Читать интересную книгу Коммуна, или Студенческий роман - Татьяна Соломатина

Первокурсница: «никому-никому!»

Второкурсница: «никому-никому, только ему!»

Третьекурсница: «только ему, и ещё одному…»

Четвертый курс: «всем-всем-всем!!!»

Пятый курс: «кому-кому-кому?!!»

Парни-то – те всегда в дефиците. Так что старшекурсницы расхватывали, не глядя. Видимо, тоже боялись, что потом уже всё – одинокая старость. За кого на работе замуж выходить, когда там все женаты? Так называемые мужчины, воодушевлённые таким ренессансом женского внимания, вели себя частенько, как капризные шлюшки, требуя у своих невест ещё до свадьбы новые джинсы, новые ботинки и распределение в больницу водников. Невесты, разумеется, топали требовать этого всего у своих родителей.

Ну да ладно. Некоторые по любви женились. Наверное… Ну не могут же особи достаточно ограниченного ареала все друг на друге пережениться исключительно из-за боязни одиночества, ради квартир, джинсов и возможности получить местечко потеплее? Существует ещё, правда, миф о том, что студенты медицинских вузов частенько брачуются между собой, потому как у них, видите ли, нет времени на поиск подходящих кандидатур «со стороны» – так учёбой заняты, бедняжки. Чушь! Просто в медицинских институтах соотношение девушки/юноши примерно один к одному. Потому и женятся друг на друге по бурной молодости. Это педин политех приглашать на дискотеки ходит, потому как в первом самок больше, а во втором – самцы ленивее. Жизнь сама всё расставляет по своим местам. Потом. Или всё остаётся стоять, где поставили. Тоже бывает.

В общем, вышедшая замуж девушка – обладательница пятёрки по дифзачёту по страшной-страшной социальной гигиене – вышла замуж и забеременела. И вместе со своим круглым животом пришла на консультацию перед государственным экзаменом. И уселась на первую парту.

Лизавета зашла, что-то побурчала, по доске мелом поскребла да и говорит, де, что я тут распинаюсь просто так, задавайте конкретные вопросы! Эта беременная руку первой и подняла. Лизавета кивнула, мол, валяй… Та встала и…

– Что это?! – с ужасом спросила она, упёршись остекленевшим взглядом в милое пузико девушки.

– Я хотела спросить…

– Нет! – взвизгнула Лизавета, как будто увидав крысу. – Это я вас хотела спросить, что это у вас?! – и резко выкинутый перст профессорши указал на всем понятную округлость.

– Это… Это… – заблеяла та. – Это я беременная…

– Ах, вы беременная?!! – изрыгнула Лизавета и…

И начала рассказывать, что когда она была студенткой, то нечаянно вышла замуж. И нечаянно забеременела. И для того, чтобы продолжать полноценно учиться, пошла и сделала аборт!

– Понимаете?! – плевалась она в так и стоящую столбом за первой партой беременную. – Для того, чтобы продолжать! полноценно!! учиться!!! я! пошла!! и сделала!!! аборт!!! Я убила своего ребёнка! Я убила своего ребёнка, чтобы… Чтобы… Я убила своего ребёнка… Чтобы…

Минут через пять кто-то догнал, что у профессорши натуральная истерика. Вероятно, климакс. И, по всей видимости, патологический. Быстро вытолкали беременную из классной комнаты, а то Лизавета уже к ней с кулаками тянулась. Быстро вызвали лаборантку да и ушли с такой консультации от греха подальше.

Беременной профессорша всё равно трояк влепила. Хотя все подумали, что она, может, наконец оттаяла. Так же иногда бывает после публичных истерик с извержением в толпу давно наболевшего и невысказанного. Но Лизавету психодрама не проняла.

Все беременные в том году получили по трояку.

Несколько парней получили по пятёрке. Один только Евграфов получил «отлично с отличием». И никаких таких симпатий и тому подобного. Он просто действительно знал эту долбаную социальную гигиену, включая умение решать никому не нужные задачи и нормы рыбьего жира, потребные нашим чукчам. И даже насколько наши нормы нормальнее норм их североамериканских братьев.

– Знаете старый армейский анекдот? – Они сидели на веранде ресторана, недавно открытого в парке Шевченко. Безумно дорогого, но такой стресс, как выпускной государственный экзамен по социальной гигиене, раз в жизни случается, так что гори оно всё огнём! – Так вот… Разговаривают два генерала, американский и русский. Русский говорит: «Рацион нашего солдата составляет пять тысяч калорий в день!» Американец: «А наш солдат потребляет десять тысяч калорий в день!» Наш на него посмотрел как на больного и парирует: «Это враньё, никто не может съесть два мешка картошки в день!» Вот вам и вся их социальная гигиена. Ну то есть наша.

