Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Джек, знаешь, мне трудно выразить словами то, что я вижу на твоем лице, но, по-моему, ты выглядишь не очень.
Джек включил телевизор. Он умылся и побрился лезвием «Клинок Уилкинсона» — им он пользовался из-за громкого имени, — потом шлепнул на лицо крем после бритья так, что стало больно. Приготовил яичницу с кофе и за едой просмотрел первую часть «Таймс Геральд», по-прежнему в шортах. В газете напечатали открытое письмо Каролине Кеннеди, настолько эмоциональное, что горло сдавило, и он не смог глотать. В уме он пересказал трагедию президента и его чудесной семьи.
Зазвонил телефон. Бренда Джин Сенсибау, Бэби Легран, звонила из своей квартиры в Форт-Уорте.
— Джек, нужно платить за квартиру. Нам с детьми нечего есть.
— Вот прямо так сходу.
— Я дошла до ручки, так что зачем терять время. Вчера был вечер зарплаты.
— Ты отлично знаешь, черт возьми, почему мы закрыты.
— Я не говорю, что это плохо. Ты скажи, как мне протянуть следующую неделю без зарплаты.
— Ты уже взяла часть зарплаты.
— Не надо злиться и кричать на меня, Джек. Я прошу маленький аванс, чтобы дети смогли сегодня поесть. Ты прекрасно знаешь, что на меня всегда можно положиться. А мне надо всего лишь еды на день, и сунуть хозяину квартиры немного денег, чтобы он заткнулся.
— Сколько тебе, дрянь такая?
— Двадцать пять долларов. Я не смогу доехать до Далласа, но если ты перешлешь деньга по почте или как там делается, я доберусь до центра и сниму их.
Джек сообразил, что «Вестерн Юнион» находится всего за полквартала от полицейского управления. Бренде повезло. Если поспешить, можно успеть перевести двадцать пять Долларов, а потом застрелить этого ублюдка Освальда.
Он запил «Прелюдии» остатками кофе и оделся. Темный костюм, серая фетровая шляпа, шелковый галстук с виндзорским узлом. Подхватил Шебу и сообщил Джорджу, что едет в клуб. Посадил собаку на переднее сиденье и завел машину.
Джек опаздывал. Если я не успею, решат, что я сделал это нарочно. Он пересек Дили-плазу, свернув немного в сторону, чтобы еще раз взглянуть на венки. Спросил у Шебы, не проголодалась ли она, не хочет ли свой «Альпо». Припарковался на стоянке через дорогу от «Вестерн Юниона». Открыл багажник, вынул собачьи консервы, открывалку и положил таксе еды прямо на переднее сиденье. Взял из кошелька две тысячи долларов и распихал по карманам, потому что именно так владелец клуба должен входить в помещение. Револьвер он положил в правый карман брюк. На подкладке шляпы было отпечатано золотом его имя.
Он перешел дорогу и заполнил бланк на перевод денег. Служащий поставил на квитанции время 11:17. Джек опаздывал даже сильнее, чем думал. Впервые в жизни он слегка прибавил ходу и меньше, чем через четыре минуты стоял в темном гараже под зданием полиции и суда.
Если так легко сюда попасть, значит, меня ждут.
Он пересек пустую парковку и подошел к двум «фордам» без маркировки, стоящим между выездами. Послышались голоса: «Вот он, вот он», и Джек сначала решил, что обращаются к нему. Он поднялся по небольшой рампе и остановился у группы репортеров. Прерывистые голоса и гулкие прыгающие звуки заполнили проход, завелись машины, защелкала аппаратура. Повсюду копы в штатском, старшие офицеры в белых шляпах. Детективы выстроились вдоль стен. Там же стоял и Рассел, но у Джека не было времени поздороваться. Большинство газетчиков и три телекамеры находились справа от Джека, у выезда на Мэйн-стрит. Бронированный фургон инкассаторов стоял сверху у второго выезда.
— Вот он.
— Вот он.
— Вот он.
Время с точностью до секунды, место прямо в точку. Зажглись прожекторы. Все стало черно-белым, яркий свет и густая тень. Из тюремного отделения вышла группа полицейских, сопровождая заключенного — человека в темном свитере, который кажется призраком из ниоткуда.
Репортеры зашевелились. Затем вспышки, выкрики, эхом отразившиеся от стен, и все это показалось Джеку странным, уже виденным — он стоял в ослепительном искусственном свете, в сыром подвале, где выезды испещрены пятнами выхлопов, а в воздухе висит октановая вонь.
Вот он.
