Читать интересную книгу Гном. Трилогия - Александр Шуваев

…Песчаная "подушка" толщиной два‑три метра, полтора метра железобетона, а поверх всего – еще три‑четыре метра земли. В ней, как видите, растут деревца. Итого – не менее десяти‑двенадцати метров в общей сложности.

– Старье, – безаппеляционно сказал пожелавший присутствовать Мерецков, впрочем, предупредивший, чтоб "не обращали внимания", – слишком длинный фронт, чтоб можно было обойтись фланкирующими точками, а лобовые мы рано или поздно покрошим. Слишком громоздко.

– Это – да. Но потери будут очень велики. В том числе в артиллерии. А если в стены, так они даже двадцать восемь сантиметров неплохо держат. Насквозь‑то – не пробили пока ни разу.

– Товарищ капитан. Вы покажите, куда и под каким углом надо попасть, чтобы эту тварь – того… Если, к примеру твердо уверен, что и попадешь, и пробьешь.

– А‑а, – Максимов внимательно поглядел на майора Мусинского, уже с месяц как переведеного приказом в тяжелую авиацию, потому как снайпер, тогда в любой каземат. Если выбить угол, в котором расположен настоящий капонир, на две стороны, лучше северный, не прикрытый малым фортом, то можно будет обойти по левому флангу – и все… Только знаете, что? У нас ведь как штурмуют: обстрел – атака, атака – обстрел, во время обстрела, понятно, норовят по амбразурам. Неприятно и риск большой: маленький снарядик положит сразу всех, попадают‑то не так уж редко. Поэтому, когда обстрел, немцы оставляют одиночек, а сами всей кучей бегут в "гаржевые" казармы, которые в тыл смотрят. Обстрел кончился – они назад. Так вот, – сказал невоенный человек и ученый муж, – тех казарм всего две, очень большие, и если во время специально затянутого обстрела угодить в них, то защищать форт будет некому.

Насчет "неприятно" – это он сгладил углы. Дело в том, что с некоторых пор в ров с напольной стороны, прямо под амбразуры, стали класть ракеты в специсполнении. Не часто правда, потому что очень уж дорого, попасть почти нереально, да и не решало в конце концов, но в таком случае всех, оказавшихся на огневых позициях у амбразур, если и не убивало, то из строя выводило напрочь. Об этих редких до нереальности случаях тем не менее помнили и думали постоянно. Другим развлечением, не столь эффектным, но как бы не погаже, была какая‑то небольшая пушка. Судя по разрывам, всего около двух дюймов, но отличавшаяся жуткой точностью. Если русским удавалось подтащить ее километра на полтора – пиши пропало. Если не с первого, то со второго выстрела прямой наводкой "гадюка" надежно попадала в амбразуру, и маленькой гранатки хватало на всех. А обнаружить ее приземистый силуэт было куда как непросто, маскироваться русские за два года научились. Третьего выстрела ей сделать, как правило, не давали: отменным средством были тяжелые минометы во внутреннем дворике, и "лифтовые" мортиры, опускавшиеся под литой колпак после дела. Тут был пристрелян буквально каждый метр, и прицел брался буквально автоматически, по таблицам, разработанным под любой калибр и любую погоду. В машине осады очень быстро, буквально сразу сложилась прочная цикличность. Любимая манера русских, атака за огневым валом, тут не действовала: ров глубиной в четыре метра, а за ним отвесная стена, по своим стрелять не будешь, а когда они задерживались перед препятствиями, защитники успевали занять свои места, и из атакующих не выживал практически никто. После положенной паузы налетали самолеты, и тогда форт мягко вздрагивал: пикировщики – попадали, но их бомбы не могли нанести существенного вреда укреплению. Тяжелые бомбы с тяжелых бомбардировщиков попадали в форт очень редко, как исключение, поскольку для них он был слишком мелкой целью. Все это вовсе не делало жизнь осажденных санаторием: атаки комбинировались с налетами пикировщиков, и со стрельбой из орудий на прямой наводке, внутренний дворик представлял собой одну сплошную воронку, засыпанную слоем осколков, земля с вала сползала в ров, местами обнажая конструкции. Каждый день кто‑нибудь погибал, потери вроде бы немногочисленные, но тяжелые, поскольку каждый человек был на счету. Дымовые снаряды, буквально сводившие с ума. Страшные удары восьмидюймовых "чемоданов" в стену. А кое‑когда начинала тяжело вздрагивать земля и сверху, по отвесной траектории, начинали падать фугаски и еще более крупные, по разрывам судя, вообще десять‑одиннадцать дюймов. А самое главное, защитники превосходно понимали, что русские еще даже и не брались за них всерьез.

