Читать интересную книгу Выпашь - Петр Краснов

Парчевский узнал Петрика, но не выказал особенной радости встречи. Эмигрантство наложило на него печать осторожности в отношениях с людьми, с которыми он давно не встречался. Со школы они были на ты.

— Я слыхал, ты наездничаешь?

— Да… Работаю.

— Хорошо зарабатываешь?

— Как придется.

— На чаевых? — просто, как о совсем обыкновенном деле, спросил Парчевский.

Петрик смутился.

— А ты что поделываешь? — вопросом ответил он.

— Я, как в оперетке поется: — играл чертей, качал детей… Всего перепробовал.

Ресторан русский держал. Товарищам стал даровые обеды давать… Ну, как же!..

Время такое было!.. Из Сербии приезжали голо-одные… Как самому есть, другу не дать… Прогорел… Потом… Да что — потом?… За собаками ходил… На собачьи бега их натаскивал… Теперь платья дамам расписываю… Дожили, брат… До чего дошел… И масона слушать пожаловал.

Пришел Пиксанов. Его встретили дружным говором почитания и уважения.

— Вот посмотри на него, — шептал Петрику на ухо Парчевский, — стопроцентный монархист… Ума палата… Он таки этого Ловчиллу уклеит. На обе лопатки, поди его положит. Ты Ловчиллу-то помнишь?

Но Петрик не знал никакого Ловчиллу.

— Генерального штаба и бывший гвардеец. Впрочем, в гвардии пробыл ровно столько, сколько нужно, чтобы держать в академию. Фамилия, вот уже именно по шерсти и кличка: — ловчилой был, ловчилой и остался. Авантюрный человек. То, что во время войны называли: — "Вова приспособился". Приспособляемость необычайная.

Говорят, есть такие ящерицы-хамелеоны, которые всяческую окраску принимают. Так и он с красными — красный, с черными — черный, ну, с нами, естественно, будет белым. Перед Государем на животе ползал, все в Свиту попасть добивался. В Думе в какой-то комиссии либеральничал… Теперь вот масоном заделался. Видно, и тут почуял, что жареным пахнет. Он, говорят, мастер ложи "Змея и чаша"… Важный парень. Большая шишка. В добровольцах не был, гражданской войны не нюхал. Как здесь очутился, чем живет? — темна вода во облацех… Но живет не по-нашему.

Генерал Ловчилло пришел последним. Парчевский, он оказался старшим из присутствующих, скомандовал: — "Господа офицеры".

Ловчилло обошел всех и с каждым поздоровался.

— Я, господа, по долгому опыту знаю, как на эмигрантские собрания собираются и потому не торопился.

Ферфаксов, как распорядитель собрания, провел Ловчиллу в голову стола и предложил ему стул.

— Садитесь, господа, — сказал Ловчилло и обратился к Ферфаксову, — может быть, кофе потребуем или ординеру? За чашками и стаканами веселее пойдет беседа.

Распорядитесь, голубчик.

Ферфаксов пошел сделать заказ. Офицеры сели, кто у стены, кто за стол. В самый угол сел Пиксанов. С ним рядом сели Петрик и Дружко.

Пока гарсон в зеленом переднике разносил чашки с кофеем и стаканы с бледным вином и было тихо, Петрик рассматривал собравшихся.

Генерал Ловчилло резко отличался от всех. Он был отлично и во всем новом одет.

Смокинг с блестящими отворотами прекрасно на нем сидел. Сытое полное лицо со тщательно припомаженными висками, со стрижеными усами, — лишь были оставлены маленькие черные кисточки под самым носом, — все говорило о какой-то совсем другой жизни, чем та, какую вели все другие. Ему было вероятно за шестьдесят. Он был не толстый, но пузатый. Живот круглым шаром выпячивался из-под смокинга.

Нижняя губа презрительно оттопыривалась. Во всей осанке его было, что он был генерал и генералом остался. Он знает и умеет вести себя по-генеральски.

Ловчилло положил полные руки на стол и сцепил пальцы. Руки у него были белые, холеные, на пальцах яркими огнями горели камни дорогих перстней. На белых рукавчиках были тройные золотые запонки.

Каким контрастом были сидевшие против него офицеры. У всех худые, изможденные непосильной и непривычной работой лица. Бледные от плохого, неправильного питания. Руки в мозолях и с неотмываемой грязью масла и машинной копоти. Редко у кого на пальце блеснет золотое обручальное, или черное пажеское кольцо. Все они были в одинаковых пиджаках, купленных в магазинах готового платья. Граф Онгрин был в шоферской ливрее. Это сидели настоящие рабочие — пролетарии. Только ищущие знания глаза, да спокойные, сдержанные манеры говорили о каком-то другом, во всяком случае не пролетарском воспитании.

