановлением переименовал Петроград в Ленинград. По удивительно неправдоподобному преданию, в 1924 году восемнадцатилетний Шостакович будто бы говорил одному из своих друзей: «Неужели, если когда-нибудь я стану великим, как Ленин, город после моей смерти назовут Шостаковичградом?»
Утраты
В бездонной глубине памяти охваченного бедой послереволюционного Петрограда хранилось предание, всплывшее на поверхность уже после смерти величайшего инквизитора всех времен и народов. Будто бы в первые недели революции Сталин появлялся на заседаниях и приемах в Смольном как-то неожиданно, из боковых и задних дверей. «Зачем вы это делаете?» – спросил Сталина один из большевиков. «Больше бояться будут», – будто бы ответил начинающий великий вождь и учитель всего человечества.
С этого времени городской фольклор как бы утрачивает способность отражать созидательное, творческое начало бытия. В нем все более явственно звучит тема разрушения, гибели, утраты. Впервые мистические видения прошлого приобретали конкретное содержание, а самые невероятные предчувствия находили фантастические подтверждения.
Молва утверждала, что на вершине Нарвских триумфальных ворот поселился колдун. Временами он принимает образ Славы, управляющей шестеркой коней, мчащихся в бездну. Говорили, что художнику Павлу Филонову однажды удалось его увидеть, и он изобразил колдуна на своем загадочном полотне «Нарвские ворота». Но понять сюжет этой необыкновенной картины люди до сих пор будто бы не могут.
На слуху были многочисленные легенды о крысиных походах. Будто бы крысы в несметных количествах населяли амбары на берегу Невы, неподалеку от Александро-Невской лавры. Когда этим мерзким тварям хотелось пить, они текли к реке живым потоком и могли обглодать до костей лошадь, попадись она на дороге, «как муравьи очищают лягушку». Какая-то таинственная сила поднимала эти жуткие полчища. Они шли среди бела дня по мостовой. Останавливались трамваи, шарахались кони, цепенели прохожие, а крысы все шли и шли. Они пересекали улицы, доходили до Невы и неожиданно исчезали. Как в землю. «Знак беды… знак беды…» – шептали обыватели.
Тем не менее надежда еще оставалась. Именно тогда родилось замечательное поверье. Благополучие Петербурга – Петрограда – Ленинграда, его честь и достоинство оберегается тремя всадниками, рыцарями сказочного города – Петром I, Николаем I и Александром III. Пока они стоят на страже царственного города, никакой катастрофы не произойдет. Только в 1937 году, когда памятник Александру III сняли с пьедестала и отправили за решетку Русского музея, знак беды в сознании ленинградцев обозначился так явственно, что в него поверили окончательно.