– А зачем же ты тогда всё это учил и меня ещё по ночам задачами мучил?

– Затем, что врага надо знать куда лучше, чем друга.

– Сдали и ладно. Хорошо, что экзамен был в главном корпусе и в комиссии были нормальные, с общей гигиены. На Слободке, в Лизаветиной вотчине, и свихнуться было бы недолго.

– Ты просто любишь главный корпус. У меня к нему тоже большие и светлые чувства, так что я тебя понимаю.

Следующим экзаменом была хирургия. В областной больнице. Там Полине было нечего бояться. Примусу – тем более. Зашли, сели, отстрелялись, дождались зачёток – ушли. А вот с одним неказистым, но гонористым пареньком двойка приключилась.

Полина помнила этого плюгавенького еврейчика вовсе не по лекциям, которые он, похоже, никогда не посещал. Он как-то ходил в тот же самый круиз, что и они с Глебом. И пока благостные «руссо-туристо» предавались созерцанию красот Турций-Греций и приобретению дешёвых кожаных курток и доступных норковых шуб, мальчик менял русскую водку на слабопоношенную зимнюю резину и тюками закупал те самые турецкие юбки и блузки, в коих красовались потом в колхозе всякие «Ирки-давалки». Ежевечерне Полина лицезрела его отплясывающим в музыкальном салоне, но так ни разу и не поздоровалась. Вот ещё! Она – невеста одного из тутошнего комсостава, что со всякими якшаться! Нет, ну был бы он красивее обезьяны и чуть приятнее сопливого носового платка – непременно бы подошла. Тем более что он тогда её явно узнал. Ещё бы не узнать, когда она тут без пяти минут жена первого помощника! Но слишком уж этот юноша был похож на стареющего танцора-неудачника – руководителя театральной студии, куда она ходила в школе. Такой же вечно мокрый носогубный треугольник, такие же засаленные пейсы, такие же потуги на дешёвое снобство… Бррр!!! И вот этот самый парень на госе по хирургии схлопотал «банан». Хотя экзаменационная комиссия тут была – лояльнее и желать невозможно. Но после того как выпускник ничего не ответил по билету – совсем ничего!!! – экзаменатор буквально кинул ему спасательный круг: попросил определить группу крови на тарелке. Нарисовал комбинацию карандашиком на листочке – и сказал без пяти минут врачу:

– Скажите, какая это группа крови, и я поставлю вам «удовлетворительно».

А в ответ тишина.

Не в силах придумать ничего элементарнее, экзаменатор почесал карандашом за ухом и произнёс:

– А какие вы вообще знаете группы крови? – и следом тут же добавил-подсказал: – По системе а-бэ-ноль.[48]

– Это… Нулевая, первая, вторая, третья, четвёртая…

– То есть всего пять? – не выдержал экзаменатор и заржал. Хотя, честно говоря, стоило бы заплакать от таких потрясающих глубиной познаний. Всё это изучалось и на теоретических кафедрах, и на пропедевтике, и в клинике. Группы крови, их определение – это для врача – как для физика законы Ньютона и ускорение свободного падения. Как для новорождённого молоко, как для спички – сера. Пусть и не совсем достаточное, но необходимое для всего последующего условие.

На ржание экзаменатора оглянулся председатель, и через две минуты комиссия, состоящая из достаточно ещё крепких, поголовно оперирующих хирургов, заходилась в истерическом хохоте.

– Как-как ты ему сказал, Саныч? «Скажите, какая это группа крови, и я поставлю вам «удовлетворительно»«? – тыкал председатель в бумажку, где была нарисована тарелка с двумя рядами кружочков вовсе без признаков агглютинации, и заслуженного деятеля сгибало пополам.

– Мухахахаха!!! – подвывали хором мужики все сплошь в белых халатах.

– Вы точно в медине учитесь, батенька?! – утирал слёзы председатель. – Вы, часом, местом, временем, дисциплиной экзамена и вузом не ошиблись?!

В общем, багровый паренёк ещё разобиделся и ушёл, хлопнув дверью.

Через два часа ректору Одесского медицинского института позвонил ректор Одесской духовной семинарии и попросил разрешить пересдать своему нерадивому внучку государственный выпускной экзамен по хирургии. Заверив, что по специальности его потомок работать не собирается. Ректор, в свою очередь, взял со старого знакомого слово, что его внучок, падла, выучит хотя бы слово «агглютинация» и как выглядит на тарелке хотя бы первая группа крови. Тот, несмотря на своё духовное звание и соответствующие знания первоисточников, поклялся честью, что «падла» всё выучит.