Все молчали, чего-то ожидая. Никто не закурил. Ферфаксову, он был устроителем собрания, надо было предложить выбрать председателя собрания, или прямо взять инициативу на себя и предоставить слово генералу, но бедный, скромный Факс был подавлен генеральским видом и осанкой Ловчиллы и совершенно, что называется, «скис», и только растерянно и безпомощно поглядывал на графа Онгрина, ища у него помощи и поддержки.

Генерал Ловчилло несколько раз обвел глазами все собрание, вопросительно посматривая то на того, то на другого. Он ожидал вопросов. Потом он медленно расцепил пальцы, положил ладони на стол и сказал: — Что ж, господа, приступим.

Никто ничего не ответил. Ферфаксов мучительно, до слез покраснел и умоляюще своим собачьим взглядом посмотрел на генерала Ловчилло.

— Хорошо, господа, я начинаю, — сказал мягким и негромким голосом Ловчилло.

В комнате наступила полная тишина. Слышнее стали голоса французов в бильярдной, да резкий треск карамболирующих шаров.

ХХIV

— На этих днях в Бельгии, в Брюсселе, — спокойно и плавно начал генерал, — тоном человека, читающего лекцию и уверенного в знании предмета, — в местном оперном театре был спектакль исключительно для масонов. Спектакль resеrveе.

Масоны при входе в зрительный зал надевали свои масонские передники и знаки отличия. Заграницей принадлежности к масонскому ордену не стыдятся. Там понимают: масонство — великое братство. И что, господа, может быть выше, как общее братское искание истины. Это только наша русская косность, наша отсталость и некультурность, наконец, наша неосведомленность приписывают масонам какой-то мистический демонизм, связывает его с мировым еврейством, с каббалой, даже, стыдно сказать, с черной магией. Начитаются книг, как: "L'eluе du Drаgоn", сочинений г. Бостунича, или г. Маркова — и думают, что они знают, что такое масонство.

Генерал приостановился. Он будто ждал возражений. Все молчали. Петрик посмотрел на Пиксанова. Тот сидел, опустив красивую, худощавую голову с плоским рыбьим лицом. Он, видимо сдерживаясь, сжимал и разжимал зубы и от этого желвак играл у него на виске. Подметив взгляд Петрика, он вздохнул и охватил голову обеими руками.

— К масонам и сейчас принадлежат многие коронованные особы, — продолжал генерал. — Все выдающиеся, наиболее образованные и талантливые личности современного мира — масоны. Масонство впитало в себя, так сказать, мозг человечества, — и потому естественно, что ему принадлежит и предстоит громадная роль в будущем России.

Генерал опять приостановился, и опять никто ничего не сказал. Если бы Ловчилло теперь посмотрел внимательно на собравшихся и слушавших его в гробовом молчании, он увидал бы, каким мрачным огнем горели глаза большинства его слушателей. Но генерал был упоен своею речью. Он с наслаждением слушал сам себя и смотрел на свои холеные руки и на игру камней на перстнях.

— Что скажете вы, если я скажу вам, что императоры Павел I и Александр I были масонами? Что масоном был и наш великий вождь, учитель и наставник, непобедимый Суворов?… Богобоязненный, верующий, так благостно скончавшийся!.. Чью память мы недавно благоговейно поминали… Непобедимый!..

Генерал играл этим словом, как блестящим мячом, колдуя им своих слушателей.

— Тогда масонство было другое, — хмуря брови, резко сказал Пиксанов.

— Император Александр I был окружен масонами, а какие победы!.. Русская армия в Париже. Гвардия бивакирует на Елисейских полях… Что же это, диавол помогал?…

Я слышал… Мне возразили: — тогда было масонство другое… Может быть?… И люди и нравы были другие… И теперь есть масонство и масонство. Я не буду говорить про так нашумевшую ложу Grаnd-Оriеnt, ложу Великого Востока. Может быть, там и много евреев… Отчего им и не быть там? Может быть там и действительно есть связи с Аlliаnсе Isrаelitе и с банковским миром? Это нисколько не умаляет ее значения, пожалуй, даже напротив. Но я про них не говорю. Я их не знаю. Наши русские ложи: — "Северная звезда", «Астрея», "Юпитер" и другие — вне всякого подозрения в сношениях с Grаnd-Оriеnt. Наши ложи прежде всего философские… ищущие… находящие… Они отнюдь не враждебны православию… Они его не исключают… Когда скончался настоятель берлинской посольской церкви, протоиерей Мальцев, человек высокого ума и святой жизни, в его вещах нашли знаки масона высокой степени. Это не мешало ему предстоять перед алтарем и приносить безкровную жертву… Где же тут демонизм?… Нас упрекают в обрядности, в бутафории, театральности… Говорят про наши обряды, что они "tres еnfаntilеs"…