Джек вышел из толпы, заранее видя, как все происходит. Вынул револьвер из кармана, спрятал под полой, прижав ладонью к бедру. Путь открылся. Между ним и Освальдом никого. Джек поднял револьвер. Сделал последний широкий шаг и выстрелил один раз, в живот, с расстояния в несколько дюймов. Освальд обхватил себя руками и зажмурился. Низко хрюкнул, тягостно и тоскливо. И начал падать в мир боли.
На стрелявшего навалилась масса тел, все эти люди в «стетсонах» тяжело дышали, отнимали оружие, кто-то пихнул его коленом в живот. Джек не мог понять, почему с ним так обращаются. Зачем это, если все его знают? И хуже всего, что дюжину других голосов заглушил резкий вопль Рассела Шивли:
— Джек, Джек, сукин ты сын!
Выстрел.Был выстрел.Стреляли в Освальда.Стреляли в Освальда.Раздался выстрел.Началась суматоха.Все двери заперли.Боже правый.Раздался выстрел, когда его вели к машине.Выстрел.Началась суматоха.Катаются и дерутся.Когда его выводили.Теперь его ведут назад.В Освальда стреляли.Полиция перекрыла все выходы.Кричат, кричат: все назад.Коренастый мужчина в шляпе.Освальд согнулся.Одно из самых нелепых происшествий.От красных мигалок режет глаза.Человек в серой шляпе.Он как-то пробрался.Полицейская охрана и полицейский кордон.Люди. Полиция.Вот молодой Освальд.Его выволакивают.Он лежит ничком.Внизу живота у него огнестрельная рана.Он побелел.Освальд побелел.Лежит в «скорой».Голова откинута.Без сознания.Болтается.Его рука болтается, свесившись с носилок.Теперь «скорая» отъезжает.Вспыхивают красные мигалки.Молодого Освальда быстро увозят.Он совсем побелел.
Помнишь «скорую» защитного цвета в Ацуги, которая заворачивает на летное поле, воздух дрожит от жары, и оттуда выбирается пилот?
Ли чувствовал себя совсем неважно. Сначала в него выстрелили, затем попытались сделать искусственное дыхание. Еще в учебке морской пехоты он понял, что при ранении в живот это последнее дело.
Он видел, как его ранили, — его снимала камера. Сквозь боль он смотрел телевизор. Сирена панически выла, значит машина неслась на полной скорости, но он не ощущал движения. Какой-то человек, нагнувшись к нему, произнес, что если Освальду хочется что-то сказать, пусть говорит сейчас. Несмотря на боль, несмотря на потерю восприятия везде, кроме того места, где болело, Ли наблюдал, как реагирует на буравящее жжение пули.
Помнишь, как выглядел пилот, астронавт в шлеме и резиновом костюме?
Все покидало его, по краям все ощущения растворялись в пространстве. Он знал, что находится в «скорой», но уже не слышал ни сирены, ни человека, который просил его говорить, судя по голосу — дружелюбного техасца. Осталось только одно — издевательская боль, искаженное лицо по телевизору. В Хайделе спрятаны крик и ад. Он смотрел в полумрак чьей-то каморки с телевизором.
Все, что мы имеем при себе, отпадает, сумерки и дым из трубы. Откуда взялся металл у него в теле?
Ему было больно. Он знал, что такое «больно». Достаточно посмотреть в телевизор. Рука лежит на груди, рот собрался в понимающее «о». Боль стирает слова, затем мысли. У него осталась только дыра, проделанная пулей. Через селезенку, желудок, аорту, почки, печень и диафрагму. Осталось только чистое восприятие пули. И сама пуля, медь, свинец и сурьма, В тело поместили металл. Вот что причиняет боль.
Но помнишь, как люди смотрели на взлет самолета? Поражались, как быстро он скрылся в дымке.
Его зарегистрировали в «Паркленде» в 11:42. Основная жалоба — огнестрельное ранение.
Выявили, что сердце вялое, совсем не бьется. Фактический пульс не установлен. Зрачки неподвижны и расширены Кровоток в сетчатке отсутствует. Дыхательных движений не совершается. Пульс не прощупывается. Скончался: 13:07. При закрытии тела пропали два тампона.
Космическая авиация.
Белый полуденный кошмар высоко в небесах над Россией. Я тоже и ты тоже. Он чужак в маске, падает.
- Весы. Семейные легенды об экономической географии СССР - Сергей Маркович Вейгман - Историческая проза / Прочие приключения / Русская классическая проза
- Сиамский ангел - Далия Трускиновская - Историческая проза
- Колосья под серпом твоим - Владимир Короткевич - Историческая проза