— Он мне сказал кое-что про вас перед смертью, но кажется, ошибся.
— И что же он сказал?
— Он сказал, что деретесь вы не по-человечески. Не сражаются так.
— Капитан, — прервал я Фигнера, — может, хватит говорить загадками?
— Но вот смотрю я на вас поручик и вижу, что не можете вы быть бессмертным как выдумал Семенов. Вы ранены. У вас бежит кровь.
— Пустое это всё, конечно не могу.
— Но я сам, своими глазами видел, как вы отправили на тот свет человек тридцать за последние пол часа.
— Вы что считали? — усмехнулся я.
— Нет, — помахал головой капитан, — это я говорю примерно. На Шевардинском редуте, говорят сотню положили.
— О, как! — удивился я. — И что в этом плохого?
— Ничего, — отчужденно произнес капитан, — Только я склоняюсь к мнению, что вы не наш.
Вы не русский. Может и русский, но в армии не служили. Порядков толком не знаете.
Французским не владеете. И если б не ваше геройское поведение и беспредметная храбрость в сражении, то я обязательно доложил бы о вас генералу, как о лазутчике.
— Так и доложите, — спокойно сказал я.
— Я не буду этого делать. Ни сейчас, ни после сражения. Я хочу чтобы вы мне честно ответили всего на один вопрос?
— Хорошо. Я честно отвечу вам на один ваш вопрос о чем бы вы не спросили.
— Кто вы и откуда?
— Это два вопроса капитан, — улыбнулся я, — Но я отвечу. Я пришел из будущего, но я отсюда. Я русский.
Фигнер внимательно смотрел мне в глаза. Буквально буравя меня своим взглядом. Решая дурачу ли я его или в моих словах что-то есть. Искал в моих глазах насмешку, но не нашел. Я был серьезный и уставший как никогда, и взгляд не прятал. И капитан видимо приняв мои слова на веру, переварив услышанное, спросил:
— И как там в будущем?
— По- всякому.
— Так я и думал, иначе зачем бы вы здесь появились, — заявил Фигнер придя к каким-то своим непонятным для меня выводам и заключениям. Я прислушивался к тому, что творилось внизу. А внизу под холмом продолжалась суета. Играли рожки собирая строй. Трещали барабаны. На нас опять идут атакой.
— Значит вам известно наперед, чем всё это кончится, — продолжил он утвердительно, сунув один пистолет за ремень а второй держа в левой руке. Правой рукой он держал в руке прямой пехотный палаш, именуемый ещё шпагой. Уфимская пехота заряжала пушки картечью. Бойцы выглядывали вниз за пушечные стволы, стараясь разглядеть неприятеля. Но что это? Строй уже готовый к атаке отходил. Отходил спешно.
Отход этот больше походил на бегство. И я взобрался на нос 'корабля', на передний холм флеши изрытый ядрами и украшенный телами врагов, которые так и не удосужились скинуть вниз, чтобы рассмотреть что же там все-таки происходит.
* * *
С вершины холма было видно Шевардино, где находилась ставка Бонапарта. Там стояла старая гвардия и именно там я увидел конницу в больших лохматых шапках. Казачки!
Родные! Получилось! В порыве чувств я скинул истерзанный мундир оставшись в одной сорочке и замахал им над головой.
— Победа! Победа! Мы победили!
— Слезли бы вы от греха подальше с бруствера, — сказал подходя Фигнер.
Но следом за мной наверх стали карабкаться уфимцы.
— Победа!
— Виктория!
И что тут началось. Стали палить с ружей в воздух. Кричать и плакать. Это была наша победа. Купленная дорогой ценой победа!
— Бах! Бах! Бах! — загрохотали ружья.
— Бум! — приложилась пушка вдогонку французу.
— Бум! — поддержала её другая.
А ведь у них и вправду у каждой свои голоса, подумал я, прислушиваясь к звукам.
— Бах! Бах!
И тут меня что-то ударило в грудь прожигая, разрывая моё я, толкая, и я всё ещё держа в левой руке мундир, а в правой меч упал на спину.
Чьё-то лицо склонилось на до мной. Оно странно расплывалось теряя четкость. Очертания плыли словно отражение в воде подернутое рябью.
— Это вы тоже предвидели? — спросило лицо.
— Это не важно, — прошептал я теряя сознание, — Главное мы победили.
Все окружающее смялось, закрутилось в моих глазах красным водоворотом, и погрузилось во тьму черного иероглифа — Победа!
* * *
Кто я? Что я? Может только странник,Тень любви утративший во мгле.Эту жизнь я прожил словно кстати,За одно с другими на земле.
Пришел я в себя когда стемнело. Меня сочли мертвым и положили в рядок вместе со всеми такими же холодными и безразличными к всему трупами. Сердце билось еле-еле. Один или два удара в минуту, не больше. Я замерз но не в силах был пошевелиться. Мелкие холодные капли коснулись лица. Дождь. Ног и рук я не чувствовал вовсе, словно их у меня и не было. Лишь скосив глаза и увидев скрюченную праву руку, понял, что она по-прежнему сжимает меч. А в груди всё рос и рос холод большим снежным комом. Холод сковывал меня, держал в цепких колючих лапах. Выжимал последние капли тепла из тела, сжимал сердце. Остановись. Остановись! Требовал он.
И этот холод был последний враг, которого я не мог победить. Меня все-таки убили, подумал я вяло. Убили. Но я не был всё это время в кромешной тьме. Даже умирающего меня мучили видения. Видения прошлого и будущего. Вот Дервиш, говорящий мне о моём пути, пути воина. Загадочная Диана приходила ко мне в образе графини Воронцовой и говорила о любви и надежде. Какие-то оборванные люди в далекой и бесплодной земле. Горы камней. И я выбиваю на камнях письмена на незнакомом но понятном мне языке. Бесчисленное войско на низкорослых лошадях поднимающее тучу пыли в необъятной степи. Большой круглый стол, за которым я сижу и ещё несколько незнакомых людей. Среди них я узнаю Дервиша и поражаюсь, потому как на нем одеты рыцарские латы. И тайная комната под левой лапой сфинкса. Я закрываю двери и сотни людей носят и носят песок засыпая навечно тайны другого мира. Мертвый, бледный НКВДэшник угрожающий преследовать меня до скончания мира. И я понимаю, что любое изменение прошлого почти неизбежно повлияет на будущее. И люди стоящие в этом будущем у власти очень боятся остаться без неё. Поэтому они будут преследовать меня до тех пор пока их действительно не останется у власти. Но я постараюсь изменить это будущее, поскольку другого пути нет. Чтобы однажды человечество не исчезло как вид. Я умираю, но я не могу умереть. Медленно инстинктивно спасаясь. Механизм перемещающий меня во времени был запущен. Видимо поэтому меч стиснутый в руке до сих пор со мной. Его не смогли забрать. И тело слабо светилось мертвенным фосфоресцирующим светом отторгаясь от этого мира. Только выпав в прошлое я мог спастись. Время, чтобы избегнуть парадокса, само вылечит моё тело. Ведь кто-то должен же будет семьсот лет назад начертать на камне в далеком Алтае 'пляшущих человечков'. Но что гораздо важнее, кто-то должен будет на горе Сион написать десять заповедей. И пожалуй первой заповедью я напишу: Не убий!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});