С трудом преодолевая себя, Блей произнес:
— Игорь Рагусник — это человек, отвечающий за промышленную переработку отходов. Этим занимались его предки с момента колонизации Элсвера. Одним из первых поселенцев был Михаил Рагусник и он… он…
— Отвечал за переработку нечистот.
— Да. Дом, на который вы обратили внимание, принадлежит Рагуснику. Это самый роскошный и благоустроенный дом на планетоиде. Рагусник пользуется привилегиями, недоступными большинству из нас, но… — с неожиданной страстью Советник закончил: — Мы не можем с ним договориться!
— Что?
— Он потребовал полного социального равенства. Настаивает на том, чтобы его дети воспитывались вместе с нашими, а наши жены посещали… О! — простонал он с нескрываемым отвращением.
Ламорак подумал о газетной статье, в которой даже не рискнули напечатать имя Рагусника и объяснить суть его требований.
— Полагаю, из-за профессии он считается отверженным.
— Естественно. Человеческие нечистоты и… — Блей не находил нужных слов. Помолчав, он сказал уже спокойнее: — Как землянин, вы все равно не поймете.
— Думаю, пойму, как социолог. — Ламорак вспомнил об отверженных в древней Индии, людях, которые таскали трупы, и о пастухах свиней в древней Иудее. — Полагаю, Элсвер не пойдет на уступки, — заметил он.
— Никогда, — энергично воскликнул Блей. — Никогда!
— И что?
— Рагусник угрожает остановить производство.
— Другими словами, объявить забастовку.
— Да.
— Это может иметь серьезные последствия?
— Воды и пищи нам хватит надолго. В этом смысле рециркуляция не имеет принципиального значения. Но нечистоты будут накапливаться и могут вызвать эпидемию. После многих поколений, выросших в условиях тщательного контроля за болезнями, у нас крайне низкая сопротивляемость инфекционным заболеваниям. Если вспыхнет эпидемия, мы начнем гибнуть сотнями.
— И Рагусник об этом знает?
— Разумеется.
— Вы считаете, он способен осуществить свою угрозу?
— Он совсем спятил. Он уже прекратил работу, отходы не перерабатываются с момента вашего прилета. — Мясистый нос Елея сморщился, словно пытаясь учуять запах экскрементов.
Ламорак тоже невольно принюхался, но ничего не почувствовал.
— Теперь вы понимаете, почему вам было бы лучше улететь. Конечно, нам унизительно предлагать вам такой выход.
— Подождите, — остановил его Ламорак. — Зачем же спешить? С профессиональной точки зрения это чрезвычайно интересно. Могу ли я переговорить с Рагусником?
— Ни при каких обстоятельствах! — с тревогой заявил Блей.
— Но мне бы хотелось прояснить ситуацию. Здесь у вас уникальные социологические условия, которые невозможно воспроизвести ни в каком другом месте.
— Как вы собираетесь с ним говорить? Вас устроит видеосвязь?
— Это возможно?
— Я запрошу согласие Совета, — пробормотал Блей.
Члены Совета расселись вокруг Ламорака. На надменных лицах застыла тревога. Блей старательно избегал смотреть Ламораку в глаза.
Главный Советник, седой человек с иссеченным морщинами лицом и тощей шеей, мягким голосом произнес:
— Если вам удастся его переубедить, мы будем вам очень признательны. Как бы то ни было, не дайте ему понять, что мы готовы пойти на уступки.
Прозрачный занавес отгородил Ламорака от членов Совета. Он по-прежнему мог различать отдельных людей, но все внимание землянина было приковано к засветившемуся ровным светом экрану.
Вскоре на нем появилась голова человека. Цвета были естественны, а изображение предельно четким. Сильная, темная голова, с массивным тупым подбородком и полными красными губами, образующими твердую горизонтальную линию.
— Кто вы такой? — подозрительно поинтересовалось изображение.
— Меня зовут Стив Ламорак. Я землянин.
— Из другого мира?
— Да. Я прилетел на Элсвер. Вы — Рагусник?
— Игорь Рагусник, к вашим услугам, — насмешливо произнес голос с экрана. — Правда, никаких услуг не будет, пока ко мне и моей семье не начнут относиться как к людям.
— Вы сознаете, какой опасности подвергаете Элсвер? Не исключена вспышка эпидемии.
— Если они начнут относиться ко мне по-человечески, я управлюсь в двадцать четыре часа. Все зависит от них.
— Похоже, вы образованный человек, Рагусник.
— И?..
— Мне сказали, что вы пользуетесь всеми материальными благами. У вас лучший дом и лучшая на всем Элсвере одежда. Ваши дети получают лучшее образование.
— Да. Но это достигается при помощи сервомеханизмов. Нам присылают девочек-сирот, которых мы воспитываем до того возраста, когда они становятся нашими женами. Они умирают от одиночества. Почему? — В голосе его проснулась неожиданная страсть: — Почему мы должны жить в изоляции, словно монстры? Почему мы не имеем права общаться с другими людьми? Разве мы не такие, как все? Разве у нас нет желаний и чувств? Разве мы не выполняем почетную и необходимую функцию?
За спиной Ламорака послышался чей-то вздох. Рагусник тоже его услышал и заговорил громче:
— Я вижу, там сидят люди из Совета. Ответьте мне, разве это не почетная и необходимая функция? Из ваших отходов делается пища для вас. Неужели человек, очищающий гадость, хуже тех, кто ее производит? Слышите, Советники, я не сдамся. Пусть весь Элсвер подохнет от эпидемии вместе со мной и моим сыном, но я не сдамся! Для моей семьи лучше умереть от болезни, чем жить так, как мы живем.
— Вы ведь с самого рождения так живете? — перебил его Ламорак.
— Ну и что?
— Полагаю, вы к этому привыкли.
— Ерунда! Какое-то время я с этим мирился. Мой отец всю жизнь прожил в смирении. Но я смотрю на своего сына, которому не с кем играть. У меня был брат, а у сына нет никого, и я не намерен больше терпеть. Мне надоел Элсвер и пустые разговоры!
Динамик замолчал.
Лицо Главного Советника пожелтело.
— Рагусник окончательно рехнулся, — пробормотал он. — Не знаю, что с ним делать.
Главный Советник отпил вина из бокала, и на его белые брюки упало несколько пурпурных капель.
— Разве его требования не разумны? — спросил Ламорак. — Почему нельзя принять его в общество?
В глазах Блея вспыхнула ярость.
— Специалиста по дерьму? — Затем он пожал плечами: — Вы с Земли.
Ламорак непроизвольно подумал о другом неприкасаемом, одном из классических героев средневекового карикатуриста Эла Каппа[8]. Его называли по-разному, в том числе и «запертым в нужнике».
Он спросил:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});