Другое дело, что товарища Черняховского вовсе не устраивало сложившееся положение вещей. Когда соседи слева успешно заканчивали войну, он тут застрял перед знаменитым, но не таким уж большим городом, и несет большие, давно не виданные – и век бы их не видеть! – потери. Собственно говоря, – у него все было готово для того, чтобы решить вопрос по‑плохому: две воздушные армии полностью к его услугам, громадная группировка артиллерии большой и особой мощности, группировка стратегической авиации, да за пару недель работы просто не оставят от города камня на камне. Вот только есть приказ дать городу еще шанс, испробовав на его укреплениях какую‑то новинку.

И когда привычно взвыло и загрохотало, и земля заходила ходуном, а все пространство перед амбразурой заволокло пылью и дымом, ефрейтор Шредер забился в угол, приняв позу, которую несколько позже будут именовать эмбриональной. "Дежурным по обстрелу" оставляли либо по очереди, либо за провинности. На этот раз была его очередь, и именно в его дежурство "Фридрих Вильгельм III" вдруг содрогнулся всем своим каменным телом как‑то по‑особому. Он вздрогнул, как линейный корабль, получивший торпеду под мидель либо же пару шестнадцатидюймовых в одном залпе. Пару – потому что форт жестоко встряхнуло два раза подряд, так, что удары практически слились между собой, и сразу же из‑за задраенных, несокрушимых дверей каземата до ефрейтора донесся страшный, еще неслыханный грохот, а сталь двери вдруг заскрипела и застонала. Жизнь не позволяла задраить двери по полной форме, потому что, подав сигнал товарищам, он был обязан открыть дверь к моменту их появления. Тем не менее это были еще цветочки, потому что следом ударило и еще раз, с такой силой, что тело его подняло и с размаху швырнуло о каменную стену, а сам он оглох и на несколько секунд потерял сознание. Очнувшись, не сразу понял, почему так сумрачно, а потом сообразил: мимо амбразуры сверху непрерывным потоком стекала сорванная страшным взрывом земля, песок и обломки конструкций. Дверь перекосило под треснувшим сводом и заклинило, но здешние конструкторы предусматривали все, ничего не пуская на самотек: отпорный механизм, способный вырвать дверь из пазов, действовал: он провернул пару раз массивное колесо, не столько услыхал, сколько почувствовал ободранными пальцами едва слышный скрип и оставил старания. Колесо с натугой, но поддавалось. А вот спешить ему, судя по всему, было вовсе незачем.

Три машины, со всем тщанием прикрытые истребителями, выходили на цель по очереди, работая практически в полигонных условиях. Новичкам везет, и поэтому два первых изделия модификации "П" угодили почти точно в указанные капитан‑инженером "гаржевые" казармы. Третью бомбу, невзирая на управление, унесло вперед: пройдя через слой земли над перекрытием, она угодила в край рва, канув в грунт, как в воду. Четвертая угодила примерно посередине свода "напольного" фаса с неизвестным эффектом. Явный результат удалось отметить от ударов шестого и седьмого изделий: они одно за другим попали в свод северного капонира, совершенно его разрушив. Восьмое, как и пятое, угодило во внутрений дворик, примерно под основание вала, признаки взрыва были зафиксированы и засняты.

– Что ж ты, снайпер, куриная лапа, – с укоризной прогудел Байдуков, проследив за последним путешествием третьего номера, – а я‑то думал…

Мусинский не стал объяснять, что прежняя его снайперская работа несколько отличалась от нынешнего занятия, потому что искать оправдания – не по‑мужски. Шестую он положил "как рукой", и было похоже, что за попаданием последовал какой‑то внутренний взрыв.

– А теперь – глядите…

Третья и последняя бомба из числа имевшихся на борту почти вертикально ударила в литой металлический колпак крупного ДОТа, прикрывавшего подход к северному углу форта. От этого металла рикошетировали снаряды орудий особой мощности, но весящая поболее трех тонн пятиметровая игла, летящая со сверхзвуковой скоростью, пронизала его, как воск. Это была не инертная насыпь форта, тут все было налицо, и экипаж воочию увидел, как многотонный колпак сорвало с места, разорвало и смяло, как бумажный.

Используя тот же тактический прием, специальная тяжелобомбардировочная группа в тот же день полностью вывела из строя ("привела к молчанию") форты № 10 и № 11. Этим был в значительной мере обеспечен успешный прорыв внешнего кольца обороны в двух местах из трех запланированных. На другой день по шесть прямых попаданий получили равелины "Штернварте" и "Врангель": это было сделано как бы в подтверждение ультиматума, предъявленного коменданту Кенигсберга. "Модификация "П" пронизывала стены и перекрытия древних укреплений, взрываясь глубоко внутри, гарнизоны равелинов понесли катастрофические потери, будучи практически уничтожены.