— Через три года мейстер Альбрехт скончался. Господи, упокой его бессмертную душу, а я до сих пор молюсь о нем. Великий был дух. И страдающий.
Лекарь налил ему и себе, и оба выпили за мейстера Альбрехта. Страшные Всадники беззвучно мчались в бесконечном губительном полете. Вишневка рубиново сияла сквозь пламя свечи. Теофраст посмотрел на своего друга и, тщательно выговаривая каждое слово чуть заплетающимся языком, спросил:
— Отец Питер, а что, он серьезно хотел подарить городу картину?
— Думаю, да, — кивнул тот. — Он вообще был очень серьезен. Может быть, чувствовал, что недолго осталось? Сейчас я, безусловно, не оскорбил бы мейстера своим отказом. Но по молодости лет я так истово защищал покой города… Дурак был, что ж поделать.
— А… в городе знают? Знают, что вы отказались от его… подарка?
Отец Питер слегка улыбнулся и, допив вишневку, накрыл стакан ладонью.
— Да что вы, Теофраст! Добровольное самоубийство есть грех тягчайший, а бургомистр меня просто разорвал бы, аки лев. А сейчас никто и не поверит. Но вы все равно, пожалуйста, никому не говорите. Хорошо, сын мой? Просто по дружбе.
Агнесса
Пьяный Михель подошел, расплескивая пену из кружки, шарахнул по плечу и гаркнул:
— Что грустишь, треска голландская? Вдова любит не жарко? А вот скажи, ляжки у нее крепкие? А еще расскажи…
Продолжить вопрос ему не удалось: две здоровенные руки обхватили его голову и начали валять между ладонями, тискать и похлопывать:
— А-ах, какая отличная тыква. Чудо, а не тыква — пустая, звонкая! Как ты думаешь, Ханс, если стянуть ее парой обручей, чтобы не треснула, да поставить на петлях серебряную крышку (тут толстые пальцы крепко щелкнули Михеля по макушке), да приделать вот тут серебряный краник (и старшина бондарей сильно ухватил беднягу за нос), рад ли будет господин Отто Бейль, брат нашей дорогой фрау Агнессы, такому дорожному бочонку?
— О, — подхватил лекарь, входя в трактир и стряхивая со шляпы снег, — я думаю, он будет весьма рад. Клаус! Горячего вина с пряностями, да побыстрее! И пирог с мясом… Бочонок выйдет вместительный, а грядущее вино будет куда лучше нынешнего содержимого. Кстати, Михель, друг мой, у вас счастливый день. Будь тут почтенный наш Отто, вы бы драными ушами не отделались. Господин негоциант становится крайне щепетилен, когда дело касается его сестры.
— Да уж, — хмыкнул старшина бондарей, поглаживая чуть кривоватый нос.
Компания подобралась на славу: Отто, белобрысый купеческий наследник, вымоленный и набалованный, Варлам, сын бондаря, и Теофраст, будущий школяр, грамотей и затейник. Стоял поздний апрель, по дворам перла трава, на припеке старая черемуха уже раскрывала первые гроздья, обещая летнее изобилие черных вяжущих ягод. Варлам сетовал на житейские неурядицы — опять ему влетело дома за побитую посуду, кот, чертова зараза, прыгнул на полку и снес все, что там было, а отец решил, что это сыночек раззадорил вредную скотину.
— Давай сюда своего кота, — решительно сказал Теофраст, — мы его враз утихомирим.
— Яйца, что ли, резать? — недоверчиво спросил Варлам. — Мамка убьет точно.
И тогда Теофраст прочитал свою первую в жизни лекцию о чудодейственных свойствах флеботомии, каковая, будучи произведена в определенный месяц, способствует всяческому оздоровлению, как телесному, так и душевному:
— Вскрытие вен изгоняет дух буйства чрезмерного в людях! — И через некоторую паузу добавил: — И тварям полезна, наверно.
Потрясенные бездной премудрости, Варлам и Отто отправились ловить паскудного кота, а Теофраст тайком добыл ланцет из отцовского рабочего кошеля.
Шипящего и барахтающегося пациента распялили прямо под черемухой, ухватив за все четыре лапы. Кот злобно и беспомощно мотал башкой, ощерив клыки, и подвывал от горя и ужаса. Теофраст извлек инструмент, перекрестился перед началом операции и грохнулся наземь, чудом не напоровшись на лезвие. Чуть поодаль, грозная, как надвигающееся войско, возвышалась толстая деваха в перекошенном чепце. В руке у нее был, увесистый ком земли, а другим таким же она только что повергла в прах будущее светило медицины. Отто, увидев воительницу, чертыхнулся, пришел в смятение и отпустил свою половину кота. Бестия махом вывернулась и, располосовав рукав хозяйской куртки, унеслась прочь.
— Ну дрянь, — заорал Варлам, — ты схлопочешь сейчас!
— Не советую, — тихо сказал Отто, подбирая ланцет, — у нее рука тяжелая.
Флеботомия, безусловно, удалась, но как-то странно.
— Вот уродина! — кипятился Варлам, истекая, кровью и ненавистью. — Я ей ноги вырву. Отто, ей что, жить надоело, дуре набитой? Я ее убью!
Отто пожал плечами:
— Не убьешь. Сестра сама за зверье кого хочешь убьет.
— Какая она тебе сестра — приживалка чертова, — сплюнул Варлам и совершенно неожиданно получил в морду от щуплого Отто.
— Мало кто в это верит, но наша кроткая Агнесса бывает весьма сурова, — улыбнулся Теофраст, — надеюсь, Ханс, вы не обижаете животных? Клаус! Еще вина. И корицы не жалей!
От трактира к церкви направо и прямо, к Агнессе — налево и налево. Ханс постоял, глядя на звезду, зацепившуюся за флюгер на ратуше, и решительно свернул налево.
Несмотря на поздний час, окна дома светились. Потоптавшись у крыльца, он ударил в дубовую дверь медным молотком.
— И кто же там? Ханс? Да входи-входи, снег сбей только. Зачем пожаловал? Дрова наколоть? В темноте-то? Это ты опоздал: дров мне лесник уж и привез, и наколол, и в поленницу сложил — за внука. Ты вот лучше отцу Питеру возьми, я ему уже собрала — и травника три склянки, и вишневки флягу, и себе вот еще прихвати пирог — это Мария пекла. Ну, сапожникова золовка, шустрая такая. У нее пироги лучшие в городе. Да мне хватит, хватит. Ты садись. Пива налить? Лепешки вот, сыр… Ну куда ты скачешь, что там кто говорить будет? Про меня уже все слова сказаны, ничего нового не удумают. Думаешь, не знаю, как тебя Михель выспрашивал?
Ханс почувствовал, как загорается лицо.
— От меня вот Тильда только что ушла. Племянница Клауса, не знаешь разве? Она, когда народу много, помогает, рыженькая такая. А ты бы уж не сидел молчком, а сказал бы все как есть. Юбки, мол, полотняные, как ляжки — не знаешь, не видал, а руки ничего, крепкие — я ли тебя ими не таскала. А сколько тех старых юбок на перевязки тебе извела — ты про них теперь все должен знать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});