команда отставить, — значит, заткнись. Смех прет из нас, а мы его душим...
— Известно, — вставил Ковальчук. — Приказ есть приказ, и не шамаркай.
— Потом и взводному, и старшине досталось за то, что не одели молодого красноармейца по-уставному, не подогнали обмундирование, — продолжал Сергей Тимофеевич. — Вот так мы с Пантелеем Харитоновичем начинали службу. В одном взводе и на фронт отправились, и свой первый бой приняли. Тридцать лет минуло, а все, как перед глазами... Кинули нас на передок. Вошли в соприкосновение с противником. Вернее, он на нас напер — мы и окопаться как следует не успели. Но отбивались. Гитлеровцы прорвались у соседей, начали обход с флангов, вот-вот зашморгнут, гады, мешок. А тут будто палкой по боку — хрясь! Скосило. Лежу. Ну, думаю, был Сергей Пыжов и весь вышел, последние мгновения сердце бьется, глаза живой мир видят... Подойдет фриц, прошьет очередью из автомата и — каюк. Да так же страшно стало, так жить захотелось!.. Пополз на здоровом боку, поволок отнявшуюся ногу, кровавый след на земле оставляя. Откуда ни возьмись — Пантелей... Потом я всякое читал, слышал, будто в подобных случаях многие просили добить их, чтобы товарищей не подвергать опасности и живым в лапы врагу не попасть. Может быть, подобное и случалось — на войне бывало такое, что и вообразить не возможно. А я, хотя уже и волок меня Пантелей, все твердил: «Не оставь, Паня... Не оставь...» Вот такой, Петро, оказалась наша присяга.
— Что говорить — вашему поколению досталось, — заметил Ковальчук. — Проверочка еще та. Сразу обозначилось, кто за красных, кто за белых.
— Хороню сказал, — похвалил его Сергей Тимофеевич, которому очень понравилось вот такое смещение во времени известного исторического понятия, делившего мир на друзей и врагов в первые годы Советской власти.
— Значит, спас вас этот Пантелей Пташка? Вот бы вам повидаться!
— А они и видятся, — сказала Анастасия Харлампиевна. — В одном цехе, на одной батарее работают.
— Вместе кокс даем, — подтвердил Сергей Тимофеевич, довольный впечатлением, которое произвело эго сообщение на Петра Ковальчука. — И такое, как видишь, бывает. Тогда разошлись наши дороги, а через двадцать лет — сошлись.
— Красиво! — восхищенно воскликнул Ковальчук.
— Да, не будь Пантелея, не раскатывал бы сейчас Сергей Пыжов но курортам, не разъезжал на лимузинах, не осчастливил эту прекрасную даму.
— Разболтался, — усмехнулась Анастасия Харлампиевна.
— А что? От правды никуда не денешься, — шутливо продолжал Сергей Тимофеевич. — И время прошло незаметно. Смотри, Волноваху проезжаем.
Водитель опять затормозил, сбавил ход, что-то проворчал под нос. Сергей Тимофеевич повернулся к нему:
— Лаешься?
— Нет, — засмеялся Петро. — Стишки повторяю... — Прогнал улыбку: — Тут не то что лаяться!.. Вот нас джигитами называют, лихачами. Заслуженно? Да. Инспекция за горло берет: месячниками безопасности движения донимают, штрафуют, талоны пробивают, шоферские корочки отбирают... Правильно? Правильно. Нарушил — отвечай. Автопредприятие должно справиться с государственным планом? Должно. Начальство требует от экипажей выполнения задания, прижимает, если не даем норму, и моральными стимулами, и рублем: могут всучить такую лайбу, что на ней только загорать, а не ездить. И тут жаловаться некому — о каком новом аппарате может идти речь, если не умеешь зарабатывать деньги хозяйству... Так и получается, как ни крути, ни верти баранку, виноват шофер.
— И верно, согласился Сергей Тимофеевич, — заколдованный круг. Заработки какие? Жить можно?
