— Каким именно образом? — настороженно спросил директор департамента. — Уж не собираетесь ли вы обращаться к военным властям?!
— Нет. Я знаком с армейским офицерством не понаслышке. Там всякие типажи встречаются. Но с полицией они дела иметь не станут. Это для них против чести. У меня задуман иной ход, более деликатный…
— Вот и прекрасно, — перебил директор. — Занимайтесь. А я пойду доложу генералу.
Он уже повернулся уходить, но вдруг задержался и сказал Мирону Михайловичу несколько сконфуженно:
— Вот еще что… Вы ведь, кажется, заведение мадам Дорис закрыли?
— Закрыл.
— Думаю, тут вы несколько перегнули палку. Лучше постращать или наложить штраф. А вовсе закрыть — это уж чересчур! Поймите меня правильно… Мне задают вопросы люди очень влиятельные. Я вынужден лавировать…
Мирон Михайлович вздохнул.
— Я подумаю.
— Вот и прекрасно, — обрадовался директор. — Подумайте. Я так и скажу. А планы свои подробно изложите рапортом и передайте через секретаря. Мне на бумаге привычней.
И с тем растворился в сизых клубах курительной комнаты.
* * *
— Главное — это система, — шептал про себя Вердарский, покачиваясь на сиденье рессорной коляски. — Надо составить систему, а остальное приложится.
Коляска, в которой он ехал, была казенной. Конечно, ей было далеко до замечательного экипажа начальника сыскной полиции. Ах, какие у Мирона Михайловича рысаки! Гнедой и белый — прямо-таки легендарные Буцефалы великого Александра.
Однако не привыкшему к удобствам Вердарскому и эта коляска казалась почти совершенством. К тому же, кто сказал, что он всю жизнь станет передвигаться в наемных экипажах? Ведь карьера его в самом начале! Он еще успеет составить и репутацию, и положение. Опыту бы побольше…
Но опыту пока не хватало, и за его отсутствием Вердарский читал первый том «Тайн полиции и преступлений», купленный накануне в маленькой книжной лавке Менахиля Менделя.
Автор «Тайн», майор Артур Гриффит, был инспектором британских тюрем и хорошо знал предмет, о котором писал. В этом труде Петр Александрович и надеялся отыскать пресловутую «систему».
«Дайте время, дайте лишь время…» — бормотал он, то листая книгу, то поглядывая на окружающую действительность.
Правда, глядеть было особенно не на что. Харбин укутал утренний туман, холодный и плотный — будто овсяный кисель. Казалось, туман приглушил звуки. Фигуры прохожих возникали неожиданно, словно из ниоткуда. Не город, а какое-то царство теней.
Бр-р.
Вспомнился душещипательный романс: «Утро туманное, утро седое…» Романс хорош, слов нет, да только подобное утро лучше наблюдать из окна ресторации или, на крайний вариант, кафетерия.
Тут мысли Вердарского приняли новое направление.
— Эй! — крикнул он кучеру. — «Муравей» знаешь? Вот туда, братец, и поворачивай!
Кучер обернулся. Лицо у него было удивленным.
— В трактир? Так ведь говорили, торопкое дело…
— Festina lente. Что означает: «поспешай медленно», — ответил Вердарский. — Впрочем, что я тебе объясняю!..
В трактире Вердарский спросил крепкого черного чаю и мясную кулебяку. Покуда ждал, поглядывал по сторонам: видят ли посетители, что соседствуют с полицейским чиновником? (Дело в том, что нынче Вердарский снова надел мундир — несмотря на запрет. Это, само собой, было глупо и даже небезопасно. Но все-таки вид у него в мундире, что ни говори, основательней.)
Кулебяка запаздывала, Вердарский вновь принялся за книгу. Открыл наугад и прочел: «Лучшими детективами являются удача и случай».
Однако!..
Следующие полчаса он провел в задумчивости. И даже не очень-то разобрал вкус кулебяки, хотя была она хороша — горячая, только с печи.
Чиновник особых поручений Грач (перед тем как отправиться по собственным делам) коротко проинструктировал Вердарского. Сказал: найти козлобородого обывателя с китайской игрушкой — дело канительное, но вполне исполнимое. Присоветовал начинать с пожарища. Приглядеться к прохожим — кто случайный, а кто постоянно бывает в окрестностях. И тех, постоянных, поспрашивать: не припомнит ли кто козлобородого обывателя, а особенно — его речей. Прежде всего, баб. Бабы такие рассказы любят и помнят.
Если ж ничего не получится, придется составить подробное описание внешности и с ним обойти участки. Кропотливая, конечно, работа, но верная — рано или поздно кто-то из городовых непременно опознает козлобородого.
Такие вот указания.
Неужели впрямь весь город обходить придется? После вычитанного у Гриффита наблюдения насчет «лучших детективов» подобной рутиной заниматься ужас как не хотелось.
«Отчего б и не быть мне удачи? — думал Вердарский. — Очень даже возможно».
В этот момент в зал, где расположился помощник надзирателя, вкатилась небольшая толпа — пассажиры с транссибирского экспресса, только прибывшего в Харбин. Большей частью эвакуированные, робкие и растерянные. Много дам, и среди них — прехорошенькие.
Настроение Вердарского внезапно переменилось. Тут надо сказать, что после событий минувшего дня он спал беспокойно. Все снился ему мертвый стражник с проклятой китайской игрушкой в руке. Потом стражник оборачивался давешним болтливым возницей и брался уговаривать Вердарского навестить «одну китайскую бабку, оченно способную по женской части».
Вердарский вздыхал и метался на подушке. Но, к счастью, вперемешку с кошмарами шли видения более приятные: полногрудая кругленькая поломойка с огромной банкой ежевичного варенья и девушки мадам Дорис, порхавшие вокруг Петра Александровича, словно лесные нимфы. И оттого нарастало в помощнике надзирателя нетерпеливо-сладостное томление.
Весьма вероятно, что вследствие этих видений и не удавалось Вердаскому нынешним утром сосредоточиться полностью на служебной работе. А теперь, при виде симпатичных барышень, расположение духа у него сделалось и вовсе фривольное. При таком настрое карьеру сооружать затруднительно. Подумалось вдруг — а не съездить ли впрямь в Пристань, к поломойке? И плевать на околоточного… как там его? — Аркадия Христофоровича!
Некоторое время он всерьез размышлял над такой перспективой. Посмотрел в окно — там, опустив руки меж коленей, дожидался на козлах казенный кучер.
«Нет. Этот непременно доложит, что в Пристань без дела катался…»
С усилием отогнав соблазнительные видения, он расплатился и вышел. А через четверть часа Вердарский уже ступил на мостовую возле сгоревшей гостиницы. Хотел было отослать кучера, велев воротиться часа через два, да тот вдруг первым сообщил, что начальство распорядилось доставить «их высокородие» только в один конец. И тут же укатил, не дослушав.