Читать интересную книгу Франкенштейн: Антология - Стивен Джонс

— Запросила информационную базу. Я не забыла ваше имя, не могла забыть. Вы были так добры. Мне нужно поговорить с кем-то, прежде чем снова вернуться в больницу.

Значит, пришел ее черед. Она предстанет перед бедой лицом к лицу; ничего уже не отложишь.

— Как ваш муж?

— Мой муж, — сказала она, не слушая. Помехи на линии на миг прервали ее голос. Сигнал восстановился, но нас по-прежнему разделяла решетка мембраны, словно мы находились в электронной исповедальне. — Сегодня в полпервого ночи его… как это называется?.. — Она закусила губы, но контролировать слезы не получалось. — Его ЭЭГ. Электроэнцефалограмма. Она… остановилась. Так мне сказали. Прямая черта. Ничего больше. Это, сказали, необратимо. Как это могло случиться? — в отчаянии воскликнула она.

Я подождал.

— Они хотят, чтобы вы подписали, да, Эмили?

— Да. — В голосе ее звучало мучение. — Это ведь хорошее дело, верно? Вы сами так говорили, днем. Вы знаете об этом. Ваша жена…

— Мы сейчас говорим не о моей жене, не так ли?

— Но мне сказали, так будет правильно. Доктор сказал.

— Что именно, Эмили?

— Обеспечение жизнедеятельности, — патетически произнесла она. — Поддержка. — Она все еще не понимала, о чем говорит. — Мой муж представляет большую ценность для науки, для медицины. Не все годные к использованию органы можно забрать сразу. Какое-то время уйдет на поиск подходящих реципиентов. Вот почему поддержка так важна. Это гораздо надежнее и эффективнее хранения органов. Ведь так?

— Не думайте об этом как об «обеспечении жизнедеятельности», Эмили. Не заблуждайтесь. Нет больше никакой жизни, которую надо «поддерживать».

— Но он не умер!

— Нет.

— Тогда в его теле нужно поддерживать жизнь…

— Не жизнь, вовсе не жизнь, — сказал я. — Ваш муж теперь — и еще надолго — не жив и не мертв. Вы это понимаете?

Для нее это оказалось слишком. Она сломалась.

— К-как я могу понять? Я не могу попросить их отключить аппаратуру. Как я могу поступить так с ним?

— Так разве это не решение — не отключать аппараты?

— Но это ведь ради блага человечества — так мне сказали. Ради тех, кто еще не родился. Разве это не правда? Помогите мне! — взмолилась она. — Вы добрый человек. Мне нужно быть уверенной, что он не страдает. Как вы считаете, этого он хотел? Этого хотела ваша жена? По крайней мере, так вы можете навещать ее, видеть ее. Это ведь важно для вас, да?

— Он ничего не чувствует, если вас интересует именно это. Не чувствует сейчас и не почувствует никогда. Никогда больше.

— Тогда все в порядке?

Я промолчал.

— Она же пребывает в мире, несмотря ни на что, верно? Все это почему-то кажется таким ужасным. Я не знаю, что делать. Помогите мне, пожалуйста…

— Эмили, — с огромным трудом выговорил я. Но сказать это необходимо. — Вы понимаете, что произойдет с вашим мужем, если вы подпишете соглашение о Поддержке?

Она не ответила.

— А вот что. Слушайте, как это начинается. Сперва его подсоединят к компьютерному сортировщику клеток, чтобы отследить лейкоциты, тромбоциты, эритроциты, антигены, которые нельзя сохранить. Он станет круглосуточно производить бесконечный красный поток для переливаний…

— Но переливание крови спасает жизни!

— Не только для переливаний, Эмили. Его вены станут полем боя вирусов, пневмонии, гепатитов, лейкемии, раковых клеток. А потом его тело опустошат, точно тушу заколотой свиньи, и накачают его новыми экспериментальными токсинами, чтобы он мог продолжать вырабатывать антитела к ним. Слушайте меня, слушайте. Он начнет разлагаться изнутри, Эмили. Он станет вместилищем разнообразнейших хворей, опухолей, паразитов. Он провоняет жаром лихорадки. Сердце его съежится, мозг разъест туберкулез, все полости тела дадут приют инфекциям. Волосы его выпадут, кожа пожелтеет, зубы раскрошатся и сгниют. Во имя науки, Эмили, во имя их драгоценных исследований.

Я сделал паузу.

— Вот так, если ему еще повезет.

— Но пересадка…

— Да, верно! Вы совершенно правы, Эмили. Если не кровь, тогда трансплантация. Они будут забирать орган за органом, клетку за клеткой. И это растянется на годы. Пока машины в состоянии качать легкие и сжимать сердце. И наконец, когда возьмут его глаза, почки и все остальное, придет черед нервной ткани, лимфоузлов, тестикул. Из него высверлят костный мозг, а когда он кончится, возьмутся за желудок и кишки, как только научатся пересаживать и эти органы. А они научатся. Поверьте мне, научатся.

