В этот момент я вспомнил случай, который научил меня тому, что знал Эсмонд. Несколько лет назад одна школьница написала мне письмо по поводу одной из моих книг. Мне ее рассуждения понравились, и мы с ней встретились в Корке, где она училась в монастырской школе. Это была ослепительная девушка – одна из тех прекрасных, душевно здоровых и привлекательных дочерей из богатых домов с конюшнями для выездных лошадей и с большими лужайками. Она очаровала меня – не потому, что заимела какую-то власть над моими чувствами, которые всецело принадлежат Диане, но потому, что совершенство во всем нас восхищает, будь то в ландшафте, в лошадиных бегах или в симфонии. Вероятно, я очаровал ее тоже, так как она объявила о своем решении выйти за меня замуж, хотя она католичка и знала, что у меня есть Диана, но она рассчитывала на могущественные связи своего семейства, благодаря которым она надеялась получить разрешение у Папы на наш брак.
Во время каникул она жила у своей тетки в Дублине, и у меня появилась возможность встречаться с ней каждую неделю. Все наши свидания носили вполне невинный характер, в физиологическом смысле слова. В шестнадцать лет она была романтичной невинной девушкой, она безумно любила меня, но боялась секса. И вот однажды, перед самым отъездом на учебу в школу, она, вероятно, решила, что пора в наших с ней отношениях продвинуться на ступеньку дальше. Был дождливый полдень в августе. Мы припарковали автомобиль на краю какого-то поместья, в лесу, и начали наши любовные игры на заднем сиденье машины. Я понял вскоре, что она решила позволить заниматься с ней всем, кроме соития, так как она хотела остаться девственницей. Она разрешила мне расстегнуть ей лифчик и снять трусики, а потом вдруг заволновалась, что нас может кто-нибудь случайно увидеть через окна автомобиля, которые, кстати, так запотели и затуманились, что просто было невозможно снаружи что-либо разобрать внутри салона. Чтобы успокоить ее, страдая от головной боли, вызванной ее неуступчивостью, я закрыл дверцы автомобиля на замок. Затем я стал ее бурно ласкать, чтобы сломить ее волю, и на это ушло много времени. Меня поразило, что ее очень волновало то обстоятельство, что без трусиков она чувствовала себя шлюхой, поэтому мне пришлось надеть их на нее снова. Это сделало ее более доверчивой, и она позволила мне лечь с ней рядом. Я поднял ей юбку до талии, но когда я попытался занять более удобную позицию, чтобы удовлетворить свое возбуждение, да и ее тоже, она снова испугалась. И я вынужден был начать все с самого начала. Я находил ее такой прелестной, что готов был начинать сначала хоть сотни раз, она разожгла во мне аппетит голодного человека. Просто ласкать самую красивую девушку, какую когда-либо мне доводилось видеть – это больше походило на мечту, чем на реальность. Финальный акт любви для меня казался неважным, наслаждаться ее женственностью было достаточным, чтобы утолить мою жажду. Час спустя, когда я понял, что она достигла пика возбуждения, который развеял все препятствия, я намеренно сдержал слово, и позволил своему скопившемуся возбуждению взорваться безвредно для нее.
Когда я ехал домой, проводив ее до колледжа Грина, я понял, что мое сознание по-прежнему сохраняет высокий уровень интенсивности и не снизилось до обычного уровня усталости и скуки. Те два часа интенсивной концентрации закрепили эту повышенную интенсивность моего сознания и не позволили скопившейся в нем энергии вернуться назад, к своему источнику – в подсознание. Когда я медленно ехал домой через парк, мой разум находился на самом высоком уровне своей мощи, сердцебиение жизненной энергии во мне было глубже и сильней, моя память функционировала лучше, чем обычно, моя интуиция углубилась… И даже долгая, утомительная дорога домой не смогла уменьшить интенсивности моего сознания. Я приехал на рассвете, чувствуя себя таким же свежим, каким я выехал в Дублин.
И все же мое сознание в конце концов вернулось на прежний уровень. Было утрачено мое открытие: знание того, что два часа концентрированных усилий могут интенсифицировать разум до такой степени, что он приближается к видению мистиков. И вот теперь в этой комнате, окруженный распростертыми мужчинами и женщинами, я открыл заново эту поразительную проницательность разума. Эта комната была мне незнакома. Хорошая осведомленность – это функция усталого сознания, для полностью разбуженного разума все окружающее кажется новым и неизвестным.
Я освободился от сексуального возбуждения. Я испытал ко всем этим людям чувство веселого презрения. Когда Норма конвульсивно вздрогнула под моей рукой, я почувствовал, что она вся во власти рефлекса, который уже не контролировала, и в то же самое время меня с огромной силой поразило то, что я стал полным хозяином моего собственного сексуального желания: привлекательны эти все женщины, или нет – мне было все равно, я мог исполнять свою мужскую функцию с каждой из них. Эта мысль показалась мне довольно интересной, но не особенно привлекательной. Гораздо интереснее мне было вспомнить точную интонацию голоса доктора Джонсона и его агрессивно выпяченную нижнюю губу, когда он бросил с презрением: «Сэр…», злое подергивание, появившееся в левом уголке рта Вольтера, когда он изрекал свою очередную остроту, высокая звенящая нота голоса Шелли, вдохновенно декламирующего свою элегию «Адонис»… Но это было проявлением сознания Эсмонда, который был моим наставником, и я вынужден был уступить ему. В тот момент он хотел продемонстрировать мне, что сексуальное желание – это всецело вопрос воображения, или преднамеренности, предрасположения, как бы выразился я сам. Мое отношение к Норме я мог изменить согласно своему желанию или воле. Я мог рассматривать ее, как довольно глупую сверхсексуальную девушку, которая не способна думать больше ни о чем, кроме наслаждения, испытываемого ею в ее промежности, или я мог возвести ее в ранг земной богини. Я выбрал второе. И если я отношусь к ней, как к богине, то я, как жрец перед алтарем, должен выполнить формальный акт преклонения; соответственно этому акту я снял ее трусы, потом – свои, и возлег на нее. Она с удивлением широко раскрыла глаза, затем глубоко вздохнула, когда я вошел в нее, и начала двигаться подо мной. Так как это был акт ритуального поклонения, а не удовлетворение своего сексуального желания, я всецело сконцентрировался на том, чтобы дать своей богине максимум наслаждения, приспособив свой ритм к ее движениям.
Несмотря на мое отстранение, я чувствовал себя так, будто я занимаюсь сексом в первый раз в жизни. Каждый из нас по опыту знает, что мы не всегда одинаково наслаждаемся сексом, иногда, входя в девушку, мы ощущаем как будто сильный удар током, подобно тому ощущению, когда случайно сунешь палец в электрическую розетку, а иногда это простой физический акт, который может показаться прозаическим и скучным. Это случается из-за человеческой способности входить в состояние гипнотической слепоты и обыденности. Я не только не воспрнимал Норму как нечто обыденное, но считал ее лучшей девушкой в мире. Я чувствовал себя, как орел, парящий высоко в небе и оттуда озирающий зорким взглядом огромную гладь морского залива.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});