— Как сказать... Жизнь бывает разная.
— А все же? — допытывался Сергей Тимофеевич, не считая зазорным полюбопытствовать: не о краденом спрашивает — о заработанном нелегким трудом. — В месяц сколько выгоняешь?
— И сто двадцать, и сто пятьдесят, и сто восемьдесят... Когда как, — Петро снова тормознул, сбил скорость, привязался в хвост колесному трактору, ожидая, пока пройдет встречная машина, мешающая ему пойти на обгон. Сказал Сергею Тимофеевичу: — Видите, что получается? Вот что нас делает, вот что гробит дорога. Под капотом девяносто лошадей. Из них все расчеты, а хода нет. Раз тормознешь, потеряешь скорость, потом — снова... тащишься вот за такой каракатицей, а там условия для обгона плохие, сам не идешь — жить хочется, за пассажиров отвечаешь. Набегает, набегает потерянное время. Выбрался на свободный участок и жмешь железку до отвала, чтобы наверстать упущенное, — сто — сто двадцать километров в час, а то и больше. Вроде и инспекторов не видно. А где-нибудь за закруглением, когда и скорость сбросил до нормальной, вдруг выбрасывает тебе палочку. Деваться некуда, съезжаешь на обочину, бодренько так приветствуешь блюстителя дорожного порядка. А он по всем правилам — руку к козырьку каски: «Младший лейтенант ГАИ такой-то. Позвольте ваши права». Достаешь «корочки» со спокойной совестью. Он их и не открывает, вертит в руках, спрашивает: «Какой знак в начале трассы?» Ну, это вопрос зеленым автомобилистам. «Допустимая скорость указана, — отвечаю, — восемьдесят километров для легкового транспорта». «Совершенно верно, — подтверждает. — А вы с какой скоростью двигались... — открывает «корочки» и, заглянув в них, добавляет: — товарищ Ковальчук Петр Степанович?» Петр Степанович делает невинные глаза и говорит: «Вы же видели, товарищ лейтенант. Что-то около этого. Ну, может быть, восемьдесят два». И тут начинается главное: «Нехорошо, товарищ Ковальчук. Нарушили правила и пытаетесь обмануть официальное лицо. Вы двигались со скоростью сто двадцать семь километров в час. Придется наказать. К тому же, у вас со зрением плоховато — даже не различаете, сколько звезд на погоне. В глазах двоится. Пошлем на переосвидетельствование к окулисту...» Культурненько, вежливо. После комсомольского набора и с высшим образованием ребята на дорогах стоят. Вот так и горит Ковальчук — мчался-то и в самом деле сломя голову. Что остается? «Виноват, — говорю, — товарищ младший лейтенант. Наказывайте».
— Ну, правильно, — одобрил Сергей Тимофеевич. — Чего уж тут юлить... Но как же он узнал?
— Техника, Сергей Тимофеевич. Техника на грани фантастики. Научно-техническая революция, слышали? Вот у них тоже. Сидит товарищ где-нибудь в холодочке со скоростемером, рацией. Прошла машина — приборчик и показал ее ход. По линии сообщается: марка машины, ее номер, скорость. А там уже ловят.
— Да-а, — протянул Сергей Тимофеевич, — не позавидуешь.
— И нельзя без этого, вот же в чем дело! Каждому хочется побольше заработать. А заработок для нас — пассажиро-километры, скорость. Тут нашего брата попусти — беды не миновать: аварий, дорожного травматизма... Потому я и говорю: все упирается в дорогу. На хороших дорогах лихачить не надо: задал ручным газом крейсерскую скорость — и кати.
Анастасия Харлампиевна не принимала участия в мужском разговоре. Она смотрела в окно машины на проносящиеся мимо посадки, поля, а всеми мыслями уже была дома, представляла, как удивится и обрадуется Олежка. Намечала, чем сразу же заняться...
У мужчин продолжалась беседа.
—