— Нет, пожалуйста…

— И когда он будет досконально, стопроцентно выпотрошен — или когда его тело сожрет изнутри само себя, — когда не останется ничего, кроме дышащего мешка, набитого собственным дерьмом, знаете, что с ним сделают тогда? Знаете? Тогда с него начнут сдирать кожу: с рук, с ног, с черепа, по паре миллиметров зараз, для наращивания, пересадки и перепересадки, пока…

— Хватит!

— Заберите его, Эмили! Заберите вашего Уильяма оттуда сегодня же, сейчас же, прежде чем техники приберут его к своим кровавым рукам! Ничего не подписывайте! Везите его домой! Берите его и похороните навечно! Сделайте это для него. И для себя. Подарите ему покой. Сделайте ему этот последний, самый ценный подарок! Даруйте ему мир! Вы же можете это сделать, можете? Вы можете?

Далеко-далеко, на другом конце города, глухо стукнула брошенная на рычаг трубка. И только тогда я услышал другой звук — звук, который я счастлив был бы не слышать никогда.

«Удачи, Эмили, — подумал я, рыдая. — Удачи».

Я продолжил свое ночное бдение.

Я пытался очнуться — и не мог.

III

Перед дверью моего дома стоит машина. Она жрет людей, пережевывает их и выплевывает только то, что не может использовать. Она хочет добраться до меня, знаю, хочет, но я ей не дамся.

Звонок, которого я жду, никогда не раздастся.

Теперь я в этом уверен. Врач, или медсестра, или секретарь, или автоответчик никогда не известят меня о том, что все кончено, что процедура более нерентабельна и ее останки выдадут мне для захоронения или кремации. Ни вчера, ни сегодня — никогда.

Я резал ее артерии украденным скальпелем. Я вгонял ледоруб в ее мозг, надеясь повредить двигательные центры. Я защемлял ее нервные узлы. Я прокалывал ей барабанные перепонки. Я вгонял в нее иглы, пытаясь проткнуть сердце или легкие. Я прятал щелочь в складки ее шеи. Я повредил ей глаза. Но все бесполезно. Моих усилий никогда не достаточно.

Они никогда не отпустят ее.

Когда я сегодня приду в больницу, ее не будет в палате. Ее уже отдадут интернам для спинномозговых пункций и артериограмм, для хирургической практики на кадавре — не живом и не мертвом. Она окажется во власти мясников, студентов-первогодков с их ржавыми тупыми ножами, любителей поперечных разрезов…

Но я знаю, что сделаю.

Я обыщу все этажи, все лаборатории, распахну все потайные двери крыла, и, когда я найду ее, я ее тихонько выкраду; я обеспечу ей безопасный проход. Я же могу это сделать, могу ведь? Я доставлю ее туда, куда даже им не дотянуться, — за границы, отделяющие живых от мертвых. Я перенесу ее через порог в иной мир, где бы он ни был.

И там я останусь с ней, я буду с ней, найду с ней убежище среди мертвых. Я растерзаю свое тело, и пусть разложение приведет нас с ней в один тихий приют. И там я останусь и проживу со смертью срок, отпущенный мне вечностью.

Пожелайте мне удачи.

ЛИЗА МОРТОН

Папулин монстр

Лиза Мортон живет в Северном Голливуде. В 1989 году она дебютировала как киносценарист, написав сценарий к фэнтезийному фильму под названием «Знакомьтесь: Пустоголовые» («Meet the Hollowheads»), известному также как «Жизнь на грани» («Life on the Edge»), кроме того, Мортон выступила помощником продюсера этого проекта. На следующий год она попробовала себя в качестве автора песен к фильму «Приключения в городе динозавров» («Adventures in Dinosaur City» или просто «Dinosaurs»), снятому для «Disney Channels».

Писательница осуществила театральную постановку работ Филипа Дика («Свободное радио Альбемута» («Radio Free Albemuth»)) и Теодора Старджона («Кладбищенский читатель» («The Graveyard Reader»)), а также собственных одноактных пьес: «Территориальный императив» («The Territorial Imperative»), «Что за дебошир» («What a Riot») и «Нормальная реакция» («Sane Reaction»), получивших одобрение критиков как в Нью-Йорке, так и в Лос-Анджелесе.

Лиза Мортон написала сценарий к шестидесяти пяти сериям проекта «Дети Тунтауна» («Toontown Kids»), выпускаемого «Disney TV», и опубликовала рассказ в антологии «Темные голоса 6. Книга ужасов от „Pan“» («Dark Voices 6: The Pan book of Horror»).

В этот раз папуля бил ее больнее, чем обычно. Как только хлопнула дверь, она сразу поняла: придется туго. Он появился поздно, после десяти вечера, а няня Хезер, жившая по соседству на той же улице, ушла еще в семь. Стейси растянулась перед телевизором, включенным на полную громкость, и с упоением начала трудиться над книжкой-раскраской «Аладдин». Девочка купила ее на тайно сэкономленные деньги, которые ей выдавали на ланч. Само собой, мультфильма она не смотрела, но любила разглядывать яркие картинки на обложке и черно-белые контуры внутри и представлять себе, что видела его. Вооружившись коробкой цветных карандашей в шестьдесят четыре цвета, она раскрашивала рисунки и сочиняла сюжет. Ей нравилось фантазировать, ведь то, что она выдумывала, всецело принадлежало ей, и папуля не мог это отобрать.