Читать интересную книгу Улыбка и слезы Палечка - Франтишек Кубка

Может быть, именно в Гершиковых звездах заключалась сила короля Иржика в те дни, напоминающие крестный путь на Голгофу.

С женой, правда, не было разногласий, но не видел в ней Иржик и того восхищения, в лучах которого так любил греться. Йоганкины глаза уж не следили за всеми выражениями его лица, уши ее не ласкал каждый звук его речи. Иржи это чувствовал и грустил. О дочерях он не любил говорить. Знал, что распорядился их судьбой по-королевски, и они покорно отправились на чужбину оберегать покой короля и королевства. Об умершей Катержине упорно молчал. Но о Здене говорил с Яном часто. Рыцарь ни разу не упомянул о ее отчаянной поездке в Страж.

Старший сын Иржика, пан Бочек из Подебрад, не сделался имперским князем. Он очень скоро уехал в королевское имение и жил там так, что о нем ничего не было слышно. Но Иржи знал, что в имении у него скрываются братья и что это известно и пани Йоганке и архиепископу. Он ничего не говорил о Бочеке, но понимал, что в его лице имеет противника хоть и не воинственного, но твердого. Литице, где жил Бочек, было гнездом еретиков.

Индржиху и Викторину Иржи доверил командование войсками. Индржих был осмотрителен, но честолюбив. Викторин — храбр, но никогда не взвешивал заранее последствия своих приказов и действий. Иржи знал, что оба эти сына как полководцы большой славы ему не приносят, но доверял им руководство войсками, движимый родительской любовью. Кажется, в глубине души он давно знал, что им не суждена удача в жизни, что они не станут ни королями, ни маркграфами. Кроме того, в командовании войсками он видел скорей хорошее ремесло, которому можно научиться, чем искусство, для которого надо иметь природные способности. Но если б он и в старости был так словоохотлив и откровенен, как в молодости, то признался бы, что в этих двух сыновьях тоже ошибся…

А о самом младшем и говорить нечего. Таких в подебрадском роду никто не знал, начиная с самых древних свидетелей и летописцев!

Так сложилась жизнь Иржика — отца семейства.

Жизнь его как государя была не более счастлива.

Правда, Матиаш после боев за Тшебич решил отдохнуть, так же как отдыхал со своим земским ополчением и Иржик. Но это не означало конец войны. Мятежные моравские паны и Матиашовы отряды обложили Угерско-Градиште, Градиште у Оломоуца и Шпильберк над Брно — последние местечки, остававшиеся верными Иржику. В Чехии сыграли предательскую и коварную роль Рожмберки. Ян из Рожмберка[219], сняв, как перчатки, честь и верность, обещанную королю и сейму, перешел на сторону врага. Тем самым Иржи потерял город Будейовице и все местечки, города и крепости к югу от Табора, находившиеся во владении рожмберкского рода.

1468 год — в особенности время жатвы — был для Иржика временем страха и печали. Молнии ударяли в старую суковатую липу, срывал с нее ветви.

Не разъезжали больше Иржиковы ополченцы по Силезии и Лужицам, искореняя и круша всякое сопротивление. Преемник толстого епископа Йошта, бывший легат и теперешний епископ вратиславский Рудольф не размышлял над вопросом, не лучше ли будет с Иржиком помириться. Могучий Франкенштейн, откуда, бывало, лучами разлеталась во все стороны грозная Иржикова конница, пал во время сбора винограда, а перед этим в августе, в пору жатвы, сложило оружие оломоуцкое Градиште. Штернберковцы овладели любимой Иржиковой Польной!

Под Градиштем был убит верный Зденек Костка. Пан канцлер Рабштейн[220] перестал быть Иржиковым другом.

— Я ему верил, — сказал Иржик, — и верю теперь. Это его несчастье, что он от меня отступился, а никак не мое!

Ян, слышавший это суждение, обращенное к гневной и жаждущей мести королеве, заметил:

— Брат-король, ты приобрел такие добродетели, что мог бы податься к пикартам!

Иржи не разгневался, даже засмеялся.

Имел мужество засмеяться! Откуда он брал веру? Только от звезд? Нет.

Но вера его пробудила веру других.

Никогда еще сословия не утверждали королю Иржи такого ополчения, как в ту осень 1468 года, когда уж казалось, что против него сговорились все дьяволы… Перед рождественскими праздниками этого года Ян был вызван королевой Йоганкой в дом Шпулержовского, на одну из улиц Старого Места. В низкой темной зале, вокруг пылающего очага, возле которого сидела королева Йоганка и рядом с ней — магистр Рокицана, собралось множество людей, которых Ян знал, но которые ни его, ни друг друга узнавать не хотели. Это было собрание рыцарей и горожан, чашницких священников и панов подобоев, созванное без ведома короля и против его воли, на которое в последнюю минуту была позвана и королева — для совета с архиепископом.

