Варя вздохнула, заговорила о другом:
— Иногда мне кажется, что Чехов, беглец в омулевой бочке, город за горизонтом — многое, что нам еще удалось увидеть, — сны. Разбуди меня, Костя.
— Сны тоже станут подвластны людям, — ответил Костя; обнял Варю за плечи. — Стали…
Варя спрятала лицо у него на груди, сказала: — Нам осталось на Байкале два дня. Помечтаем…
Уезжали они вечером, автобусом на Иркутск по недавно проложенному шоссе. Байкал, Ангара, Шаманский Камень оставались слева, уплывали назад. Солнце садилось, все было тихим, задумчивым.
— Грустно… — сказала Варя.
— Уезжать всегда грустно, — ответил Костя, — но мы вернемся. Мы обязательно вернемся! — повторил Константин.
Впереди ждала работа, и в этом им помогут — Варя и Константин не сомневались — цвета Байкала, музыка, их надежды и сны.
НИКОЛАЙ СОВЕТОВ
ДОРОЖНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ
Жаркая духота июльского полдня, крепко разбавленная едкой бензиновой гарью и запахом размягченного асфальта, нависла над городом. Забитые автомашинами улицы оглушали людей, хотя им и казалось, что они уже привыкли к этому повседневному шуму. В поисках родничков чистого воздуха прохожие сворачивали в боковые улицы, прижимались к стенам домов, чтобы увеличить расстояние между собой и потоком изрыгающих дым и копоть чудищ. Чудищ, выпущенных на волю самим же человеком, который оказался не в состоянии не только оградить себя от ежеминутной опасности их нападения, но даясе отделить нужные машины от ненужных. Тех, которым здесь, в городе, нечего делать, которые при огромной мощи своих двигателей ничего не везут или везут жалкие килограммы грузов…
Лейтенант ГАИ Кириллов поставил свой желтый с полосками мотоцикл в тени тополя, прямо на тротуаре. Сев в коляску и положив на колени планшет с утренними протоколами, разомлевший от жары Кириллов почти равнодушно, без охотничьей сметки, присущей ему еще полтора-два часа назад, смотрел на рокочущий, ослабевший к полудню, но совсем не малый поток машин, заполнивший самую напряженную улицу его участка. Накопившаяся с шести утра усталость отнимала у Кириллова всякую охоту шевелиться. Автоматически он все же отмечал нарушения правил движения, которые происходили ежеминутно и не могли здесь не происходить. Вот новенькие "Жигули" неосторожно произвели обгон, но Кириллов пропустил их, не задержав, как сделал бы это утром… Вот грохочет, изрыгая клубы черного дыма, МАЗ.
Его, конечно, тоже надо было бы остановить, составить протокол и наказать за неисправность топливных насосов. Наказать заодно и механика, который выпустил утром машину, отравляющую воздух. Но лейтенант вновь остался безучастным… Какой-то торопыга на "Волге" у пешеходной дорожки дал сигнал и, спугнув нескольких прохожих, проехал мимо. И здесь можно было бы составить протокол…
Впрочем, таких нарушителей сотни.
"Ладно, — думал лейтенант. — Протоколы по качеству смеси полезны. Их прочитают в автохозяйствах и, может быть, внимательнее будут относиться к выхлопам машин. А вот десяток других…"
Кириллов досадливо отмахнулся от тополиного пуха, словно отбрасывая возникшую в который раз досадливую мысль о том, что в его руках совершенно негибкий инструмент наказаний. Было бы куда короче и полезней для дела при мелком нарушении просто взять штраф. Каким-нибудь очень простым способом, например протянув нарушителю бумажку-извещение с указанием суммы. А на корешке этой бумажки у Кириллова останется записанный им номер машины нарушителя. И пусть водитель попробует не заплатить в срок — сумму можно автоматически удваивать и утраивать.
Кириллов поморщился, вспомнив взгляды шоферов, когда он составлял протоколы или пробивал их талоны своим маленьким дыроколом — "жалом", как называют его водители.
"Ну, лейтенант, будь человеком! Возьми ты штраф, — прямо-таки услышал Кириллов молящий голос одного из утренних нарушителей, не показавшего сигнал поворота. — Не хочу я из-за этой мелочи сидеть у вас в ГАИ воскресенье и слушать лекции о правилах движения. Знаю я их наизусть…" Кириллов увидел как бы со стороны свое лицо, окаменевшее лицо человека, олицетворяющего закон и не могущего отступить ни на шаг, хотя сама мера наказания ему и не нравилась. Да и не законом она предписана, а лишь инструкцией, которую надо бы пересмотреть. Ведь этот нарушитель, не показавший поворот, зарабатывает не менее шести-семи рублей в день. Стало быть, выписывая протокол и "приговаривая" шофера к потере дня отдыха, он, лейтенант Кириллов, штрафует беднягу не на полтинник, не на рубль. Не отдохнув в воскресенье, этот человек и работать в понедельник будет хуже, так что он, Кириллов, наносит прямой вред государству, хотя и действует по инструкции.
Снова расслабившись, Кириллов опять смахнул щекочущую пушинку и размеренно подумал о том, что надо бы встать и напиться воды, благо недалеко был автомат с газировкой, как вдруг его мысли прервала замеченная краем глаза ненормальность движения на улице. В ту же секунду это ощущение ненормальности подтвердилось человеческим криком, высокой нотой взлетевшим над шумом улицы и внезапно смолкшим, как бы прерванным грохотом удара и звоном бьющихся стекол. Кириллов увидел, как метрах в семидесяти от него груженный щебенкой самосвал выкатил на среднюю линию, прижал к противоположному бордюру две испуганно шарахнувшиеся легковушки, повернул почти перпендикулярно движению, рассыпая щебенку, пересек тротуар и врезался в стену бетонного здания. А впереди, резко, но бесшумно затормозив, остановился плывший навстречу кораблем среди мелких суденышек, сверкавший блеском огромных стекол междугородный автобус.
Кириллов нажал кнопку на радиопередатчике, смонтированном в коляске, крикнул, не дожидаясь ответа дежурного:
— Я — двадцать третий! Двадцать третий. Авария. Опергруппу и "скорую". Быстрее "скорую". — И, кинув трубку, бросился к самосвалу, на бегу размахивая палочкой, чтобы остановить и без того застопорившееся движение.
На то, что было под передком машины, Кириллов предпочел не смотреть. Сообразив, что самосвал надо оттаскивать от стены буксиром и что это можно будет сделать и минутой позже, ибо погибшей женщине жизни уже не вернуть, он бросился к кабине, где могли быть живые.
Кабина самосвала, смятая надвинувшимся на нее груженым кузовом и присыпанная выброшенной щебенкой, открылась с трудом. Водитель лежал, навалившись на руль, и Кириллов содрогнулся, увидев что кусок сломанной баранки руля впился ему в грудь.
Вторым в кабине был молодой парень. Казалось странным, что руки его сжимают рулевое колесо. Создавалось впечатление, что перед ударом оба они — и водитель и пассажир — вцепились в руль, стремясь вырвать его друг у друга.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});