Участники собрания не называли друг друга по именам и не подавали друг другу руку, здороваясь. Но долго серьезно совещались, а потом один из них при свете свечи прочел бумагу… Это был проект послания старых чехов, истинных ревнителей и защитников правды Христовой, а также чешского языка.

В послании содержался призыв ко всем верным чехам не бояться ни Матиаша, ни немцев, которых посылает и натравливает на них и на чашу «строптивый слуга божий», «человек греха, блудный сын, надмевающийся над всем, что есть бог», «жаждущий ревнителей правды и истинных чехов погубить»…

— Пожрать! — крикнул Ян.

— Верно, верно! — откликнулись многие.

Читающий внес поправку:

— …истинных чехов пожрать.

Дальше послание напоминало о «горстке верных чехов, предводительствуемых славной памяти братом Жижкой, невооруженных и нагих, одной лишь верой Христовой одетых»…

Собрание встало и принялось рукоплескать читающему. Все громко заговорили, одобряя слог и содержание послания. Королева Йоганка, сидя возле очага, озаренная красным отблеском огня, сжимала кулаки.

Тут снова поднял голос Ян:

— Не бойтесь, братья! Не укоротилась десница господня!

И снова послышались одобрительные возгласы:

— Верно, верно! Не укоротилась десница господня! Вставь и это, брат!

Это Яново слово тоже было вставлено в послание, кончавшееся заявлением о том, что будет создана хорошо устроенная рать, чтобы дать врагу более сильный и мощный отпор. Воистину великими дарами одарил бог эту прекрасную землю… И верные будут оберегать ее, не дожидаясь, когда враг подкрадется к их городам и крепостям.

В послании ни разу не упоминался король Иржи, но всем было ясно, что оно направлено ему в помощь.

После того как послание было зачитано и одобрено, под гневную брань по адресу папы и неверных друзей короля Иржи, особенно валашского Корвина, как кто-то назвал короля Матиаша, участники собрания поодиночке, не прощаясь друг с другом и даже не кланяясь королеве, стали расходиться. Но прежде дали друг другу обещание, что каждый из них будет изо всех сил раздувать разведенный таким образом огонь, чтоб он не погас, а, ширясь, охватил всех верных чехов могучим пламенем.

Послание сделало свое дело… Оно пришлось очень кстати, так же как и усиление земского ополчения. Война приближалась к воротам чешской земли.

Начинался приступ на твердыню чешского народа, воздвигнутую самим богом.

XXIX

В Прешпурке венгерские сословия одобрили предпринятое королем Матиашем «дело благочестивое и спасительное», то есть поход против чешского короля. Матиаш был полон великой надежды. Он вел тайные переговоры с императором Фридрихом, которым вдруг опять овладел один из обычных его припадков уныния, когда его тянуло уйти в уединение и отдаться молитвам, отказавшись от скипетра и короны. Эту императорскую корону мог бы при желании и благоприятном сочетании созвездий получить Матиаш! Так убеждал император венгерского короля, и венгерский король поверил, потому что хотел поверить.

Вся его жизнь была сплошным подражанием жизни Иржика чешского. Что ни задумает Иржик, к тому же тянется и Матиаш. Правда, венгерским королем он был избран раньше, чем Иржик — королем чешским, но потом мысленно всегда все устраивал по образцу Иржика. Опирался, так же как Иржик, на низшие сословия, искал, как и Иржик, путей к доверию императора и дружбе немецких князей, в глубине души жаждал, как Иржик, стать штатгальтером в Германской империи и даже императором, кружил, как Иржи, с разными предложениями вокруг польского короля Казимира. Куда ни приедут Иржиковы послы, уж тут как тут Матиашевы посланцы, постаравшиеся опередить их хоть на час и обещать хоть кроху больше.

Иржик наблюдал этот странный, но, впрочем, понятный образ действий Матиаша с истинным наслажденьем и понимающей улыбкой. В глубине своего существа он любил Матиаша, как отец любит беспокойного, но одаренного сына. Многое пленяло его в Матиаше: молодость, искрометный взгляд, красивое и милое лицо, маленькие руки, легкое тело прирожденного наездника, манеры, учтивые и в то же время искренние, сердечные, даже честолюбие, в котором Иржик узнавал себя, свою былую неутомимую жажду власти и славы. Любил он его и за то, что мог говорить с ним без переводчика, так как Матиаш прекрасно владел чешским языком. Король-самоучка видел в Матиаше человека, прошедшего не только школу жизни, но воспитанного учеными наставниками. Поэтому он хоть и воевал с Матиашем, но не терял надежды, что это — война тестя с зятем, которую можно без больших затруднений окончить прочным миром.